Копья и пулеметы
Часть 9 из 23 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Уж я-то точно знаю, что это не выдумка, а быль, потому что один из братьев стал моим прапрадедом. В большие люди вышли братья Мозеры и основали самую настоящую фамильную династию, протянувшуюся далеко в будущее. Мой прадед дослужился от простого машиниста до начальника вагонного депо (по чину – штатский полковник), дед всю жизнь проработал железнодорожным инженером, отец, среди прочего, строил железную дорогу Абакан – Тайшет. И даже меня эта фамильная традиция чуточку зацепила: я одно время работал в газете Красноярской железной дороги, согласно правилам МПС имел какой-то железнодорожный чин (мелкий, правда, типа унтера) и право на ношение мундира с соответствующими знаками различия.
Ладно, что-то я разболтался о личном. Вернемся к инженеру Гесснеру. Получив высочайшее разрешение и отобрав несколько энергичных русских сподвижников, он начинает строить первую в России железную дорогу. И моментально обретает богатых и влиятельных врагов в лице хозяев могущественного, как мы сказали бы сегодня, концерна «Общество дилижансов и почтовых карет». Моментально смекнув, что этакий новоявленный конкурент в лице железной дороги определенно лишит их вскорости огромных доходов, они начинают вредить строительству разнообразнейшими способами – вплоть до закладки мины в карету Гесснера.
Всё кончается хеппи-эндом: всесильный граф Бенкендорф, шеф жандармов и начальник Третьего отделения, активно поддерживая линию начальства в лице царя на строительство железной дороги, собирает у себя хозяев Общества, застращивает их как следует, вынуждает отказаться от вредительства и не стоять более на пути технического прогресса. Мало того – заставляет каждого приобрести на приличную сумму акции железной дороги (при этом неожиданно выясняется, что один из владельцев Общества, хитрован этакий, решив не класть все яйца в одну корзину, уже прикупил втайне от компаньонов солидный пакет акций).
Фильм мне очень понравился, я его до сих пор иногда пересматриваю. Но в первый раз долго крутил головой по поводу неуемной фантазии сценариста: в Российской империи никогда не было ничего, даже отдаленно похожего на это «Общество дилижансов и почтовых карет». Перевозка пассажиров велась совсем по другой методике (о которой подробно рассказывать, думаю, нет смысла), дилижансов в употреблении почти не было. Почту главным образом возило государственное почтовое ведомство.
До появления широкой сети железных дорог совершенно иначе обстояло с грузоперевозками. Существовало около десятка крупных частных предприятий, главным образом тогдашних «дальнобойщиков», по Московскому тракту отправлявших в Сибирь и на Дальний Восток обозы в несколько десятков возов (летом) или саней (зимой). Серьезным конкурентом им стала только в самом конце XIX века Транссибирская магистраль (она же – Великий Сибирский путь), но у «лошадников» не было ни денег, ни влияния, чтобы конкуренту хоть чем-то помешать.
В общем, я сделал заключение: фильм отличный, но сюжет абсолютно надуманный, и только лет через пятнадцать узнал, что сюжет, собственно, и не надуман вовсе. Нечто похожее и в самом деле имело место, но только не в России, а именно что в Англии.
Так вот, главной бедой для фирмочек паровых дилижансов (их можно было по пальцам пересчитать, и капиталы там крутились невеликие) стали гораздо более богатые и влиятельные фирмы, владевшие конными дилижансами, маршруты которых охватывали всю страну. Люди весьма неглупые, они быстро усмотрели в паровиках при дальнейшем их развитии опаснейшего конкурента, способного если не полностью лишить прибыли, то значительной ее части.
(Вообще-то точно таким же конкурентом для них были железные дороги, но с ними ничего невозможно было поделать – там очень быстро стали крутиться такие капиталы и действовать люди столь высокого полета, что «лошадники» на их фоне смотрелись бледно.)
И началась прессовка… Для начала «лошадники» пролоббировали в парламенте закон о значительном увеличении налога на паровые дилижансы. Удар был сильный, но не смертельный – «паровики» покряхтывали, но продолжали работать, в деньгах не купались, но и в пролете не оставались.
Тогда в ход пошел «черный пиар», великолепно освоенный уже в те времена. Хорошо проплаченные журналюги организовали массовую кампанию в печати. Писали, что паровые дилижансы приносят вред окружающим постоянным шумом и грохотом (как-то изящно обходя тот факт, что паровозы производят шума не меньше), что паровые котлы крайне опасны, потому что могут взорваться в любой момент, причинив нешуточные разрушения городам и селам… Малейшая неполадка, случившаяся с одним из паровиков, под бойким пером очередного шакала пера превращалась едва ли не в Хиросиму. Печатали страшные картинки – как взрывается паровой дилижанс и несчастные пассажиры летят по воздуху, словно куклы (в реальности такого никогда не случалось).
Чтобы ответить адекватно, владельцы паровых дилижансов были слишком малочисленны, разобщены и слабы. По какой-то неведомой мне причине им не удалось привлечь достаточно крупных капиталов и достаточно влиятельных фигур так, как это сделали железнодорожники. Ну вот так вот им не свезло… Так что на них продолжали весело оттаптываться.
Даже сегодня, вы будете смеяться, находятся люди, которые слепо верят газетам. В первой половине XIX в. таких доверчивых было неизмеримо больше. Это сегодня мы понимаем, что некоторые журналисты (боже упаси, не все, я не собираюсь порочить весь цех, да и сам когда-то отдал журналистике немало времени) покупаются столь же незатейливо, как девицы по вызову (разве что стоят подороже), а в описываемые времена эта идея еще не проникла в массовое сознание и очень уж многие печатному слову верили свято…
Массированный и агрессивный черный пиар сделал свое дело. Жители деревень, поблизости от которых проходили маршруты паровых дилижансов, стали перед их проходом заваливать дороги бревнами. Часто и сельчане, и горожане забрасывали камнями пассажиров паровых дилижансов, и потому все меньше людей стали пользоваться услугами паровиков. И понять их можно. Вот вы стали бы ездить в автобусе, о котором точно известно, что в любой момент на любой точке маршрута его могут забросать камнями или навалить поперек дороги бревен? То-то и оно…
Мало того – «лошадники» протащили в парламенте «Закон о дорожных локомотивах», ограничивший скорость паровых дилижансов до 16 километров в час. Иными словами, лишивший их одного из главных преимуществ перед конными – скорости. Вдобавок к «лошадникам» примкнули и владельцы железных дорог. Паровые дилижансы не были им такими уж страшными конкурентами, но поди теперь пойми, что за мысли бродили тогда в головах владельцев стальных (впрочем, тогда еще чугунных) магистралей…
Именно трудами железнодорожников в 1855 г. парламент принял дополнения к «Закону о дорожных локомотивах», вовсе уж убийственные для этого вида транспорта. За пределами населенных пунктов скорость паровых дилижансов не должна была превышать шести с половиной километров, а в самих населенных пунктах ее следовало снижать еще вдвое, так что они двигались медленнее пешехода. Мало того, в городе или деревне перед паровым дилижансом должен был идти специальный человек с красным флагом, большим, видимым издали – предупреждение пешеходам и кучерам: «Внимание, опасность!»
После этого эксплуатация паровых дилижансов просто-напросто не имела смысла. Кто согласится пользоваться транспортным средством, которое движется со скоростью пешехода? Фирмы «паровиков» поневоле самоликвидировались.
Английскому парламенту всегда было свойственно определенное благородство. В 1878 г. он значительно смягчил «Закон о дорожных локомотивах», а в 1896 г. отменил его вовсе. Вот только к тому времени во всей Англии давно уже днем с огнем не найти было ни одного парового дилижанса…
С нескрываемым злорадством должен уточнить: почти так же к концу столетия обстояло с конными дилижансами. Их вытеснили мимолетные «союзнички» – железнодорожники. Если где и остались конные дилижансы, так это в небольшом количестве где-нибудь в глуши, где прокладывать железные дороги было либо нерентабельно, либо этого не позволяла местность. Но это были уже «осколки прежней роскоши», откровенные экзоты.
Какое-то время еще существовали частные паровые автомобили – но и они в конце концов проиграли схватку двигателю внутреннего сгорания, неизмеримо более простому в обслуживании, подготовке к поездке и управлении.
Вообще пути технического прогресса причудливы и не всегда понятны. Нигде в Европе, кроме Англии, паровые дилижансы так никогда и не появились. Не было никаких законодательных запретов – но вот не появились, и всё…
Вернемся от техники к политике. В подавляющем большинстве своем – грязной. Политика – вообще грязное дело, но англичане и тут ухитрялись отчебучить что-нибудь такое, в чем оказывались на первом месте (сплошь и рядом не почетном, отнюдь)…
Колыбель свободы
Именно так любила позиционировать себя Великая Британия – но не постоянно, а время от времени, в зависимости от текущих политических потребностей. Тогда еще не прозвучала знаменитая фраза премьер-министра графа Пальмерстона, стоявшего у штурвала государства в 1855–1858 гг.: «У Англии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, у нее есть лишь постоянные интересы», но сам принцип использовался на всю катушку. Часто своими действиями Британия крайне напоминала папеньку Мушкетона, верного слуги Портоса, выработавшего для собственного блага крайне оригинальную жизненную философию. Вспомним, что рассказывал об этом Мушкетон бравому шевалье д’Артаньяну.
«Видя, что католики истребляют гугенотов, а гугеноты католиков, и все это во имя веры, отец мой изобрел для себя веру смешанную, позволявшую ему быть то католиком, то гугенотом. Вот он и прогуливался обычно с пищалью на плече за живыми изгородями, окаймлявшими дороги, и когда замечал одиноко бредущего католика, протестантская вера сейчас же одерживала верх в его душе. Он наводил на путника пищаль, а потом, когда тот оказывался в десяти шагах, заводил с ним беседу, в итоге которой путник всегда почти отдавал свой кошелек, чтобы спасти жизнь. Само собой разумеется, что когда отец встречал гугенота, его сейчас же охватывала такая пылкая любовь к католической церкви, что он просто не понимал, как это четверть часа назад у него могли возникнуть сомнения в превосходстве нашей святой религии».
Примерно так с начала XIX в. вела себя и Великая Британия, время от времени с ловкостью фокусника меняя две маски. Когда требовала ситуация, она представала традиционной, классической монархией с пышными дворянскими титулами, сословным делением, долей консерватизма, неприятием каких бы то ни было революционных движений. Если же обстоятельства менялись – вуаля! Теперь Англия – колыбель свободы, оплот и цитадель старейшей в Европе парламентской демократии, которая просто обязана предоставлять пристанище бескорыстным «борцам за свободу всех мастей» и прочей тогдашней диссиде. Независимо от того, что эти ребятки наворотили у себя дома, – хотя иных за всякие нехорошие художества ждала на родине даже не тюремная решетка – петля. Сплошь и рядом обе маски носились одновременно, как-то ухитряясь причудливо сочетаться.
Папаше Мушкетона, хитромудрому изобретателю, крупно не повезло.
«– А как кончил жизнь этот достойный человек? – спросил д’Артаньян.
– О сударь, самым плачевным образом. Однажды он оказался на узенькой тропинке между гугенотом и католиком, с которыми он уже имел дело и которые его узнали. Тут они объединились против него и повесили его на дереве».
С Великой Британией такого не произошло. Она и по сей день щеголяет, меняя маски, а то и в двух сразу. Последний самый яркий пример – когда несколько лет назад британцы потребовали от России «демократизировать» свою Конституцию – притом что у них самих конституции не было отроду и не предвидится…
В конце XVIII в. Великая Британия привечала у себя французских эмигрантов-роялистов, поддерживала деньгами и оружием их партизанские отряды. Но как раз в этом не было ничего из ряда вон выходящего – так поступали и другие европейские монархии, всерьез озабоченные борьбой с «революционной заразой». А вот когда настал новый век…
В Париже в 1803 г. едва ли не прямо под каретой ехавшего в театр Наполеона рванул мощный пороховой заряд. Пострадали телохранители конного эскорта и случайные прохожие, взрывной волной выбило немало окон, но сам Бонапарт не пострадал. Его спасла чистейшая случайность: опаздывая к началу представления, он велел кучеру гнать изо всех сил. Если бы карета ехала со своей обычной скоростью, взрыв грохнул бы прямо под ней…
Французская полиция быстро установила и сцапала исполнителей – итальянского радикала Орсини и его сообщников. Английский след тут просматривался невооруженным глазом: перед покушением вся теплая компания довольно долго прожила в Англии, такое количество пороха запросто в охотничьей лавке не купишь, да и организация столь серьезного дела требует серьезных денег, каких просто не могло оказаться у бедных, как церковные мыши, эмигрантов.
След оборвался в никуда. Орсини и его подельники упрямо твердили, что действовали исключительно по велению своей патриотической души и совершенно самостоятельно хотели отомстить Наполеону за все беды, что он принес своей агрессией против Италии. Лощеные английские джентльмены невозмутимо пожимали плечами и твердили: они не отвечают за иностранных эмигрантов, каких в Британии превеликое множество, и уж тем более за ними не следят – как-никак старейшая в Европе парламентская демократия, права человека и все такое прочее. Наполеон все понимал, но прямых улик не было…
Пожалуй, это первый в Европе террористический акт с применением взрывчатых веществ (случившийся в XVI в. взрыв дома Дарнлея не в счет – политики там не было ни на грош, одни семейные дрязги).
Была у британцев и другая нешуточная забота – громко и горестно стенать о горькой участи «угнетаемых европейскими тиранами народов». Они долго и увлеченно проливали слезы над страдающими под русским игом поляками. Причем жалость была какая-то избирательная – никогда, ни разу в жизни англичане не озаботились участью поляков, попавших под власть Пруссии и Австрии. Вся их жалость доставалась исключительно «русским» полякам.
(Кое в чем это до жути напоминает нашу современность, когда столь же избирательную жалость проявляют США. Закрывали глаза на вопиющие нарушения прав человека в Саудовской Аравии (верный союзник, ага!), но крайне озаботились участью иракцев, стенающих под игом тирана Хусейна – настолько, что в конце концов вторглись в Ирак и повесили Хусейна после пародии на суд. Старательно закрывали глаза и на все зверства, что творили «эскадроны смерти» латиноамериканских диктаторов (тоже верных союзников), и все сочувствие изливали на кубинцев (правда, как ни бились, с Фиделем Кастро ничего поделать не смогли).
И ведь англичане должны были прекрасно знать, что поляки той части, что досталась России, живут не в пример вольготнее своих единоплеменников, оказавшихся под властью пруссаков и австрийцев. Тех, нельзя сказать, что бы особенно тиранили, но онемечивали старательно.
Меж тем царство Польское, созданное Александром Первым, было, по сути, государством в государстве. Польским королем был сам Александр, но этим всё русское влияние и ограничивалось. Никакого влияния на дела царства наместник царевич Константин не имел – управление оставалось в руках польских чиновников. Сохранился парламент-сейм (в самой России парламент, сиречь Государственная дума, появился только в первом десятилетии XX века). Сохранилась судебная система, своя армия с особой формой, общероссийскому военному командованию не подчинявшаяся (многие солдаты, офицеры и генералы этой армии совсем недавно участвовали в наполеоновском походе на Россию в составе Польского корпуса). Сохранилась прежняя денежная система – вместо рубля ходил злотый. И наконец, государственным языком оставался польский.
(Достаточно сравнить жизнь в царстве Польском с положением ирландцев в Британской империи – едва ли не рабочий скот, – чтобы в полной мере оценить цинизм англичан. Об Индии я вообще молчу…)
Слезами и печальными стонами англичане не ограничивались – они были людьми практичными и роняли ровно столько слез, сколько требовалось в данной конкретной ситуации. Следствие по делу декабристского мятежа очень быстро вышло на тянувшийся в царство Польское английский след…
Южное общество декабристов поддерживало тесные связи с польским тайным обществом, готовившим свой мятеж с отделением от России. Полковник Пестель на допросе показал: «В 1825 году я сам был в сношениях с князем Яблоновским и Городецким, коих видал в Киеве. Оные мне говорили, что общество их в сношении с обществами прусским, венгерским, итальянским и даже в сношении с английским правительством, от коего получали деньги».
Ведущий допрос генерал-адъютант А.И. Чернышев: «Вы приводите весьма кратко слышанное от князя Яблоновского и Городецкого, что польское общество находится в сношениях с английским правительством, от коего получает деньги; но умалчиваете о подробностях сих сношений – и о лицах, через коих оные происходят, тогда как сами же рассказывали г. Юшневскому то же, но гораздо яснее, а именно, что в делах тайного общества принимает искреннее участие английский кабинет и обещает в нужном случае оказать содействие».
Пестель: «Английское правительство находится с польским тайным обществом в сношении, снабжает их деньгами и обещает снабдить также и оружием».
Неизвестно, в каких отношениях с английской разведкой находились сами декабристы, тот же Пестель (по разным причинам следствие слишком глубоко не копало). Но кое-какие детали заставляют насторожиться и сделать определенные выводы. Пестель считал, что «должна Россия даровать Польше независимое существование». А это уже чисто в английских интересах.
Гораздо дальше пошли авторы «Манифеста», с которым «диктатор восстания» князь Трубецкой 14 декабря 1825 г. должен был явиться на Сенатскую площадь[1]. Благоглупостей там много – но опасных благоглупостей. Возьмем пункт шестой. Специально выделю его крупным шрифтом.
УНИЧТОЖЕНИЕ ПОСТОЯННОЙ АРМИИ.
Самый верный путь уничтожить Россию как государство, разорвать на части, начиная с национальных окраин, или по крайней мере погрузить в кровавую кашу, из которой страна выбиралась бы очень долго, – опять-таки к пользе геополитических соперников. А кто у нас тогда был геополитическим противником номер один? Англия, конечно…
Верные Николаю офицеры потом отмечали в докладах: на площади среди простолюдинов были замечены неизвестные личности, щедро раздававшие водку и деньги. И это безусловно были не декабристы – они были в Петербурге людьми заметными, все их знали… Ответа на этот вопрос историки так к не нашли – просто неизвестные…
Николай потом напишет брату Константину: «Показания, которые мне только что дал Пестель, настолько важны, что я считаю долгом без промедления вас о них уведомить. Вы ясно увидите из них, что дело становится все более серьезным вследствие своих разветвлений за границей и особенно потому, что все, здесь происходящее, по-видимому, только следствие или, скорее, плоды заграничных влияний…»
А через шесть лет грянул мятеж в Польше, подавленный с превеликим трудом – и уж там-то четко просматривались английские деньги и оружие… Не случайно в смертные приговоры некоторым декабристам вошло не только «имел умысел на цареубийство», но и «участвовал в умысле отторжения провинций от Империи…»
В Латинской Америке англичане действовали еще более открыто. Еще в 1806 г., при испанцах, они пытались захватить Буэнос-Айрес и Монтевидео, но местные жители, не склонные менять одно колониальное ярмо на другое, дали отпор, и англичане были вынуждены убраться восвояси. Отыгрались они, когда по всему континенту началась борьба против испанского владычества, и вот тут-то английский след просматривается со всей четкостью…
Хосе де Сан-Мартин, первый из повстанческих полководцев, прибыл из Англии, где числился в составе антииспанской организации «Общество Лаутро». Англичане не оставили его и за океаном: военным флотом новорожденной Республики Чили, основанной Сан-Мартином, совершенно открыто командовал английский адмирал лорд Кохрейн – не отставной, а действующий. Мне довелось по этому поводу читать крайне романтическую версию: пожилой лорд-адмирал, словно юный гардемарин, проникся национально-освободительной борьбой латиноамериканцев за свободу и вольности, уж так проникся, что взял долгий отпуск в Адмиралтействе (предоставили без скрипа) и отправился воевать за свободу. Да еще прихватил с собой британскую эскадру. Именно она перебросила войска Сан-Мартина в последний оплот испанцев на континенте – Вице-королевство Перу и помогла его отвоевать. Морячки Кохрейна тоже, должно быть, поголовно были романтиками.
Другой полководец повстанцев, Симон Боливар, уже после начала революционной войны ездил в Англию за финансированием. Англичане не поскупились – отвалили столько, что Боливар навербовал в Англии и Европе несколько тысяч наемников из людей с солидным боевым опытом и сформировал из них Британский легион, ставший его главной ударной силой.
Вот только потом дорожки Боливара и англичан разошлись. Боливар мечтал о создании государства Великая Колумбия, куда вошла бы бо́льшая часть освободившихся от испанского владычества стран. А вот британцев это категорически не устраивало – чем больше государств и чем они мельче, чем легче ими управлять…
Загадочным образом был убит генерал Сукре, один из ближайших сподвижников Боливара, немало сделавший для победы революции. Великая Колумбия как-то сама собой распалась, Боливар отказался от всех постов и быстро умер от туберкулеза. С точки зрения демократии свежеиспеченные латиноамериканские государства получились просто идеальными: повсюду конституции, парламенты, всенародно (или в крайнем случае всепарламентски) избираемые президенты, всеобщие избирательные права и прочий разгул демократии. Вот только как-то очень быстро президенты становились тиранами-диктаторами, власть и большую часть земель захватили крупные помещики-латифундисты, крупнейшие банки Латинской Америки с самого начала оказались под контролем англичан, а местная промышленность практически задавлена потоком британских товаров. Ну и природные ресурсы (а они в Латинской Америке были немаленькими) вывозились по дешевке и в огромных количествах.
(О том, чего британцам удалось добиться в Латинской Америке к концу XIX в., я расскажу позже.)
Агенты иностранных корпораций, в первую очередь тогда еще британских, практически открыто заседали в правительстве…
«Главным революционером» на английской службе был, безусловно, генуэзец Джузеппе Мадзини, личность жутковатая. Наворотив немало дел в Италии во время тамошних многочисленных смут и мятежей, он в конце концов бежал в гостеприимную Англию, всегда дававшую приют борцам за свободу. И основал там общество «Молодая Италия», чьей целью было устраивать в итальянских государствах революции – и больше, больше, больше… Выглядело все отнюдь не по-дилетантски: разбросанные по всей Италии ячейки общества состояли из нескольких сотен человек, а в Милане – вообще нескольких тысяч. Пошли сплошные смуты, мятежи, кровопролития, убийства политических противников, за что недоброжелатели прозвали организацию Мадзини «Партией стилета».
На какие денежки? Приличная революция (и даже приличный бунт) требует денег, на медные гроши их не устроишь. Мне пару раз попадалось опять-таки романтическое объяснение: «Мадзини устраивал займы». Вот только кто из серьезных финансистов давал бы солидные деньги беспортошному эмигранту. И тем не менее Мадзини долгие годы успешно разжигал революционные пожары во всех концах Европы.
А вот американский историк и политолог Вебстер Тарпли открыто пишет (надо полагать, на основе каких-то серьезных сведений), что деньги «Молодой Италии» выделяли младший лорд Адмиралтейства Джеймс Стэнсфельд (он же по совместительству один из руководителей английской разведки») и Джон Бауринг из МИДа (тоже позднее отметившийся разными интересными делами в далеких землях, но об этом в свое время).
Вот уж чего не было в характере Мадзини, так это мелочности. Всевозможные революционно-террористические организации он пек, как пирожки: «Молодая Германия», «Молодая Польша», «Молодая Франция», «Молодая Швейцария», «Молодая Аргентина», «Молодая Босния», «Молодая Турция», «Молодая Армения». По какому-то странному стечению обстоятельств всё это были страны, где у англичан имелись нешуточные интересы. Завел даже «Молодую Скандинавию» и «Молодую Персию». Сколотить удалось не все, но те, что Мадзини все же удалось создать, по большому счету ничего серьезного не добились. В Италии и нескольких германских государствах еще удалось поднять кое-какие серьезные мятежи, но в остальных странах дело категорически не пошло. Очередное польское восстание 1863 г. было подавлено гораздо легче, чем первое. Флегматичные «молодые скандинавы» как-то не выразили особенного желания лезть с вилами на баррикады. «Молодая Венгрия», едва провозгласив независимость, принялась увлеченно угнетать другие национальные меньшинства империи, и потому против них выступили единым фронтом не только австрийские войска, но и чехи, румыны, словаки, сербы, хорваты, русины; и сообща довольно быстро с новоиспеченной республикой покончили в союзе с русскими войсками. Деятельность «Молодой Швейцарии» свелась к короткой и вялотекущей войне между католической и протестантскими областями (1848–1849).
Хуже всех пришлось «молодым персюкам». Выдвинутые ими лозунги в середине XIX в. никакого признания в широких массах не получили, потому что были очень уж радикальными для своего времени: немедленно снять с женщин чадру, а ислам заменить древней персидской религией зороастризмом, к тому времени прочно забытой самими персами. Шах персидский, не заморачиваясь демократией, распорядился переловить «молодых персюков» и отрубить им головы к чертовой матери. И переловили. И отрубили. После чего в Персии на несколько десятилетий наступили тишина и спокойствие.
Но вот посеянные Мадзини семена «Молодой Турции», «Молодой Боснии» через какое-то время дали пышные – и ядовитые! – всходы. Младотурки свергли последнего турецкого султана и объявили, что собираются сделать много хорошего на пути к демократии и социальной справедливости. Вот только кончилось все это резней четырех миллионов греков, армян и ассирийцев, как-то не вписывавшихся в младотурецкую демократию. А «Молодая Босния», как давным-давно известно, организовала убийство австро-венгерского эрцгерцога Франца-Фердинанда, что послужило детонатором Первой мировой войны. Их деятельность брала начало как раз в работах Мадзини (он еще и теоретические труды пописывал).
Чуть позже в Англии объявился Герцен и принялся засыпать Россию нелегальными журнальчиками (впрочем, рассказ о нем позже, в соответствующей главе).
Довольно долго прожил в Лондоне и Карл Маркс. Некоторые считают и его платным агентом английской разведки, но лично я в это не верю – учитывая, в какой лютой нищете Маркс обитал, так что приходилось закладывать в ломбард фамильное серебро жены и жить главным образом на пожертвования Энгельса. Англичане своих агентов обычно финансировали не щедро, но и не скупо. Возможно, все дело в том, что английская разведка не увидела в Марксе серьезной силы. Маркс к тому времени уже создал Центральный совет международного товарищества рабочих, имевший отделения в пятидесяти шести странах, но все равно чистой воды теория – это было как-то неинтересно. Другое дело Мадзини, этот выглядел как-то эффектнее: устраивал в разных концах Европы не такие уж мелкие мятежи, посылал бомбистов и прочих террористов, а кроме того, по словам Тарпли, «создал по всей Европе разветвленную агентурную подрывную сеть, распространившуюся на весь Европейский континент, а то и дальше». В то, что эта сеть параллельно не качала необходимую британской разведке информацию, может поверить только особенно уж упертый романтик…
Возможно, дело еще и в том, что заинтересовавшаяся Марксом (все же не маргинал с окраины, пятьдесят шесть стран – это круто) королева поручила члену британского парламента Даффу побольше разузнать о Марксе и его теоретических взглядах. Дафф, человек неглупый, на этот раз оплошал: после трехчасовой беседы с Марксом сделал вывод, что его идеи «слишком идеальны, чтобы представлять опасность». «Слишком идеальными» Дафф посчитал предсказание Марксом переворота в России, а затем революции в Германии, а ведь тут Маркс как в воду глядел… Заключительный вывод Даффа был таков: «Уж никак не ему – хочет он того или нет – перевернуть мир вверх тормашками». А ведь последователи Маркса Ленин и Сталин именно это и сделали… В общем, британский истеблишмент явно не увидел в Марксе заслуживающей интереса фигуры.
Ну и наконец осенью 1862 г. в Лондоне состоялись переговоры между польской повстанческой организацией «Центральный повстанческий комитет» и русской террористической организацией «Народная воля», той самой, что через несколько лет начнет «дикую охоту» на императора Александра Второго и в конце концов прикончит его бомбами. Высокие договаривающиеся стороны заключили русско-польский революционный союз. Пройдет не так уж много времени, и в Лондоне найдут убежище и станут проводить съезды русские революционеры всех мастей – от социал-демократов до эсеров, от анархистов до вовсе уж сущих экзотов…
Пешки и ферзи Большой Игры
Ладно, что-то я разболтался о личном. Вернемся к инженеру Гесснеру. Получив высочайшее разрешение и отобрав несколько энергичных русских сподвижников, он начинает строить первую в России железную дорогу. И моментально обретает богатых и влиятельных врагов в лице хозяев могущественного, как мы сказали бы сегодня, концерна «Общество дилижансов и почтовых карет». Моментально смекнув, что этакий новоявленный конкурент в лице железной дороги определенно лишит их вскорости огромных доходов, они начинают вредить строительству разнообразнейшими способами – вплоть до закладки мины в карету Гесснера.
Всё кончается хеппи-эндом: всесильный граф Бенкендорф, шеф жандармов и начальник Третьего отделения, активно поддерживая линию начальства в лице царя на строительство железной дороги, собирает у себя хозяев Общества, застращивает их как следует, вынуждает отказаться от вредительства и не стоять более на пути технического прогресса. Мало того – заставляет каждого приобрести на приличную сумму акции железной дороги (при этом неожиданно выясняется, что один из владельцев Общества, хитрован этакий, решив не класть все яйца в одну корзину, уже прикупил втайне от компаньонов солидный пакет акций).
Фильм мне очень понравился, я его до сих пор иногда пересматриваю. Но в первый раз долго крутил головой по поводу неуемной фантазии сценариста: в Российской империи никогда не было ничего, даже отдаленно похожего на это «Общество дилижансов и почтовых карет». Перевозка пассажиров велась совсем по другой методике (о которой подробно рассказывать, думаю, нет смысла), дилижансов в употреблении почти не было. Почту главным образом возило государственное почтовое ведомство.
До появления широкой сети железных дорог совершенно иначе обстояло с грузоперевозками. Существовало около десятка крупных частных предприятий, главным образом тогдашних «дальнобойщиков», по Московскому тракту отправлявших в Сибирь и на Дальний Восток обозы в несколько десятков возов (летом) или саней (зимой). Серьезным конкурентом им стала только в самом конце XIX века Транссибирская магистраль (она же – Великий Сибирский путь), но у «лошадников» не было ни денег, ни влияния, чтобы конкуренту хоть чем-то помешать.
В общем, я сделал заключение: фильм отличный, но сюжет абсолютно надуманный, и только лет через пятнадцать узнал, что сюжет, собственно, и не надуман вовсе. Нечто похожее и в самом деле имело место, но только не в России, а именно что в Англии.
Так вот, главной бедой для фирмочек паровых дилижансов (их можно было по пальцам пересчитать, и капиталы там крутились невеликие) стали гораздо более богатые и влиятельные фирмы, владевшие конными дилижансами, маршруты которых охватывали всю страну. Люди весьма неглупые, они быстро усмотрели в паровиках при дальнейшем их развитии опаснейшего конкурента, способного если не полностью лишить прибыли, то значительной ее части.
(Вообще-то точно таким же конкурентом для них были железные дороги, но с ними ничего невозможно было поделать – там очень быстро стали крутиться такие капиталы и действовать люди столь высокого полета, что «лошадники» на их фоне смотрелись бледно.)
И началась прессовка… Для начала «лошадники» пролоббировали в парламенте закон о значительном увеличении налога на паровые дилижансы. Удар был сильный, но не смертельный – «паровики» покряхтывали, но продолжали работать, в деньгах не купались, но и в пролете не оставались.
Тогда в ход пошел «черный пиар», великолепно освоенный уже в те времена. Хорошо проплаченные журналюги организовали массовую кампанию в печати. Писали, что паровые дилижансы приносят вред окружающим постоянным шумом и грохотом (как-то изящно обходя тот факт, что паровозы производят шума не меньше), что паровые котлы крайне опасны, потому что могут взорваться в любой момент, причинив нешуточные разрушения городам и селам… Малейшая неполадка, случившаяся с одним из паровиков, под бойким пером очередного шакала пера превращалась едва ли не в Хиросиму. Печатали страшные картинки – как взрывается паровой дилижанс и несчастные пассажиры летят по воздуху, словно куклы (в реальности такого никогда не случалось).
Чтобы ответить адекватно, владельцы паровых дилижансов были слишком малочисленны, разобщены и слабы. По какой-то неведомой мне причине им не удалось привлечь достаточно крупных капиталов и достаточно влиятельных фигур так, как это сделали железнодорожники. Ну вот так вот им не свезло… Так что на них продолжали весело оттаптываться.
Даже сегодня, вы будете смеяться, находятся люди, которые слепо верят газетам. В первой половине XIX в. таких доверчивых было неизмеримо больше. Это сегодня мы понимаем, что некоторые журналисты (боже упаси, не все, я не собираюсь порочить весь цех, да и сам когда-то отдал журналистике немало времени) покупаются столь же незатейливо, как девицы по вызову (разве что стоят подороже), а в описываемые времена эта идея еще не проникла в массовое сознание и очень уж многие печатному слову верили свято…
Массированный и агрессивный черный пиар сделал свое дело. Жители деревень, поблизости от которых проходили маршруты паровых дилижансов, стали перед их проходом заваливать дороги бревнами. Часто и сельчане, и горожане забрасывали камнями пассажиров паровых дилижансов, и потому все меньше людей стали пользоваться услугами паровиков. И понять их можно. Вот вы стали бы ездить в автобусе, о котором точно известно, что в любой момент на любой точке маршрута его могут забросать камнями или навалить поперек дороги бревен? То-то и оно…
Мало того – «лошадники» протащили в парламенте «Закон о дорожных локомотивах», ограничивший скорость паровых дилижансов до 16 километров в час. Иными словами, лишивший их одного из главных преимуществ перед конными – скорости. Вдобавок к «лошадникам» примкнули и владельцы железных дорог. Паровые дилижансы не были им такими уж страшными конкурентами, но поди теперь пойми, что за мысли бродили тогда в головах владельцев стальных (впрочем, тогда еще чугунных) магистралей…
Именно трудами железнодорожников в 1855 г. парламент принял дополнения к «Закону о дорожных локомотивах», вовсе уж убийственные для этого вида транспорта. За пределами населенных пунктов скорость паровых дилижансов не должна была превышать шести с половиной километров, а в самих населенных пунктах ее следовало снижать еще вдвое, так что они двигались медленнее пешехода. Мало того, в городе или деревне перед паровым дилижансом должен был идти специальный человек с красным флагом, большим, видимым издали – предупреждение пешеходам и кучерам: «Внимание, опасность!»
После этого эксплуатация паровых дилижансов просто-напросто не имела смысла. Кто согласится пользоваться транспортным средством, которое движется со скоростью пешехода? Фирмы «паровиков» поневоле самоликвидировались.
Английскому парламенту всегда было свойственно определенное благородство. В 1878 г. он значительно смягчил «Закон о дорожных локомотивах», а в 1896 г. отменил его вовсе. Вот только к тому времени во всей Англии давно уже днем с огнем не найти было ни одного парового дилижанса…
С нескрываемым злорадством должен уточнить: почти так же к концу столетия обстояло с конными дилижансами. Их вытеснили мимолетные «союзнички» – железнодорожники. Если где и остались конные дилижансы, так это в небольшом количестве где-нибудь в глуши, где прокладывать железные дороги было либо нерентабельно, либо этого не позволяла местность. Но это были уже «осколки прежней роскоши», откровенные экзоты.
Какое-то время еще существовали частные паровые автомобили – но и они в конце концов проиграли схватку двигателю внутреннего сгорания, неизмеримо более простому в обслуживании, подготовке к поездке и управлении.
Вообще пути технического прогресса причудливы и не всегда понятны. Нигде в Европе, кроме Англии, паровые дилижансы так никогда и не появились. Не было никаких законодательных запретов – но вот не появились, и всё…
Вернемся от техники к политике. В подавляющем большинстве своем – грязной. Политика – вообще грязное дело, но англичане и тут ухитрялись отчебучить что-нибудь такое, в чем оказывались на первом месте (сплошь и рядом не почетном, отнюдь)…
Колыбель свободы
Именно так любила позиционировать себя Великая Британия – но не постоянно, а время от времени, в зависимости от текущих политических потребностей. Тогда еще не прозвучала знаменитая фраза премьер-министра графа Пальмерстона, стоявшего у штурвала государства в 1855–1858 гг.: «У Англии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, у нее есть лишь постоянные интересы», но сам принцип использовался на всю катушку. Часто своими действиями Британия крайне напоминала папеньку Мушкетона, верного слуги Портоса, выработавшего для собственного блага крайне оригинальную жизненную философию. Вспомним, что рассказывал об этом Мушкетон бравому шевалье д’Артаньяну.
«Видя, что католики истребляют гугенотов, а гугеноты католиков, и все это во имя веры, отец мой изобрел для себя веру смешанную, позволявшую ему быть то католиком, то гугенотом. Вот он и прогуливался обычно с пищалью на плече за живыми изгородями, окаймлявшими дороги, и когда замечал одиноко бредущего католика, протестантская вера сейчас же одерживала верх в его душе. Он наводил на путника пищаль, а потом, когда тот оказывался в десяти шагах, заводил с ним беседу, в итоге которой путник всегда почти отдавал свой кошелек, чтобы спасти жизнь. Само собой разумеется, что когда отец встречал гугенота, его сейчас же охватывала такая пылкая любовь к католической церкви, что он просто не понимал, как это четверть часа назад у него могли возникнуть сомнения в превосходстве нашей святой религии».
Примерно так с начала XIX в. вела себя и Великая Британия, время от времени с ловкостью фокусника меняя две маски. Когда требовала ситуация, она представала традиционной, классической монархией с пышными дворянскими титулами, сословным делением, долей консерватизма, неприятием каких бы то ни было революционных движений. Если же обстоятельства менялись – вуаля! Теперь Англия – колыбель свободы, оплот и цитадель старейшей в Европе парламентской демократии, которая просто обязана предоставлять пристанище бескорыстным «борцам за свободу всех мастей» и прочей тогдашней диссиде. Независимо от того, что эти ребятки наворотили у себя дома, – хотя иных за всякие нехорошие художества ждала на родине даже не тюремная решетка – петля. Сплошь и рядом обе маски носились одновременно, как-то ухитряясь причудливо сочетаться.
Папаше Мушкетона, хитромудрому изобретателю, крупно не повезло.
«– А как кончил жизнь этот достойный человек? – спросил д’Артаньян.
– О сударь, самым плачевным образом. Однажды он оказался на узенькой тропинке между гугенотом и католиком, с которыми он уже имел дело и которые его узнали. Тут они объединились против него и повесили его на дереве».
С Великой Британией такого не произошло. Она и по сей день щеголяет, меняя маски, а то и в двух сразу. Последний самый яркий пример – когда несколько лет назад британцы потребовали от России «демократизировать» свою Конституцию – притом что у них самих конституции не было отроду и не предвидится…
В конце XVIII в. Великая Британия привечала у себя французских эмигрантов-роялистов, поддерживала деньгами и оружием их партизанские отряды. Но как раз в этом не было ничего из ряда вон выходящего – так поступали и другие европейские монархии, всерьез озабоченные борьбой с «революционной заразой». А вот когда настал новый век…
В Париже в 1803 г. едва ли не прямо под каретой ехавшего в театр Наполеона рванул мощный пороховой заряд. Пострадали телохранители конного эскорта и случайные прохожие, взрывной волной выбило немало окон, но сам Бонапарт не пострадал. Его спасла чистейшая случайность: опаздывая к началу представления, он велел кучеру гнать изо всех сил. Если бы карета ехала со своей обычной скоростью, взрыв грохнул бы прямо под ней…
Французская полиция быстро установила и сцапала исполнителей – итальянского радикала Орсини и его сообщников. Английский след тут просматривался невооруженным глазом: перед покушением вся теплая компания довольно долго прожила в Англии, такое количество пороха запросто в охотничьей лавке не купишь, да и организация столь серьезного дела требует серьезных денег, каких просто не могло оказаться у бедных, как церковные мыши, эмигрантов.
След оборвался в никуда. Орсини и его подельники упрямо твердили, что действовали исключительно по велению своей патриотической души и совершенно самостоятельно хотели отомстить Наполеону за все беды, что он принес своей агрессией против Италии. Лощеные английские джентльмены невозмутимо пожимали плечами и твердили: они не отвечают за иностранных эмигрантов, каких в Британии превеликое множество, и уж тем более за ними не следят – как-никак старейшая в Европе парламентская демократия, права человека и все такое прочее. Наполеон все понимал, но прямых улик не было…
Пожалуй, это первый в Европе террористический акт с применением взрывчатых веществ (случившийся в XVI в. взрыв дома Дарнлея не в счет – политики там не было ни на грош, одни семейные дрязги).
Была у британцев и другая нешуточная забота – громко и горестно стенать о горькой участи «угнетаемых европейскими тиранами народов». Они долго и увлеченно проливали слезы над страдающими под русским игом поляками. Причем жалость была какая-то избирательная – никогда, ни разу в жизни англичане не озаботились участью поляков, попавших под власть Пруссии и Австрии. Вся их жалость доставалась исключительно «русским» полякам.
(Кое в чем это до жути напоминает нашу современность, когда столь же избирательную жалость проявляют США. Закрывали глаза на вопиющие нарушения прав человека в Саудовской Аравии (верный союзник, ага!), но крайне озаботились участью иракцев, стенающих под игом тирана Хусейна – настолько, что в конце концов вторглись в Ирак и повесили Хусейна после пародии на суд. Старательно закрывали глаза и на все зверства, что творили «эскадроны смерти» латиноамериканских диктаторов (тоже верных союзников), и все сочувствие изливали на кубинцев (правда, как ни бились, с Фиделем Кастро ничего поделать не смогли).
И ведь англичане должны были прекрасно знать, что поляки той части, что досталась России, живут не в пример вольготнее своих единоплеменников, оказавшихся под властью пруссаков и австрийцев. Тех, нельзя сказать, что бы особенно тиранили, но онемечивали старательно.
Меж тем царство Польское, созданное Александром Первым, было, по сути, государством в государстве. Польским королем был сам Александр, но этим всё русское влияние и ограничивалось. Никакого влияния на дела царства наместник царевич Константин не имел – управление оставалось в руках польских чиновников. Сохранился парламент-сейм (в самой России парламент, сиречь Государственная дума, появился только в первом десятилетии XX века). Сохранилась судебная система, своя армия с особой формой, общероссийскому военному командованию не подчинявшаяся (многие солдаты, офицеры и генералы этой армии совсем недавно участвовали в наполеоновском походе на Россию в составе Польского корпуса). Сохранилась прежняя денежная система – вместо рубля ходил злотый. И наконец, государственным языком оставался польский.
(Достаточно сравнить жизнь в царстве Польском с положением ирландцев в Британской империи – едва ли не рабочий скот, – чтобы в полной мере оценить цинизм англичан. Об Индии я вообще молчу…)
Слезами и печальными стонами англичане не ограничивались – они были людьми практичными и роняли ровно столько слез, сколько требовалось в данной конкретной ситуации. Следствие по делу декабристского мятежа очень быстро вышло на тянувшийся в царство Польское английский след…
Южное общество декабристов поддерживало тесные связи с польским тайным обществом, готовившим свой мятеж с отделением от России. Полковник Пестель на допросе показал: «В 1825 году я сам был в сношениях с князем Яблоновским и Городецким, коих видал в Киеве. Оные мне говорили, что общество их в сношении с обществами прусским, венгерским, итальянским и даже в сношении с английским правительством, от коего получали деньги».
Ведущий допрос генерал-адъютант А.И. Чернышев: «Вы приводите весьма кратко слышанное от князя Яблоновского и Городецкого, что польское общество находится в сношениях с английским правительством, от коего получает деньги; но умалчиваете о подробностях сих сношений – и о лицах, через коих оные происходят, тогда как сами же рассказывали г. Юшневскому то же, но гораздо яснее, а именно, что в делах тайного общества принимает искреннее участие английский кабинет и обещает в нужном случае оказать содействие».
Пестель: «Английское правительство находится с польским тайным обществом в сношении, снабжает их деньгами и обещает снабдить также и оружием».
Неизвестно, в каких отношениях с английской разведкой находились сами декабристы, тот же Пестель (по разным причинам следствие слишком глубоко не копало). Но кое-какие детали заставляют насторожиться и сделать определенные выводы. Пестель считал, что «должна Россия даровать Польше независимое существование». А это уже чисто в английских интересах.
Гораздо дальше пошли авторы «Манифеста», с которым «диктатор восстания» князь Трубецкой 14 декабря 1825 г. должен был явиться на Сенатскую площадь[1]. Благоглупостей там много – но опасных благоглупостей. Возьмем пункт шестой. Специально выделю его крупным шрифтом.
УНИЧТОЖЕНИЕ ПОСТОЯННОЙ АРМИИ.
Самый верный путь уничтожить Россию как государство, разорвать на части, начиная с национальных окраин, или по крайней мере погрузить в кровавую кашу, из которой страна выбиралась бы очень долго, – опять-таки к пользе геополитических соперников. А кто у нас тогда был геополитическим противником номер один? Англия, конечно…
Верные Николаю офицеры потом отмечали в докладах: на площади среди простолюдинов были замечены неизвестные личности, щедро раздававшие водку и деньги. И это безусловно были не декабристы – они были в Петербурге людьми заметными, все их знали… Ответа на этот вопрос историки так к не нашли – просто неизвестные…
Николай потом напишет брату Константину: «Показания, которые мне только что дал Пестель, настолько важны, что я считаю долгом без промедления вас о них уведомить. Вы ясно увидите из них, что дело становится все более серьезным вследствие своих разветвлений за границей и особенно потому, что все, здесь происходящее, по-видимому, только следствие или, скорее, плоды заграничных влияний…»
А через шесть лет грянул мятеж в Польше, подавленный с превеликим трудом – и уж там-то четко просматривались английские деньги и оружие… Не случайно в смертные приговоры некоторым декабристам вошло не только «имел умысел на цареубийство», но и «участвовал в умысле отторжения провинций от Империи…»
В Латинской Америке англичане действовали еще более открыто. Еще в 1806 г., при испанцах, они пытались захватить Буэнос-Айрес и Монтевидео, но местные жители, не склонные менять одно колониальное ярмо на другое, дали отпор, и англичане были вынуждены убраться восвояси. Отыгрались они, когда по всему континенту началась борьба против испанского владычества, и вот тут-то английский след просматривается со всей четкостью…
Хосе де Сан-Мартин, первый из повстанческих полководцев, прибыл из Англии, где числился в составе антииспанской организации «Общество Лаутро». Англичане не оставили его и за океаном: военным флотом новорожденной Республики Чили, основанной Сан-Мартином, совершенно открыто командовал английский адмирал лорд Кохрейн – не отставной, а действующий. Мне довелось по этому поводу читать крайне романтическую версию: пожилой лорд-адмирал, словно юный гардемарин, проникся национально-освободительной борьбой латиноамериканцев за свободу и вольности, уж так проникся, что взял долгий отпуск в Адмиралтействе (предоставили без скрипа) и отправился воевать за свободу. Да еще прихватил с собой британскую эскадру. Именно она перебросила войска Сан-Мартина в последний оплот испанцев на континенте – Вице-королевство Перу и помогла его отвоевать. Морячки Кохрейна тоже, должно быть, поголовно были романтиками.
Другой полководец повстанцев, Симон Боливар, уже после начала революционной войны ездил в Англию за финансированием. Англичане не поскупились – отвалили столько, что Боливар навербовал в Англии и Европе несколько тысяч наемников из людей с солидным боевым опытом и сформировал из них Британский легион, ставший его главной ударной силой.
Вот только потом дорожки Боливара и англичан разошлись. Боливар мечтал о создании государства Великая Колумбия, куда вошла бы бо́льшая часть освободившихся от испанского владычества стран. А вот британцев это категорически не устраивало – чем больше государств и чем они мельче, чем легче ими управлять…
Загадочным образом был убит генерал Сукре, один из ближайших сподвижников Боливара, немало сделавший для победы революции. Великая Колумбия как-то сама собой распалась, Боливар отказался от всех постов и быстро умер от туберкулеза. С точки зрения демократии свежеиспеченные латиноамериканские государства получились просто идеальными: повсюду конституции, парламенты, всенародно (или в крайнем случае всепарламентски) избираемые президенты, всеобщие избирательные права и прочий разгул демократии. Вот только как-то очень быстро президенты становились тиранами-диктаторами, власть и большую часть земель захватили крупные помещики-латифундисты, крупнейшие банки Латинской Америки с самого начала оказались под контролем англичан, а местная промышленность практически задавлена потоком британских товаров. Ну и природные ресурсы (а они в Латинской Америке были немаленькими) вывозились по дешевке и в огромных количествах.
(О том, чего британцам удалось добиться в Латинской Америке к концу XIX в., я расскажу позже.)
Агенты иностранных корпораций, в первую очередь тогда еще британских, практически открыто заседали в правительстве…
«Главным революционером» на английской службе был, безусловно, генуэзец Джузеппе Мадзини, личность жутковатая. Наворотив немало дел в Италии во время тамошних многочисленных смут и мятежей, он в конце концов бежал в гостеприимную Англию, всегда дававшую приют борцам за свободу. И основал там общество «Молодая Италия», чьей целью было устраивать в итальянских государствах революции – и больше, больше, больше… Выглядело все отнюдь не по-дилетантски: разбросанные по всей Италии ячейки общества состояли из нескольких сотен человек, а в Милане – вообще нескольких тысяч. Пошли сплошные смуты, мятежи, кровопролития, убийства политических противников, за что недоброжелатели прозвали организацию Мадзини «Партией стилета».
На какие денежки? Приличная революция (и даже приличный бунт) требует денег, на медные гроши их не устроишь. Мне пару раз попадалось опять-таки романтическое объяснение: «Мадзини устраивал займы». Вот только кто из серьезных финансистов давал бы солидные деньги беспортошному эмигранту. И тем не менее Мадзини долгие годы успешно разжигал революционные пожары во всех концах Европы.
А вот американский историк и политолог Вебстер Тарпли открыто пишет (надо полагать, на основе каких-то серьезных сведений), что деньги «Молодой Италии» выделяли младший лорд Адмиралтейства Джеймс Стэнсфельд (он же по совместительству один из руководителей английской разведки») и Джон Бауринг из МИДа (тоже позднее отметившийся разными интересными делами в далеких землях, но об этом в свое время).
Вот уж чего не было в характере Мадзини, так это мелочности. Всевозможные революционно-террористические организации он пек, как пирожки: «Молодая Германия», «Молодая Польша», «Молодая Франция», «Молодая Швейцария», «Молодая Аргентина», «Молодая Босния», «Молодая Турция», «Молодая Армения». По какому-то странному стечению обстоятельств всё это были страны, где у англичан имелись нешуточные интересы. Завел даже «Молодую Скандинавию» и «Молодую Персию». Сколотить удалось не все, но те, что Мадзини все же удалось создать, по большому счету ничего серьезного не добились. В Италии и нескольких германских государствах еще удалось поднять кое-какие серьезные мятежи, но в остальных странах дело категорически не пошло. Очередное польское восстание 1863 г. было подавлено гораздо легче, чем первое. Флегматичные «молодые скандинавы» как-то не выразили особенного желания лезть с вилами на баррикады. «Молодая Венгрия», едва провозгласив независимость, принялась увлеченно угнетать другие национальные меньшинства империи, и потому против них выступили единым фронтом не только австрийские войска, но и чехи, румыны, словаки, сербы, хорваты, русины; и сообща довольно быстро с новоиспеченной республикой покончили в союзе с русскими войсками. Деятельность «Молодой Швейцарии» свелась к короткой и вялотекущей войне между католической и протестантскими областями (1848–1849).
Хуже всех пришлось «молодым персюкам». Выдвинутые ими лозунги в середине XIX в. никакого признания в широких массах не получили, потому что были очень уж радикальными для своего времени: немедленно снять с женщин чадру, а ислам заменить древней персидской религией зороастризмом, к тому времени прочно забытой самими персами. Шах персидский, не заморачиваясь демократией, распорядился переловить «молодых персюков» и отрубить им головы к чертовой матери. И переловили. И отрубили. После чего в Персии на несколько десятилетий наступили тишина и спокойствие.
Но вот посеянные Мадзини семена «Молодой Турции», «Молодой Боснии» через какое-то время дали пышные – и ядовитые! – всходы. Младотурки свергли последнего турецкого султана и объявили, что собираются сделать много хорошего на пути к демократии и социальной справедливости. Вот только кончилось все это резней четырех миллионов греков, армян и ассирийцев, как-то не вписывавшихся в младотурецкую демократию. А «Молодая Босния», как давным-давно известно, организовала убийство австро-венгерского эрцгерцога Франца-Фердинанда, что послужило детонатором Первой мировой войны. Их деятельность брала начало как раз в работах Мадзини (он еще и теоретические труды пописывал).
Чуть позже в Англии объявился Герцен и принялся засыпать Россию нелегальными журнальчиками (впрочем, рассказ о нем позже, в соответствующей главе).
Довольно долго прожил в Лондоне и Карл Маркс. Некоторые считают и его платным агентом английской разведки, но лично я в это не верю – учитывая, в какой лютой нищете Маркс обитал, так что приходилось закладывать в ломбард фамильное серебро жены и жить главным образом на пожертвования Энгельса. Англичане своих агентов обычно финансировали не щедро, но и не скупо. Возможно, все дело в том, что английская разведка не увидела в Марксе серьезной силы. Маркс к тому времени уже создал Центральный совет международного товарищества рабочих, имевший отделения в пятидесяти шести странах, но все равно чистой воды теория – это было как-то неинтересно. Другое дело Мадзини, этот выглядел как-то эффектнее: устраивал в разных концах Европы не такие уж мелкие мятежи, посылал бомбистов и прочих террористов, а кроме того, по словам Тарпли, «создал по всей Европе разветвленную агентурную подрывную сеть, распространившуюся на весь Европейский континент, а то и дальше». В то, что эта сеть параллельно не качала необходимую британской разведке информацию, может поверить только особенно уж упертый романтик…
Возможно, дело еще и в том, что заинтересовавшаяся Марксом (все же не маргинал с окраины, пятьдесят шесть стран – это круто) королева поручила члену британского парламента Даффу побольше разузнать о Марксе и его теоретических взглядах. Дафф, человек неглупый, на этот раз оплошал: после трехчасовой беседы с Марксом сделал вывод, что его идеи «слишком идеальны, чтобы представлять опасность». «Слишком идеальными» Дафф посчитал предсказание Марксом переворота в России, а затем революции в Германии, а ведь тут Маркс как в воду глядел… Заключительный вывод Даффа был таков: «Уж никак не ему – хочет он того или нет – перевернуть мир вверх тормашками». А ведь последователи Маркса Ленин и Сталин именно это и сделали… В общем, британский истеблишмент явно не увидел в Марксе заслуживающей интереса фигуры.
Ну и наконец осенью 1862 г. в Лондоне состоялись переговоры между польской повстанческой организацией «Центральный повстанческий комитет» и русской террористической организацией «Народная воля», той самой, что через несколько лет начнет «дикую охоту» на императора Александра Второго и в конце концов прикончит его бомбами. Высокие договаривающиеся стороны заключили русско-польский революционный союз. Пройдет не так уж много времени, и в Лондоне найдут убежище и станут проводить съезды русские революционеры всех мастей – от социал-демократов до эсеров, от анархистов до вовсе уж сущих экзотов…
Пешки и ферзи Большой Игры