Комплекс хорошей девочки

Кинкейд встречает мой взгляд с напыщенной ухмылкой.

— Она понятия не имеет, не так ли?

У меня есть доля секунды, чтобы принять решение. Однако в глубине души я знаю, что у меня нет выбора, по крайней мере, сейчас, когда Кинкейд здесь, обеспечивая аудиторию.

Поэтому я говорю:

— Я должен тебя знать?

Никто не прикидывается дурачком лучше, чем ребенок, который менял близнецов местами почти на каждом тесте по алгебре в школе.

— Да, хорошая попытка, братан. — Он возвращает свое внимание к Маку. — Дай угадаю, этот парень появился сразу после того, как ты приехала в город? Какой-нибудь дружелюбный местный, с которым ты случайно столкнулась на вечеринке с девочками. Останови меня, если это звучит знакомо.

Хмурый взгляд касается ее губ.

— Купер, о чем он говорит?

В ту секунду, когда она устремляет на меня свои обеспокоенные зеленые глаза, мой рот превращается в песок. В моем желудке поднимается кислота.

— Понятия не имею, — вру я.

Я пугаю себя тем, как легко я могу ей солгать. Как убедительно слова слетают с моих губ. Ни малейшего колебания.

— Маккензи, детка, послушай меня. — Кинкейд протягивает руку, чтобы прикоснуться к ней, и мне приходится приложить чертовски много усилий, чтобы не сломать его руку, когда я встаю между ними. Рот расплющивается, он опускает руку. — В выходные перед началом занятий этот парень затеял со мной драку в баре, и я добился его увольнения на месте. Помнишь? У меня был синяк под глазом, когда я помогал тебе переехать в общежитие?

— Ты сказал мне, что получил это, играя в баскетбол, — обвиняет она с немалой долей яда в голосе.

— Да, хорошо, я солгал. — Он неохотно уступает, торопясь изложить свою точку зрения, поскольку скрещенные руки Мак и отсутствие зрительного контакта говорят о том, что он быстро теряет к ней интерес. — Но сейчас я не лгу.

— Как я должна отличать? — Никто не сравнится с Мак в битве на истощение. Она могла целый день спорить о количестве облаков на небе, просто чтобы быть права.

— Разве это не очевидно? — Он теряет терпение, вскидывая руки в воздух. — Он трахает тебя только для того, чтобы отомстить мне.

— Ладно, достаточно. — Если я не могу спрятать его лицо в песок и покончить с этим здесь, я не останусь здесь, чтобы позволить ему разрушить мою жизнь. — Тебе нужно убираться отсюда, чувак. Оставь ее в покое.

— Маккензи, ну же, — умоляет он. — Ты же не всерьез влюбилась в его бред, верно? Я знаю, ты молода, но ты не можешь быть такой глупой.

Вот и все. Густой снисходительный акцент выводит Мак из себя, и выражение ее лица становится яростным.

— Самая глупая вещь, которую я когда-либо делала, это так долго встречалась с тобой, — парирует она. — К счастью, это не то решение, с которым мне придется жить.

Она срывается с места и направляется к нашей группе, протискиваясь мимо Эвана. Когда мы вдвоем выстраиваемся в очередь за ней, у меня возникает яркое воспоминание о том, как много раз наши учителя вели нас в кабинет директора. Я скорее чувствую, чем вижу, как Эван спрашивает меня, все ли у нас хорошо, но у меня нет ответа, пока мы не достигаем нашего участка песка, и Мак поворачивается ко мне.

— Кончай с этим, — приказывает она.

— С чем?

Даже когда я отгораживаюсь от нее, я задаюсь вопросом, не тот ли это момент, когда я должен признаться. Признаю, что поначалу у меня были не самые благородные намерения, но после нашей встречи все изменилось.

Она бы поняла. Может быть, даже получила от этого удовольствие. Мы бы от души посмеялись, и это стало бы забавной историей, которую мы рассказываем на вечеринках.

Или она никогда больше не заговорит со мной, пока однажды я не вернусь домой и не увижу свой дом в огне и воткнутую в землю табличку с надписью "Мы должны видеть других людей", написанную пеплом.

— Не шути со мной. — Мак тычет пальцем мне в грудь. — О чем он говорил? Вы двое знаете друг друга?

И снова у нас есть зрители, и снова, чувствуя на себе взгляды наших друзей, мое мужество покидает меня. Если я скажу ей правду наедине, есть шанс, что я потеряю ее. Если я скажу ей правду перед дюжиной других людей, потеря ее — это гарантия. Она была бы унижена перед всеми. Она никогда не простит меня.

На этот раз ложь обжигает мой язык.

— Все, что я знаю о нем, я слышал в городе или от тебя. Я бы не смог выбрать этого парня из списка подозреваемых.

Она становится пугающе неподвижной, едва дыша, когда смотрит на меня.

Паника закипает у меня внутри, но внешне я сохраняю нейтральное выражение лица. Я придерживаюсь своей истории. Я давным-давно усвоил, что те, кого ловят, это те, кто ломается. Ключ к успешной лжи — это верить в нее. Тогда отрицай, отрицай, отрицай.

— Была драка? — Мак наклоняет голову, как будто поймала меня в ловушку.

— Мак, они могли бы заполнить футбольные стадионы таким количеством идиотов, которые напиваются и затевают всякую чушь. Если бы он был одним из них, я бы, честно говоря, не запомнил.

Явно расстроенная, она поворачивается к Эвану.

— Купера действительно уволили?

На долю секунды я беспокоюсь, что их новый платонический роман может прикончить меня.


— У него была летняя работа в баре Стеф. — Пожав плечами, Эван даже меня убедил. Думаю, мы все еще на одной стороне, когда это имеет значение. — Это было временно.

Она смотрит мимо Эвана туда, где Стеф устроилась на своем стуле и взяла свою книгу.

— Стеф? — спрашивает Мак. — Это правда?

Не отрываясь от книги, Стеф кивает за толстыми черными солнцезащитными очками.

— Это была летняя подработка.

Облегчение накатывает на меня, а затем исчезает, когда я замечаю, что Хайди приближается к группе. На ее лице нерешительность.

Блядь.

Я знаю этот взгляд. Озорство ради озорства. Хайди — девушка, которая никогда не упускала возможности устроить пожар, просто чтобы услышать крики. Добавьте к этому тот факт, что в последнее время она злится на меня чаще, чем нет, и что она не фанат этой договоренности или Maк. Но когда наши взгляды ненадолго встречаются, я молча умоляю ее дать мне эту единственную вещь.

— Серьезно, ребята, я умираю с голоду, — говорит она со скучающим нытьем. — Мы уже можем убираться отсюда к черту?

Клянусь своими зубами, я выберусь отсюда живым.

Каждый день после этого я, затаив дыхание, жду, когда упадет топор. Оглядываюсь через плечо, ожидая, что Кинкейд снова подкрадется к нам. Мак, кажется, не обращает на это внимания, а мы с Эваном избегаем этой темы на многие мили. Но это было на волосок от смерти. Слишком близко. Напоминание о том, насколько хрупки наши отношения и как легко все это может быть вырвано из моих рук. Это осознание поражает меня сильнее, чем я думал. Она у меня под кожей и проникает все глубже.

В ночь нашей стычки с Кинкейдом, после того как Мак легла спать, я оказался в своей мастерской, покуривая сигарету, как сумасшедший, надеясь, что никотин ослабит чувство вины, стресс, страх. Обычно я курю только тогда, когда выпиваю, и даже это не является жестким правилом. Но ложь Маккензи разрушила меня.

Эван нашел меня там в час ночи, в пепельнице на моем рабочем столе было почти полпачки окурков.

— Мне нужно сказать ей правду, — сказала я несчастным голосом.

Он не согласился.

— Ты в жопе. Чего ты этим добьешься, чувак? План был сорван. Ты с ней, потому что она тебе нравится.

— Но это началось как способ отомстить Кинкейду. Я и она, все эти отношения были основаны на плохих намерениях.

В конце концов, Эван убедил меня молчать. Хотя кого я обманываю, это не потребовало особого убеждения. Мысль о потере Маккензи разрывает меня на части. Я не могу потерять ее. И Эван был неправ — я с ней не потому, что она мне нравится.

Я влюблен в нее.

И поэтому я загоняю чувство вины в самые дальние уголки своего сознания. Я усердно работаю, чтобы быть таким мужчиной, который нужен Мак, которого она заслуживает. А потом, однажды утром, мы лежим в постели, и я делаю свой первый глубокий вдох почти за месяц. Она едва проснулась, когда переворачивается и перекидывает ногу через мое бедро. Ошеломляющее чувство спокойствия, которого я никогда раньше не испытывал, окутывает меня, когда она прижимается к моей груди.

— Доброе утро, — шепчет она. — Который час?

— Не знаю. Может быть, десять?

— Десять? — Она резко садится. — Черт. Твой дядя скоро будет здесь. Мы должны навести здесь порядок.

Это мило, что она думает, что Леви не все равно.

Она оставляет меня одного в постели, чтобы принять душ, и возвращается через десять минут с мокрыми волосами и раскрасневшимся лицом.

— Уф. Я не могу найти свое синее платье, — ворчит она из шкафа, половина которого теперь занята ее одеждой.

Прошло несколько недель с тех пор, как она переехала к нам, и все же никто не заговаривал о ее переезде. Я с удовольствием игнорирую эту тему. Конечно, присутствие в доме еще одного человека стало для меня перестройкой. И, может быть, мы все еще учимся уважать причуды друг друга. Но она заставляет это место снова чувствовать себя теплым, как дом, а не как здание. Она оживляет это место после многих лет плохих воспоминаний и пустых комнат.

Она просто подходит.

— Так надень что-нибудь другое. Или не делай этого и возвращайся в постель.

— Это мое платье “относитесь ко мне серьезно”, — кричит она из-под того, что звучит как гора вешалок.

У нее нет причин нервничать из-за встречи с Леви. Он может выглядеть устрашающе, но он самый дружелюбный парень, которого я когда-либо встречал. И да, многое можно сказать о том, чтобы не смешивать бизнес с удовольствием, но я предпочитаю смотреть на эту возможную совместную работу над отелем с оптимистической точки зрения.

— Как насчет этого? — Она выходит в зеленом топе, который подходит к ее глазам, и в темно-синих брюках, которые обтягивают ее задницу так, что это не помогает мне.

— Ты выглядишь великолепно.

Ее ответная улыбка. То, как она наклоняет голову и как блестят глаза. Эти взгляды, которые предназначены только для меня. Они попадают мне прямо в гребаное сердце.

Я совершенно потерял голову из-за этой барышни.

— Что? — спрашивает она, задерживаясь в ногах кровати и завязывая волосы в узел на макушке.

— Ничего. — Все, что я могу сделать, это улыбнуться ей и надеяться, что я все не испорчу. — Я думаю, что я счастлив, вот и все.