Король отверженных
Часть 39 из 76 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не читай мне нотации о моей жизни! – рявкнула Мария и стукнула по туалетному столику с такой силой, что ее гребень подпрыгнул. – Я знаю, на что она похожа!
Поняв, что гнев делу не поможет, Волета глубоко вздохнула и заговорила снова, сдержаннее:
– У меня никогда не было такой гримерной, как эта, и такой великолепной публики, как у тебя. Но не так давно был человек, который нависал надо мной и моей жизнью. Его звали Родион. Он руководил заведением… борделем, где я жила и работала и который я не могла покинуть. Он отчитывал меня. Он мучил меня. Он доминировал надо мной. Он заставлял меня танцевать ради ужина и каждый день говорил, как мне повезло, что я попалась в его ловушку, была привязана к его сцене, была у него под каблуком. Потому что единственным, что стояло между мной и самой невыразимой судьбой, был он. Он был дьяволом, сдерживающим тьму. – Волета почувствовала, что ее голос задрожал. Она прочистила горло и сказала более отчетливо: – Я потеряла всякую надежду на спасение. А потом Сенлин…
– Мне очень жаль! – сказала Мария так громко и твердо, что это прозвучало скорее упреком, чем извинением. – Мне очень жаль, что твоя жизнь была такой ужасной. Но, пожалуйста, не путай свои страдания с моими. Я люблю мужа. Он разумный человек, энергичный деловой партнер и прекрасный о… у меня нет никакого желания возвращаться к той скудной, глупой жизни, которую я вела раньше! – Говоря это, она снимала драгоценности – кольцо, серьгу, браслет и колье, – как будто эти блестяшки были источником ее несчастья. – А теперь прошу меня извинить, мне нужно закончить представление.
Избавившись от драгоценностей, Мария с трудом поднялась и оттеснила Волету к двери.
– Я знаю, что это пугает, но, поверь мне, становится легче, когда ты оказываешься далеко от всего этого, далеко от него. Поверь! Ты должна мне поверить! – взмолилась Волета в отчаянном порыве и продолжила умолять, даже отступая.
Ничего не ответив, Мария открыла дверь, готовясь вытолкнуть незваную гостью в коридор. И она, и Волета изумились, увидев перед собой краснощекую служанку с запеленатым младенцем на руках.
– Мне очень жаль, миледи, – тут же заговорила горничная. – Я знаю, что ужасно опоздала, но герцог нас сильно задержал. Он сказал, что мне не следует утруждать себя визитом, но я знала, что вы захотите увидеть ее хотя бы на мгновение. – Горничная передала завозившегося младенца на руки Марии. – Она долго спала и хорошо поела.
Лицо Марии излучало любовь, которая на мгновение заслонила собой весь остальной мир. Она поцеловала девочку и уткнулась в нее носом.
– Все хорошо. Я знаю, какой он. Спасибо тебе, Молли.
Волета в изумлении уставилась на ребенка:
– А это еще кто? Погоди, это же…
– Тише, – сказала Мария. Она снова поцеловала девочку и вернула в объятия служанки. – Отвези Оливет домой, пожалуйста. Я надеюсь, что не опоздаю, но не задерживайтесь с отходом ко сну из-за меня.
– Да, миледи, – ответила Молли, снова заворачивая ребенка в коридоре.
Мария захлопнула дверь, не выпуская Волету из комнаты. Выражение ее лица совершенно переменилось. Прежняя уверенность и строгость рухнули. Она вцепилась в руку Волеты, глядя напряженно и испуганно:
– Ты не должна говорить об этом.
– Как же ты держала это в секрете?
– Ты даже не представляешь, на что он способен.
– Кто? Герцог? Погоди, а Сенлин знает? Это его ребенок?
Мария не ответила, но ей и не нужно было отвечать. Правда была запечатлена на ее лице.
– Поклянись, что никогда ему не скажешь.
– Почему я должна скрывать это от…
– Потому что это единственное, что держит нас в безопасности.
– От герцога?
– Конечно от герцога! Он согласился растить Оливет как свою дочь, пока я буду петь, улыбаться и… не подарю ему сына. Как только я подарю ему сына, он официально и публично усыновит мою дочь. Он скажет, что она сирота, но я смогу быть с ней. – Мария отвела взгляд. – Врачи сказали, что мы должны подождать три месяца, прежде чем пытаться завести еще одного ребенка. Срок уже почти истек.
– Это еще одна причина для побега! Ты должна пойти со мной. Мария, мы сможем защитить тебя от герцога. Мои друзья очень…
– Нет, нет, ничего не получится. Он невероятно богат. Он может созывать флоты и армии. У него повсюду союзники. Даже если мне удастся ускользнуть, он не остановится, пока не выследит меня и не притащит сюда. Он убьет Оливет. Он убьет меня. Он ревнивый, безжалостный человек.
От резкого стука в дверь обе вздрогнули. Кто-то крикнул через дверь:
– Две минуты!
– Пожалуйста, пожалуйста, умоляю ради моего ребенка, ради его ребенка, не говори Тому. Пожалуйста. Просто оставь нас в покое.
Мария подобрала шлейф платья и открыла дверь гримерки. В холле царил настоящий переполох. Прежде чем шагнуть в поток тел, Мария поколебалась, но все же сказала:
– Уходи, пока они не решили, что хотят тебя оставить. Как только решат… будет слишком поздно.
А потом она исчезла.
Волета стояла в гримерной Сирены, ошеломленная и потерянная. В коридоре толпа, устремившаяся к сцене, сделалась плотнее, а затем начала редеть. Мимо пронесся запоздалый скрипач, засунув руку в рукав развевающегося смокинга. Потом все исчезли, и она осталась одна.
Она почувствовала боль в ладони, и, разжав ее, обнаружила, что сжимала деревянный пропуск за кулисы так сильно, что кожа побелела.
– О, забавно, – сказала она, вспомнив, кто дал ей этот знак.
Она подняла взгляд и увидела, что принц Франциск загородил собой открытую дверь. Уродливая ухмылка искривила его красивый рот; глаза под нахмуренными бровями казались черными.
– Действительно забавно, – сказал он.
– О. Привет. Пришли проводить меня обратно, милорд? – сказала Волета, а по затылку пробежали мурашки от страха. Принц захлопнул дверь прежде, чем она успела остановить его. – Или пытаетесь пустить слухи?
– Ты когда-нибудь страдала от любви? – сказал принц, проводя рукой по нарядам, висевшим на вешалках. Ей не хватало места, чтобы обогнуть его и добраться до двери. Может, если заманить его немного дальше… – Когда-то в юности я знал молодую леди по имени Корделия Танталус. – Он произнес это имя так, словно речь шла об экзотической пряности. – Я влюбился в нее по уши. Тосковал по ней долгие годы. Ее родители были друзьями моих родителей, так что мы росли в компании друг друга. Она была красива, умна и сообразительна. Она называла меня своим доверенным лицом. Она сидела у меня на коленях, как будто я был ее любимым креслом, и рассказывала мне о своих увлечениях другими мужчинами. – Принц поднял шелковый рукав висевшей блузы и прижал к щеке. Сквозь стены гримерной проникали грохот и трели оркестра. Представление продолжалось. Звезды в рамах задребезжали на стенах, словно от волнения. Волета сделала еще шаг назад. – Она заставила меня называть ее Кори, как будто была моей сестрой. Она мастерски издевалась надо мной, переходя от холодной привязанности к теплому флирту и обратно. Она могла сказать, что любит меня, но я знал, что это означает прямо противоположное.
Делая вид, что внимательно слушает, Волета медленно отодвинулась в сторону в надежде получше нацелиться на дверь. Она должна была это предугадать. В стремлении увидеть Марию она неправильно истолковала ловушку. Она чувствовала себя полной дурой из-за того, что позволила загнать себя в угол. Она могла бы позвать на помощь, но никто не услышит ее из-за закрытой двери, под грохот оркестра.
Принц Франциск рванулся к ней, и Волета отскочила назад, задев туалетный столик.
– И все же я надеялся, терпел и страдал, веря, что однажды она проснется и поймет, что предполагаемый брат больше всего на свете хочет быть ее любовником. – Он протянул руку через плечо Волеты и вытащил из вазы перо. – Так продолжалось много лет: мне не хватало мужества быть откровенным, она не могла полюбить меня из чувства приличия.
И вот однажды, вскоре после моего семнадцатого дня рождения, я обнаружил, что стою на бушприте воздушного корабля отца, сжимая шарф, который стащил с ее шеи, пока она спала. – Он пером погладил себя под подбородком. – Я чувствовал себя таким никчемным негодяем! У меня не было права появляться на свет. Моя голова была полна саморазрушительных мыслей. Если я не могу обладать ею, то отдам себя пустоте! Затем, пока я представлял себе, какой кратер оставлю в земле, налетел порыв ветра и вырвал из рук ее шарф. – Принц помахал страусиным пером, а затем коснулся пушистым концом кончика носа Волеты. – Ветер не спрашивал, может ли он это сделать. Не сказал «пожалуйста» или «спасибо». Ветер просто пришел и забрал, что хотел.
– Мы пропустим представление, милорд, – сказала Волета.
Он сделал вид, что не слышит.
– Ветер не надеется, не завидует и не злится. Он прозрачен. Он такой, какой есть. – Он протянул руку и погладил ее по голове над ухом, прижимаясь к ней всем телом. – Я ветер, Волета, а ты – мой экзотический маленький шарф. И я унесу тебя, куда мне заблагорассудится.
Она пристально посмотрела на него непоколебимым взглядом:
– Франциск, я выдувала из своей задницы ветры покрепче.
А потом вмазала коленом с такой силой, что у принца перехватило дыхание.
Он согнулся пополам, опустив голову и хрипя от боли. Она схватила со стола пудреницу и разбила о его затылок. Шлейф талька взметнулся вверх, когда принц схватился за голову и отшатнулся назад. Облако пудры пронеслось по полу и поднялось вдоль стен, скрывая вешалки и ревнивые взгляды мертвых звезд. Когда они оба закашлялись, вдалеке послышался приглушенный стук литавр.
Бледная, как статуя, Волета вскочила на туалетный столик и ударила ногой побелевшего принца. Она задела его ухо, и от удара над головой Франциска поднялось облачко талька. Оглушенный ударом, он все же оказался достаточно быстр, чтобы поймать ее за ногу. Он крутанул ее так, что она упала лицом вниз на стол. Волета рухнула среди баночек и щеток с криком отчаяния и боли. Он схватил ее за подол платья и потянул, пытаясь стащить с возвышения на пол. Она ударила его свободной ногой, попав каблуком в живот.
Принц попятился среди плащей, взметнув густое облако пудры.
Волета вытерла испачканное мукой лицо; из глаз текли ручьи слез.
Она швырнула в туман керамическую баночку с румянами и услышала, как та бесполезно ударилась о стену. Она бросила еще один горшочек с косметикой и услышала звон разбитого стекла. На пол с грохотом упала рама от картины.
Поняв, что облако дает ему укрытие, принц попытался еще больше всколыхнуть пудру. Он встряхнул плащи и разгонял туман, пока воздух не стал белым и непрозрачным, как простыня. Волета атаковала дымовую завесу, швырнув горшок с синими тенями для век, серебряный гребень, позолоченную щетку и все, что попадалось под руку, нацеливаясь на звук хлопающих накидок и грохочущих вешалок. Ей показалось, что она попала в цель раз или два, хотя в этом хаосе трудно было сказать наверняка. Она схватила тяжелую стеклянную вазу, разбросав повсюду страусиные перья, и подняла ее над головой.
Принц выскочил из облака пудры, схватил ее за талию и прижал спиной к зеркалу. Она выпустила вазу из рук, та покатилась по его спине и треснулась об пол. Не обращая внимания на вспышку боли в позвоночнике, Волета ухватила голову Франциска под мышку. Она потянулась и изо всех сил прижала его шею к своим ребрам. Он попытался приподнять ее, воздеть руки, чтобы добраться до нее, но она закинула ногу ему на спину, перераспределяя вес; прижала его руку к боку. Он запыхтел от досады и растущей тревоги. Казалось, он не ожидал такой драки. Он использовал неуклюжую тактику хулигана, который выиграл больше сражений благодаря внезапности и запугиванию, чем умению. Она чувствовала его панику, его судорожное дыхание, дрожь его рук и знала, что будет сжимать его горло, пока он не потеряет сознание, сжимать, пока он не станет фиолетовым, потом синим, потом снова белым. И только тогда она подумает о том, чтобы отпустить его.
Двуствольный пистолет размером не больше ладони, казалось, появился из ниоткуда, хотя Франциск, должно быть, вытащил его из кармана. Принц вслепую помахал пистолетом над своей пойманной в ловушку головой, пытаясь прицелиться в нее, а она выгибалась, увертываясь. Первый выстрел расколол воздух, оглушив обоих. Грохот оркестра показался приглушенным гулом.
Пуля малого калибра пробила звезду в зеркале позади ее головы. Дуло добавило горьковатый запах дыма к сладко пахнущему облаку, окутавшему комнату.
Вцепившись в его голову, как в упрямый сорняк, она гадала, что напишут утренние газеты. «Прыгающая Леди душила принца, пока тот не обгадился».
Оставалось лишь надеяться, что это войдет в моду.
Волета не услышала второго выстрела, не увидела его и не почувствовала, как пуля пронзила ей голову.
А потом не стало ни комнаты, ни света, ни ее самой.
Глава тринадцатая
Только те, кто рано ложится спать, верят в счастливый конец. Мы, ночные совы, понимаем, что счастье не обретается в финалах. Оно живет в предвкушении, в шумном веселье и в банальных приветствиях. Конец всегда печален.
Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»
Полчаса назад Энн Гоше пыталась решить, стоит ли говорить своей подопечной что-нибудь об ужасной нехватке самоуважения. Леди позволяла принцу гладить себя, как любимую собаку. Но затем, едва Ирен и Реджи ушли, чтобы найти и привести в чувство Волету – бедняжка! – принц, казалось, потерял всякий интерес к Ксении. Он отпустил ее руку, словно дохлую рыбу, и пошел к бару, чтобы наполнить бокал. При этом налил себе не из того же графина, что весь предыдущий вечер, а вытащил из-за стойки какую-то покрытую пылью редкость. Он плеснул медового цвета жидкость в бокал и вдохнул аромат, как будто нюхая розу.
Ксения погналась за ним, смущенная внезапной переменой его настроения, но тем не менее твердо решив не упускать добычу.
– Теперь, когда мы одни, ваше высочество, можете сказать, что на самом деле думаете об этой забавной маленькой иностранке. Она просто шок, не так ли? Всегда одевается так, будто собирается на собственные похороны. С трудом держит вилку и ужасно флиртует. Я видела, как она целовалась с дюжиной мужчин с тех пор, как приехала сюда.
– А вот и нет, – сказал принц Франциск, улыбаясь и потягивая бренди. – Но я понимаю, почему она вам не нравится. Она – соперница, а вы не очень-то готовы к соревнованиям, не так ли? Маркиз уже много лет проматывает ваше наследство. О, как бы мне хотелось взглянуть на его бухгалтерские книги!
Оскорбление задело Ксению за живое – она вздрогнула и побледнела.
Поняв, что гнев делу не поможет, Волета глубоко вздохнула и заговорила снова, сдержаннее:
– У меня никогда не было такой гримерной, как эта, и такой великолепной публики, как у тебя. Но не так давно был человек, который нависал надо мной и моей жизнью. Его звали Родион. Он руководил заведением… борделем, где я жила и работала и который я не могла покинуть. Он отчитывал меня. Он мучил меня. Он доминировал надо мной. Он заставлял меня танцевать ради ужина и каждый день говорил, как мне повезло, что я попалась в его ловушку, была привязана к его сцене, была у него под каблуком. Потому что единственным, что стояло между мной и самой невыразимой судьбой, был он. Он был дьяволом, сдерживающим тьму. – Волета почувствовала, что ее голос задрожал. Она прочистила горло и сказала более отчетливо: – Я потеряла всякую надежду на спасение. А потом Сенлин…
– Мне очень жаль! – сказала Мария так громко и твердо, что это прозвучало скорее упреком, чем извинением. – Мне очень жаль, что твоя жизнь была такой ужасной. Но, пожалуйста, не путай свои страдания с моими. Я люблю мужа. Он разумный человек, энергичный деловой партнер и прекрасный о… у меня нет никакого желания возвращаться к той скудной, глупой жизни, которую я вела раньше! – Говоря это, она снимала драгоценности – кольцо, серьгу, браслет и колье, – как будто эти блестяшки были источником ее несчастья. – А теперь прошу меня извинить, мне нужно закончить представление.
Избавившись от драгоценностей, Мария с трудом поднялась и оттеснила Волету к двери.
– Я знаю, что это пугает, но, поверь мне, становится легче, когда ты оказываешься далеко от всего этого, далеко от него. Поверь! Ты должна мне поверить! – взмолилась Волета в отчаянном порыве и продолжила умолять, даже отступая.
Ничего не ответив, Мария открыла дверь, готовясь вытолкнуть незваную гостью в коридор. И она, и Волета изумились, увидев перед собой краснощекую служанку с запеленатым младенцем на руках.
– Мне очень жаль, миледи, – тут же заговорила горничная. – Я знаю, что ужасно опоздала, но герцог нас сильно задержал. Он сказал, что мне не следует утруждать себя визитом, но я знала, что вы захотите увидеть ее хотя бы на мгновение. – Горничная передала завозившегося младенца на руки Марии. – Она долго спала и хорошо поела.
Лицо Марии излучало любовь, которая на мгновение заслонила собой весь остальной мир. Она поцеловала девочку и уткнулась в нее носом.
– Все хорошо. Я знаю, какой он. Спасибо тебе, Молли.
Волета в изумлении уставилась на ребенка:
– А это еще кто? Погоди, это же…
– Тише, – сказала Мария. Она снова поцеловала девочку и вернула в объятия служанки. – Отвези Оливет домой, пожалуйста. Я надеюсь, что не опоздаю, но не задерживайтесь с отходом ко сну из-за меня.
– Да, миледи, – ответила Молли, снова заворачивая ребенка в коридоре.
Мария захлопнула дверь, не выпуская Волету из комнаты. Выражение ее лица совершенно переменилось. Прежняя уверенность и строгость рухнули. Она вцепилась в руку Волеты, глядя напряженно и испуганно:
– Ты не должна говорить об этом.
– Как же ты держала это в секрете?
– Ты даже не представляешь, на что он способен.
– Кто? Герцог? Погоди, а Сенлин знает? Это его ребенок?
Мария не ответила, но ей и не нужно было отвечать. Правда была запечатлена на ее лице.
– Поклянись, что никогда ему не скажешь.
– Почему я должна скрывать это от…
– Потому что это единственное, что держит нас в безопасности.
– От герцога?
– Конечно от герцога! Он согласился растить Оливет как свою дочь, пока я буду петь, улыбаться и… не подарю ему сына. Как только я подарю ему сына, он официально и публично усыновит мою дочь. Он скажет, что она сирота, но я смогу быть с ней. – Мария отвела взгляд. – Врачи сказали, что мы должны подождать три месяца, прежде чем пытаться завести еще одного ребенка. Срок уже почти истек.
– Это еще одна причина для побега! Ты должна пойти со мной. Мария, мы сможем защитить тебя от герцога. Мои друзья очень…
– Нет, нет, ничего не получится. Он невероятно богат. Он может созывать флоты и армии. У него повсюду союзники. Даже если мне удастся ускользнуть, он не остановится, пока не выследит меня и не притащит сюда. Он убьет Оливет. Он убьет меня. Он ревнивый, безжалостный человек.
От резкого стука в дверь обе вздрогнули. Кто-то крикнул через дверь:
– Две минуты!
– Пожалуйста, пожалуйста, умоляю ради моего ребенка, ради его ребенка, не говори Тому. Пожалуйста. Просто оставь нас в покое.
Мария подобрала шлейф платья и открыла дверь гримерки. В холле царил настоящий переполох. Прежде чем шагнуть в поток тел, Мария поколебалась, но все же сказала:
– Уходи, пока они не решили, что хотят тебя оставить. Как только решат… будет слишком поздно.
А потом она исчезла.
Волета стояла в гримерной Сирены, ошеломленная и потерянная. В коридоре толпа, устремившаяся к сцене, сделалась плотнее, а затем начала редеть. Мимо пронесся запоздалый скрипач, засунув руку в рукав развевающегося смокинга. Потом все исчезли, и она осталась одна.
Она почувствовала боль в ладони, и, разжав ее, обнаружила, что сжимала деревянный пропуск за кулисы так сильно, что кожа побелела.
– О, забавно, – сказала она, вспомнив, кто дал ей этот знак.
Она подняла взгляд и увидела, что принц Франциск загородил собой открытую дверь. Уродливая ухмылка искривила его красивый рот; глаза под нахмуренными бровями казались черными.
– Действительно забавно, – сказал он.
– О. Привет. Пришли проводить меня обратно, милорд? – сказала Волета, а по затылку пробежали мурашки от страха. Принц захлопнул дверь прежде, чем она успела остановить его. – Или пытаетесь пустить слухи?
– Ты когда-нибудь страдала от любви? – сказал принц, проводя рукой по нарядам, висевшим на вешалках. Ей не хватало места, чтобы обогнуть его и добраться до двери. Может, если заманить его немного дальше… – Когда-то в юности я знал молодую леди по имени Корделия Танталус. – Он произнес это имя так, словно речь шла об экзотической пряности. – Я влюбился в нее по уши. Тосковал по ней долгие годы. Ее родители были друзьями моих родителей, так что мы росли в компании друг друга. Она была красива, умна и сообразительна. Она называла меня своим доверенным лицом. Она сидела у меня на коленях, как будто я был ее любимым креслом, и рассказывала мне о своих увлечениях другими мужчинами. – Принц поднял шелковый рукав висевшей блузы и прижал к щеке. Сквозь стены гримерной проникали грохот и трели оркестра. Представление продолжалось. Звезды в рамах задребезжали на стенах, словно от волнения. Волета сделала еще шаг назад. – Она заставила меня называть ее Кори, как будто была моей сестрой. Она мастерски издевалась надо мной, переходя от холодной привязанности к теплому флирту и обратно. Она могла сказать, что любит меня, но я знал, что это означает прямо противоположное.
Делая вид, что внимательно слушает, Волета медленно отодвинулась в сторону в надежде получше нацелиться на дверь. Она должна была это предугадать. В стремлении увидеть Марию она неправильно истолковала ловушку. Она чувствовала себя полной дурой из-за того, что позволила загнать себя в угол. Она могла бы позвать на помощь, но никто не услышит ее из-за закрытой двери, под грохот оркестра.
Принц Франциск рванулся к ней, и Волета отскочила назад, задев туалетный столик.
– И все же я надеялся, терпел и страдал, веря, что однажды она проснется и поймет, что предполагаемый брат больше всего на свете хочет быть ее любовником. – Он протянул руку через плечо Волеты и вытащил из вазы перо. – Так продолжалось много лет: мне не хватало мужества быть откровенным, она не могла полюбить меня из чувства приличия.
И вот однажды, вскоре после моего семнадцатого дня рождения, я обнаружил, что стою на бушприте воздушного корабля отца, сжимая шарф, который стащил с ее шеи, пока она спала. – Он пером погладил себя под подбородком. – Я чувствовал себя таким никчемным негодяем! У меня не было права появляться на свет. Моя голова была полна саморазрушительных мыслей. Если я не могу обладать ею, то отдам себя пустоте! Затем, пока я представлял себе, какой кратер оставлю в земле, налетел порыв ветра и вырвал из рук ее шарф. – Принц помахал страусиным пером, а затем коснулся пушистым концом кончика носа Волеты. – Ветер не спрашивал, может ли он это сделать. Не сказал «пожалуйста» или «спасибо». Ветер просто пришел и забрал, что хотел.
– Мы пропустим представление, милорд, – сказала Волета.
Он сделал вид, что не слышит.
– Ветер не надеется, не завидует и не злится. Он прозрачен. Он такой, какой есть. – Он протянул руку и погладил ее по голове над ухом, прижимаясь к ней всем телом. – Я ветер, Волета, а ты – мой экзотический маленький шарф. И я унесу тебя, куда мне заблагорассудится.
Она пристально посмотрела на него непоколебимым взглядом:
– Франциск, я выдувала из своей задницы ветры покрепче.
А потом вмазала коленом с такой силой, что у принца перехватило дыхание.
Он согнулся пополам, опустив голову и хрипя от боли. Она схватила со стола пудреницу и разбила о его затылок. Шлейф талька взметнулся вверх, когда принц схватился за голову и отшатнулся назад. Облако пудры пронеслось по полу и поднялось вдоль стен, скрывая вешалки и ревнивые взгляды мертвых звезд. Когда они оба закашлялись, вдалеке послышался приглушенный стук литавр.
Бледная, как статуя, Волета вскочила на туалетный столик и ударила ногой побелевшего принца. Она задела его ухо, и от удара над головой Франциска поднялось облачко талька. Оглушенный ударом, он все же оказался достаточно быстр, чтобы поймать ее за ногу. Он крутанул ее так, что она упала лицом вниз на стол. Волета рухнула среди баночек и щеток с криком отчаяния и боли. Он схватил ее за подол платья и потянул, пытаясь стащить с возвышения на пол. Она ударила его свободной ногой, попав каблуком в живот.
Принц попятился среди плащей, взметнув густое облако пудры.
Волета вытерла испачканное мукой лицо; из глаз текли ручьи слез.
Она швырнула в туман керамическую баночку с румянами и услышала, как та бесполезно ударилась о стену. Она бросила еще один горшочек с косметикой и услышала звон разбитого стекла. На пол с грохотом упала рама от картины.
Поняв, что облако дает ему укрытие, принц попытался еще больше всколыхнуть пудру. Он встряхнул плащи и разгонял туман, пока воздух не стал белым и непрозрачным, как простыня. Волета атаковала дымовую завесу, швырнув горшок с синими тенями для век, серебряный гребень, позолоченную щетку и все, что попадалось под руку, нацеливаясь на звук хлопающих накидок и грохочущих вешалок. Ей показалось, что она попала в цель раз или два, хотя в этом хаосе трудно было сказать наверняка. Она схватила тяжелую стеклянную вазу, разбросав повсюду страусиные перья, и подняла ее над головой.
Принц выскочил из облака пудры, схватил ее за талию и прижал спиной к зеркалу. Она выпустила вазу из рук, та покатилась по его спине и треснулась об пол. Не обращая внимания на вспышку боли в позвоночнике, Волета ухватила голову Франциска под мышку. Она потянулась и изо всех сил прижала его шею к своим ребрам. Он попытался приподнять ее, воздеть руки, чтобы добраться до нее, но она закинула ногу ему на спину, перераспределяя вес; прижала его руку к боку. Он запыхтел от досады и растущей тревоги. Казалось, он не ожидал такой драки. Он использовал неуклюжую тактику хулигана, который выиграл больше сражений благодаря внезапности и запугиванию, чем умению. Она чувствовала его панику, его судорожное дыхание, дрожь его рук и знала, что будет сжимать его горло, пока он не потеряет сознание, сжимать, пока он не станет фиолетовым, потом синим, потом снова белым. И только тогда она подумает о том, чтобы отпустить его.
Двуствольный пистолет размером не больше ладони, казалось, появился из ниоткуда, хотя Франциск, должно быть, вытащил его из кармана. Принц вслепую помахал пистолетом над своей пойманной в ловушку головой, пытаясь прицелиться в нее, а она выгибалась, увертываясь. Первый выстрел расколол воздух, оглушив обоих. Грохот оркестра показался приглушенным гулом.
Пуля малого калибра пробила звезду в зеркале позади ее головы. Дуло добавило горьковатый запах дыма к сладко пахнущему облаку, окутавшему комнату.
Вцепившись в его голову, как в упрямый сорняк, она гадала, что напишут утренние газеты. «Прыгающая Леди душила принца, пока тот не обгадился».
Оставалось лишь надеяться, что это войдет в моду.
Волета не услышала второго выстрела, не увидела его и не почувствовала, как пуля пронзила ей голову.
А потом не стало ни комнаты, ни света, ни ее самой.
Глава тринадцатая
Только те, кто рано ложится спать, верят в счастливый конец. Мы, ночные совы, понимаем, что счастье не обретается в финалах. Оно живет в предвкушении, в шумном веселье и в банальных приветствиях. Конец всегда печален.
Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»
Полчаса назад Энн Гоше пыталась решить, стоит ли говорить своей подопечной что-нибудь об ужасной нехватке самоуважения. Леди позволяла принцу гладить себя, как любимую собаку. Но затем, едва Ирен и Реджи ушли, чтобы найти и привести в чувство Волету – бедняжка! – принц, казалось, потерял всякий интерес к Ксении. Он отпустил ее руку, словно дохлую рыбу, и пошел к бару, чтобы наполнить бокал. При этом налил себе не из того же графина, что весь предыдущий вечер, а вытащил из-за стойки какую-то покрытую пылью редкость. Он плеснул медового цвета жидкость в бокал и вдохнул аромат, как будто нюхая розу.
Ксения погналась за ним, смущенная внезапной переменой его настроения, но тем не менее твердо решив не упускать добычу.
– Теперь, когда мы одни, ваше высочество, можете сказать, что на самом деле думаете об этой забавной маленькой иностранке. Она просто шок, не так ли? Всегда одевается так, будто собирается на собственные похороны. С трудом держит вилку и ужасно флиртует. Я видела, как она целовалась с дюжиной мужчин с тех пор, как приехала сюда.
– А вот и нет, – сказал принц Франциск, улыбаясь и потягивая бренди. – Но я понимаю, почему она вам не нравится. Она – соперница, а вы не очень-то готовы к соревнованиям, не так ли? Маркиз уже много лет проматывает ваше наследство. О, как бы мне хотелось взглянуть на его бухгалтерские книги!
Оскорбление задело Ксению за живое – она вздрогнула и побледнела.