Король отверженных

– Итак, Том, давай посмотрим, что ты скажешь в свое оправдание.

Она повернула голову мотылька, и машина тихо зашипела, донеслись звуки далекой и чужой комнаты.

– Ну ладно, Байрон. Надеюсь, ты помнишь мою просьбу, – сказал Сенлин. Хотя голос был немного слабым, она так удивилась, услышав его, что вскочила и задела стол. Чудеса Сфинкса так часто вызывали тревогу. – Обещаю, что это единственный раз, когда я злоупотреблю твоим расположением, но прошу, пожалуйста: я хотел бы сказать несколько слов Эдит, и только ей. Спасибо, Байрон. Ты хороший друг.

В записи возникла пауза. Эдит начала расхаживать по комнате.

– Дорогая Эдит, – сказал Сенлин и рассмеялся. – Забавный способ начать. Это ведь не совсем письмо, правда? Хотя и не разговор. Боюсь, получится еще одна лекция! Надеюсь, ты сможешь простить меня…

Она услышала улыбку в его голосе.

– У меня был довольно странный вечер. Вообще-то, это была странная неделя. Я спас хода от побоев только для того, чтобы он убил двух человек у меня на глазах. Я избежал подозрений в этом преступлении, но ценой того, что видел казнь одиннадцати невинных мужчин, женщин и детей. Я смотрел, как старый друг сражается ради моего развлечения. Я пытался снискать расположение человека, который женился на моей жене. И вот сегодня вечером… я увидел ее. Наконец. Я ее увидел. И она была… это было похоже на встречу со слухом, если можно так выразиться. Она была такой знакомой и в то же время совсем другой. Я был в маске, а она со своим герцогом, а потом мы вместе ехали в вагонетке для угля, и… – Эдит услышала, как он борется и заикается, и, хотя он не сказал ничего связного, эта попытка, казалось, говорила о многом.

Он прочистил горло и продолжил:

– В итоге она ясно дала понять, что предпочитает жить в Пелфии. Я ее не виню. Я не завидую ее счастью. Похоже, у нее очень интересная жизнь. Частью того ужаса, который я носил в себе весь прошлый год, была мысль о том, что, как только она повидает мир, ее мнение обо мне ухудшится. Я ходил на спектакль, где был персонажем и… ну это не имеет значения. Это же не спектакль. Я же не актер.

Я думаю, ты была права, Эдит. Мы – не то, на что мы надеемся; мы – только то, что мы делаем. К добру или к худу, как бы ни сложилось, но мы – это то, что мы делаем. Я провел бо́льшую часть года в отрицании того, кто я есть, кем я стал, настаивая на том, что я каким-то образом стою выше своих преступлений, своего выбора, своих… чувств. Единственное, чего я добился своим уходом в отказ, – я стал несчастным и, видимо, невротиком. Ну что ж, с этим покончено. Я просто благодарен за то, что в этом сумасшедшем доме есть кто-то, кого я знаю и кому могу доверять. Кто-то, кто является бесконечным источником поддержки и силы. Я едва ли могу выразить, как сильно люблю твое общество, твой характер, твой… но я больше не буду тратить слов. Это чувства, которые лучше показывать, чем рассказывать. Я надеюсь скоро увидеть тебя и дать тебе то, чего не смог дать ей: мужчину, достойного твоей любви.

Эдит поняла, что очень быстро расхаживает по комнате, только дослушав сообщение. Она остановилась на полушаге и еще некоторое время ощущала, как лихорадочно бьется ее сердце.

Скользнув в кресло, она ощутила наплыв чувств, как приближающийся ливень: сперва несколько робких волнующих капель, затем дюжина шумных мыслей, потом хлынувшие разом последствия, тревоги и чудеса, приходящие вместе с возможностью любви, и все это падало быстрее, чем она успевала ловить.

Затем так же быстро, как и налетевшая буря, все отступило. Ее мысли растворились в туманной, знойной тоске. Ей хотелось бы иметь больше времени, чтобы насладиться этим чувством…

Но долг не терпит отлагательств. Мысли о бурлящем красном море преследовали ее постоянно. И в заявлении Сенлина был практический аспект, а именно влияние на цель Волеты в Пелфии.

Эдит подошла к рупору связи у двери каюты и крикнула в маленькую медную трубу, соединявшуюся с мостиком. Она позвала Ирен и, когда амазонка ответила, сказала:

– Не могла бы ты отыскать Волету и Байрона и прислать их ко мне? А потом найди себе что-нибудь поесть и немного отдохни. Ты более чем заслужила это. Я возьму третью вахту.

– Значит, Охряник останется здесь один, – сказала Ирен, и хотя голос слегка приглушили трубы, Эдит все равно расслышала тревогу амазонки.

Они взяли себе за правило не оставлять Красную Руку одного у руля. Но это было до того, как он отличился, поймав пулю, которая вполне могла оборвать ее жизнь.

– Охряник, руль у тебя. Продолжай кружить между тридцать первым и двадцать девятым уделами. Дайте мне знать, если появятся новые сигналы тревоги.

Она выслушала его «Да, сэр», вернулась к столику и стала ждать Волету.

А потом послание Сенлина заиграло снова – это вышло случайно, по крайней мере поначалу. Эдит взяла диктофон, чтобы спрятать его подальше от посторонних глаз, и в процессе случайно перезапустила воспроизведение. Но вместо того чтобы остановить его, она поймала себя на том, что снова прислушивается. И когда устройство закончило играть, она включила его в третий раз, хотя и не совсем понимала почему. Может, она просто наслаждалась звуком его голоса или что-то еще, какая-то закодированная тишина между словами заставляла ее слушать внимательнее?

И тут в каюту ворвалась Волета, Эдит выронила диктофон и кинулась за ним под стол.

Волета услышала, как обнаженные и честные слова Сенлина кровоточат посреди комнаты, словно рана, Эдит же пыталась выключить запись, сгорая от смущения, на которое не считала себя способной. Угрызения совести как будто усилились от удовольствия, которое охватило ее всего лишь мгновение назад. Все равно что выйти из сауны в снежный день. Колебание между крайностями было ошеломляющим, болезненным и в то же время удивительно бодрящим.

Она совершенно растерялась и в результате позволила Волете руководить дискуссией больше, чем обычно. Когда разговор перешел в переговоры, как это всегда бывало с Волетой, Эдит обнаружила, что чувство вины повлияло на ее способность рационально рассуждать. Как она могла запретить Волете преследовать Марию, скрывая в руке доказательство интимного общения с Томом? Это было невозможно! Да, доводы Волеты казались достаточно разумными в этом контексте, и Эдит приняла бы любые разумные меры, чтобы обеспечить безопасность жены Сенлина. Зная, что ее суждения предвзяты, она все-таки уступила: Волета проникнет в Пелфийский двор и во второй раз предложит помощь Марии.

Даже принимая это решение, Эдит знала, что оно будет преследовать ее.

Байрон задержался после радостного отбытия Волеты. По выражению его лица Эдит поняла: он пытается что-то сказать. И вместо того чтобы смотреть на его мучения, она спросила:

– Что с тобой, Байрон? Ты выглядишь несчастным.

– Я не хочу совать нос в чужие дела, но… он не упоминал ничего такого, наводящего на мысль, что он может… ненадолго сойти с дороги?

– Что ты имеешь в виду?

– Я про Сенлина – не сказал ли он чего-то вроде… «О, не говори никому, но я собираюсь немного пошалить. Может быть, я выпью слишком много вина, потеряю счет часам и засну в переулке, а не отправлю ежедневный отчет, как полагается». Что-нибудь в этом духе?

– Я ничего не понимаю. Ты ведь только что дал мне его отчет, не так ли? Или часть его?

– Ну, он не совсем свежий.

– В каком смысле? Когда же это пришло?

– Два дня назад, – ответил Байрон. – И прежде чем ты что-нибудь скажешь: да, я сидел над этим посланием, потому что у меня было тяжелое, долгое раздумье о том, должен ли я передать его тебе. Я не могу так легко ослушаться приказа, капитан. И я признаю, что чуть было не отправил его Сфинксу, несмотря на обещание Сенлину, но я этого не сделал.

– И с тех пор от него не было вестей?

– Нет.

– И это необычно?


– Так и есть, – сказал олень и увидел, как золотистая кожа Эдит посерела. Он поспешил добавить: – Но я могу придумать дюжину объяснений, почему задержались его отчеты. Возможно, он случайно пролил что-то на коробку с посыльными или посыльные повредились в полете. В конце концов, Сфинкс послал его в Пелфию отчасти для того, чтобы выяснить, кто уничтожает его шпионов.

– Но ты же беспокоишься?

Байрон издал двусмысленное ворчание:

– Я не беспокоюсь. Я слегка встревожен. Я надеялся, вдруг он сказал тебе что-нибудь такое, что успокоило бы нас обоих.

– Нет. К сожалению, он ничего не сказал ни о миссии Сфинкса, ни о своем расследовании, ни о чем подобном.

– Да, я уверен. Но может быть, я и сам смогу послушать?

– Я не знаю, какой в этом смысл, – сказала Эдит немного холодно.

– Ну, я слышал все его другие отчеты и поэтому очень хорошо знаком со всем, чем он занимался. Я подумал, что, может быть, услышу что-нибудь интересное, что могло показаться тебе безобидной мелочью, но на самом деле…

– Это личное, Байрон. Это просто… личное сообщение.

– О, – сказал олень и тактично пожал плечами с кисточками. – Да, конечно. Я вовсе не хочу совать нос в чужие дела. Может быть, лучше подождать еще день. Я уверен, завтра мы что-нибудь услышим.

– Хорошо, – сказала Эдит, и хотя никто из них особенно не надеялся на новый день, она все равно повторила: – Завтра.

Эдит провела ночь, разрываясь между тревожными размышлениями и тревожными снами, пока они не слились в одно видение, столь мрачное и гибельное, что оно казалось фарсом: Сенлин погиб, кипящее море на крыше Сфинкса растопило Башню, как свечу, и она осталась с умирающей рукой на плече и без безопасного места для высадки. Затем светило скрылось за гранью земной и больше никогда не взошло.





Глава пятая




Пятно становится пятном, когда кто-то его замечает. Пролили вино на ковер? Передвиньте диван. Пролили соус на рубашку? Расправьте пластрон. Испортили свою политическую репутацию прискорбной неосторожностью? Начните внутреннюю чистку или войну с соседом.

Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»



Когда Байрон появился у дверей Эдит в семь часов утра, она уже умылась, оделась и закончила завтракать. Она встала рано скорее из желания покончить с ночью, чем радуясь предстоящему дню.

Байрон доставил утреннюю депешу Сфинкса. Как правило, приказания Сфинкса касались хореографии их променада. Он предписывал, в каких портах и в какие часы дня необходимо себя продемонстрировать, какие порты должно поприветствовать салютом и с каким количеством орудий. Эдит старалась не задавать лишних вопросов, и этого было вполне достаточно, потому что Сфинкс не давал объяснений, хотя Байрон сумел предоставить некоторый контекст для отдельных приказов. Когда Сфинкс приказал Эдит провести корабль задним ходом мимо кольцевого удела Цвейбель – что даже при наличии паровой тяги было непростой задачей, – Байрон объяснил, что тем самым они продемонстрировали крайнее уважение Сфинкса к тридцать восьмому уделу. Цвейбельцы предпочитали входить в комнаты задом наперед, считая это признаком смирения, поэтому Сфинкс пожелал сделать им комплимент, проехав мимо их порта подобным образом.

Но не всегда приказы Сфинкса были столь миролюбивыми. Он велел Эдит пройти мимо цитадели Дугарай со сверкающими пушками – признак силы для народа, который считал вежливость равной слабости. Как известно, дугара отказались от рукопожатия в пользу приветственного удара лбами. Дугара были, по словам Байрона, «в общем и целом большерогими овцами в сюртуках».

Традиционно они слушали приказы вместе, и поэтому, когда Байрон вошел в каюту и закрыл дверь, она повернула голову на мотыльке со сложенными крылышками. Трескучий голос Сфинкса нарушил тишину:

– Я вижу, вы привлекли целую свиту любопытных капитанов. Ну и хорошо. Мы хотим, чтобы Башня таращилась на нас. Сегодня ты продемонстрируешь способность «Авангарда» к разрушению. Вы подлетите к заброшенному порту Шелковых садов и слегка разрушите его одним-двумя залпами из пушек. Это, конечно, послужит и другой цели. Я точно знаю, что Марат сбежал из Золотого зоопарка много дней назад, но не хочу показывать, что мне это известно. Я подозреваю, что он оставил одного-двух разведчиков, и им тоже стоит продемонстрировать силу.

С другой стороны, Байрон, возможно, известил о том, что регулярные сообщения Сенлина прерваны. Уверяю, это не та проблема, которая требует вмешательства. Либо Сенлин выполняет приказы и страдает от каких-то проблем, связанных с техникой или средой, которые я буду решать, либо он бросил мне вызов и ушел в самоволку. Как бы то ни было, вы не имеете к этому никакого отношения, капитан Уинтерс. Я подчеркиваю это, потому что завтра вы высадитесь в Пелфии и там будете добросовестно выполнять свои собственные приказы, и быстро. Верните мне мою картину, пусть Волета всех очарует, и будьте готовы к отъезду через три дня.

Диктофон еще мгновение шипел, потом щелкнул и замолчал.

– Ну, похоже, он не слишком беспокоится о Томе, – сказала Эдит, прищурившись. – Не знаю, чего я ожидала.

Байрон поспешил ее утешить:

– Сфинкс сделал его своим доверенным лицом; он не поступает так с кем попало. Наш хозяин может показаться бесчувственным, но заботится об интересах своих людей – и он ясно дал понять, что нуждается в Томе.

– Я полагаю, что на данный момент это должно послужить достаточной надеждой, – сказала Эдит, пытаясь сдержать мысли о перечне бедствий, с которыми мог столкнуться Сенлин: обнаружение, арест, болезнь, убийство… Сейчас она не могла об этом думать. – А какой прием мы можем ожидать в Пелфии?

– Вероятно, это будет тщательно продуманная суета. Будучи жителями нижнего удела, пелфийцы постараются максимально использовать честь, которую им оказывает Сфинкс. Я надеюсь, что нас примут довольно тепло. Вообще, пелфийцы больше интересуются зваными вечерами, чем политикой. Я не думаю, что король Леонид будет сильно возражать против передачи своей копии «Внучки Зодчего».

– В уделе есть блюститель?

– Есть. Ее зовут Джорджина Хейст, если мне не изменяет память. По-моему, она работает на своем посту уже двадцать лет. На самом деле я почти ничего не помню о ней, кроме общего впечатления большой личности и приятной улыбки. Я надеюсь, что она окажется добровольным союзником.

– Разве это не здорово? – спросила Эдит, предвкушая дружеское общение.

Байрон остановился у открытой двери в коридор, обернулся:

– Не забудь. Сегодня утром я украду Ирен на генеральную репетицию.

– Ты уверен, что хочешь сделать это на орудийной палубе? Там будет очень шумно.