Комплекс хорошей девочки

— Ничего. Моя подруга Стеф только что отправила забавный пост в наш групповой чат. Вот, смотри. — Он присоединяется ко мне за столом. Ему не требуется абсолютно никаких усилий, чтобы поднять свое тело и пристроить задницу рядом со мной.

Я наклоняюсь к нему, чтобы посмотреть на его телефон, храбро пытаясь не замечать, как хорошо он пахнет. Сочетание специй, опилок и океана — это не тот аромат, который приходит на ум, когда думаешь об афродизиаках и феромонах, и все же он вызывает у меня головокружение.

Как ни странно, в его открытой ветке чата показан скриншот ничего иного, как моего веб-сайта. Этот конкретный пост взят из GirlfriendFails, анекдот о девушке, которая однажды поздно вечером возвращается домой с парнем после встречи в баре. Они спят вместе, но после того, как он заснул, она понимает, что у нее начались месячные, а у нее нет тампона или прокладки. Поэтому она обыскивает его квартиру, чтобы посмотреть, есть ли что-нибудь в одной из ванных комнат. В первой ванной комнате нет менструальных средств, поэтому у нее нет другого выбора, кроме как пробраться во вторую спальню и прокрасться в смежную ванную комнату. Она находит коробку с тампонами под раковиной как раз в тот момент, когда кто-то входит к ней. Это мама парня, использующая лампу в качестве оружия, потому что она думает, что ее грабят. Она кричит, как баньши, требуя объяснений, почему эта почти голая девушка в футболке и нижнем белье роется в ее ванной в четыре часа утра.

— Ты можешь себе это представить? — Купер ухмыляется. — Я вроде как рад, что моей мамы нет здесь.

Наверное, мне следует сказать ему, что я — мозговой центр сайта, над которым он смеется. Но у меня не хватает духу сказать: "Да, я владелец этого сайта". Запустила его и заработала свой первый миллион, когда я еще училась в средней школе. Но расскажи мне подробнее о вашем испытывающем трудности мебельном бизнесе. Какой дурой это бы меня выставило.

Я не хвастаюсь своими успехами в целом, но мне кажется неправильным говорить что-то сейчас. Поэтому я обращаюсь к его маме с комментарием, спрашивая:

— Где она?

— Понятия не имею. — В его голосе слышится язвительность. Боль и гнев.

Я понимаю, что задела за живое, и спешу придумать, как сменить тему, когда он прерывисто вздыхает и продолжает говорить.

— Ее почти не было рядом, когда мы были детьми. Приходила и уходила с другим парнем каждые пару месяцев. Однажды она сбежит, а потом неожиданно появится в поисках денег. — Он пожимает плечами. — Шелли Хартли никогда не была хорошей матерью.

Бремя, которое он нес — все еще несет — очевидно по его опущенным широким плечам, складке на лбу, когда он теребит потертости на джинсах.

— Мне жаль, — искренне говорю я. — А как насчет твоего отца?

— Мертв. Погиб в аварии за рулем в нетрезвом виде, когда нам было по двенадцать, хотя и не раньше, чем накопил гору долгов по кредитным картам, которые каким-то образом стали нашей проблемой. — Купер берет стамеску, мгновение возится с ней, затем рассеянно царапает фанерную поверхность стола. — Единственное, что кто-либо из наших родителей когда-либо давал нам, были обязательства. — Затем с внезапной яростью он вонзает стамеску прямо в дерево. — Но будь я проклят, если закончу так же, как они. Лучше брошусь с моста.

Я сглатываю. Иногда он немного пугает. Не совсем угрожающий. Непредсказуемый, связанный демонами, терзающими его разум. У Купера Хартли есть темные и коварные глубины, и эта безрассудная часть меня — импульсы, которые я держу глубоко спрятанными, — ничего так не хочет, как погрузиться и исследовать его.

Это просто еще одна причина, по которой я вляпалась по уши.

Я накрываю его руку своей.

— Как бы то ни было, — говорю я ему, потому что прямо сейчас ему нужен друг, который сказал бы, что его слышат, понимают, — я не думаю, что ты такой же, как они. Ты трудолюбивый, талантливый, умный. У тебя есть амбиции. Поверь мне, это больше, чем нужно большинству людей. Парень с небольшой долей удачи и большой инициативой может сделать свою жизнь такой, какой захочет.

— Тебе легко говорить. Сколько пони твои родители купили тебе на день рождения? — он бросает саркастический укол в мою сторону, и я знаю, что это потому, что я единственная мишень в комнате.

Я печально улыбаюсь.

— Мне повезет, если я смогу пройти мимо помощницы моей собственной матери, когда позвоню. Мои поздравительные открытки выдаются их личным персоналом. Мои табели успеваемости и бланки разрешений были подписаны сотрудниками.

— Справедливый компромисс для того, чтобы получить все, что когда-либо хотел, щелкнув пальцами.

— Ты действительно так думаешь? — я качаю головой, глядя на него. — Да, мне очень повезло, что я родилась в богатой семье. Но деньги становятся оправданием для всего. Это становится стеной между всеми нами. Потому что ты правильно понял одну вещь — мы клоны. С того дня, как я родилась, мои родители готовили меня к тому, чтобы я была похожа на них. Они не думают обо мне как о личности с моими собственными мыслями и мнениями. Я — реквизит. Клянусь, иногда я задаюсь вопросом, не была ли я рождена только для того, чтобы помогать политическим устремлениям моего отца.

Купер вопросительно смотрит на меня.

— Мой отец — конгрессмен США, — объясняю я. — И все знают, что избиратели предпочитают кандидатов с семьями. По крайней мере, так говорят социологи. Итак, пуф, я здесь. Рождена и воспитана для фотосессий во время предвыборной кампании. Создана для того, чтобы мило улыбаться в камеру и говорить приятные вещи о папе на благотворительных мероприятиях. И я сделала это, все это, без вопросов или жалоб. Потому что я надеялась, что однажды это заставит их полюбить меня. — раздается горький смешок. — Честно говоря, я не думаю, что они заметили бы, если бы меня заменили совершенно другой дочерью. Переделать свою собственную жизнь. Они не очень-то интересуются мной как личностью.

Это первый раз, когда я высказываю все это вслух. Первый раз, когда я впускаю кого-то в эту часть себя. Я имею в виду, да, я много раз доверяла Престону, но не так откровенно. Мы оба происходим из одной и той же сферы. Для него это нормально, и он не жалуется на свою судьбу в жизни. И зачем ему это? Он мужчина. Когда-нибудь он будет управлять семейной империей. Я? Я должна скрывать свои стремления, чтобы мои родители не поняли, что я не собираюсь быть тихой домохозяйкой, когда, наконец, вырасту из своих подростковых глупостей.

Они думают, что мои сайты — это пустая трата времени. — мимолетная глупость, как называла это моя мать в течение учебного года, за который мне приходилось бороться изо всех сил. Когда я с гордостью сообщила отцу, что мой банковский счет официально достиг семизначной цифры, он усмехнулся. Сказал, что миллион баксов — это капля в море. По сравнению с сотнями миллионов, которые его компания получает ежеквартально, я полагаю, что мои доходы кажутся жалкими. Но он мог бы, по крайней мере, притвориться, что гордится мной.

Купер несколько долгих секунд молча смотрит на меня. Затем, как будто грезы наяву испаряются в его сознании, его напряженный взгляд снова фокусируется на мне.

— Хорошо. Я согласен с тобой, что иметь эмоционально отсутствующих родителей не намного лучше, чем физически отсутствующих.

Я смеюсь. — Так что же это оставляет в таблице результатов турнира детских травм?

— Да, я все еще опережаю тебя на милю, но ты на доске.

— Справедливо.

Мы обмениваемся понимающими усмешками по поводу тщетности подобных споров. В мои намерения не входило превращать дискуссию в соревнование — я бы никогда не стала легкомысленно относиться к боли, которую перенес Купер, — но, думаю, я испытывала немного больше разочарования, чем предполагала. Все это как бы выплеснулось наружу.

— Эй, у тебя есть какие-нибудь планы на вечер? — спрашивает он, поднимаясь на ноги.

Я колеблюсь. Я должна посоветоваться с Престоном, узнать, делает ли он что-нибудь с парнями сегодня вечером.

Вместо этого я говорю:

— Нет.

Потому что там, где дело касается Купера, мое здравомыслие шло к черту. Его пристальный взгляд скользит по мне так, что вызывает горячую дрожь.

— Хорошо. Мы идем гулять.




ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ



Купер



— Я всегда хотела сделать что-нибудь из этого, — говорит Мак, хватая меня за руку и таща к какому-то вращающемуся чудовищу в сотне футов в воздухе.

Эта цыпочка серьезно? Я закатываю на нее глаза.

— Если бы я хотел, чтобы у меня закружилась голова и я захлебнулся собственной рвотой, я мог бы сделать это на земле.

Она поворачивается ко мне, широко раскрыв глаза и сияя в разноцветных огнях.

— Ты ведь не трус, правда, Хартли?

— Никогда им не был, — говорю я, потому что неспособность отступить перед вызовом — один из моих личностных недостатков.

— Тогда положи свои деньги туда, где у тебя рот, трусливый человек.

— Ты пожалеешь об этом. — предупреждаю я, жестом показывая ей идти первой.

Ежегодный фестиваль Boardwalk является кульминацией осеннего сезона в бухте Авалон. Предполагается, что это празднование основания города или что-то в этом роде, но на самом деле это стало поводом для того, чтобы устроить вечеринку. Местные рестораны выставляют свои фуд-траки и киоски с едой, бары предлагают фирменные коктейли с тележек, а на променаде устраивают игры и карнавальные аттракционы.

Мы с Эваном обычно курили с друзьями, напивались и перепрыгивали с одного аттракциона на другой, чтобы посмотреть, кто первый потеряет свой обед. Однако за последние пару лет, я думаю, мы устали от этого.

По какой-то причине я чувствую себя обязанным быть тем, кто покажет Mac фестиваль.

На набережной полно народу. Карнавальные джинглы соревнуются с группами, играющими на трех сценах, разбросанных по Старому городу. Легкий ветерок разносит ароматы корн-догов и сахарной ваты, сладостей и индейки. После "Wave Flinger" и "Moon Shot" мы спускаемся по пятидесятифутовой горке и преодолеваем Гравитационный колодец. Всю дорогу Мак скачет вокруг с широкой улыбкой на лице. Ни капли трепета. Она авантюристка, эта девушка. Мне это нравится.

— Что дальше? — спрашивает она, пока мы приходим в себя после последнего выбранного ею аттракциона. Я бы не назвал себя слабаком, но сорвиголова рядом со мной определенно дает мне шанс проиграть.

— Мы можем сделать что-нибудь спокойное? — Я ворчу. — Например, дай мне пять секунд, чтобы приспособиться к гравитации.

Она усмехается.

— Что-нибудь спокойное? Ну и дела, дедушка, например, что? Должны ли мы спокойно сидеть на колесе обозрения или сесть в этот медленный маленький поезд, который проходит через Туннель Любви?

— Если ты идешь в Туннель Любви со своим дедушкой, то у тебя есть целый ряд новых проблем, о которых нам нужно поговорить.

Она поднимает вверх средний палец.

— Тогда как насчет перерыва на сладкую вату?

— Конечно. — Пока мы неторопливо направляемся к одному из стендов, я говорю непринужденным тоном. — Знаешь, однажды я получил минет в том туннеле.

Вместо того, чтобы выглядеть отвращенной, ее зеленые глаза сверкают восторгом.

— Правда? Расскажи мне все.

Мы стоим в очереди за женщиной, которая пытается переспорить троих детей в возрасте до пяти лет. Они похожи на выводок щенков, которые не могут усидеть на месте, подпрыгивая от передоза сахара, которое они, несомненно, испытывают.

Я провожу языком по нижней губе и подмигиваю Мак.

— Я расскажу тебе позже. Наедине.

— Дразнилка.

Мы подходим к прилавку, где я покупаю нам два пакетика сахарной ваты. Мак нетерпеливо хватает одну, открывает огромный пушистый кусок и запихивает розовую массу в рот.

— Тааак хорошо. — Ее слова искажены из-за полностью набитого рта.

Порнографические картинки прожигают дыру в моем мозгу, когда я смотрю, как она сосет и прихлебывает сладкое лакомство.

Мой член утолщается под застежкой-молнией, мешая сосредоточиться на том, о чем она бормочет.

— Знаешь ли ты, что сахарную вату изобрел дантист?

Я моргаю, возвращаясь к реальности.