Колдун со Змеева моря
Часть 38 из 69 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ей полегчало, – сказал он, открыв глаза. – Она заснула и будет теперь спать долго. Смазывай ей тиной ожоги до полнолуния…
Радко мялся в дверях, словно что-то хотел сказать, но опасался. Нойда вздохнул.
– Где лягушачья шкура?
– А не отнимешь? – с подозрением спросил Радко. – Шкура оборотня вещь такая, за нее ведун удавится… И сам кого хочешь удавит…
– Не отниму, – устало сказал нойда. – Хотел бы отнять – мы бы не так с тобой разговаривали. Ну, где она?
– Вон там, под сетями, – Радко указал на зловонную кучу в темном углу. – Что мне делать со шкурой, ведун? Ивушка ее пуще глаз бережет.
– Ну еще бы! Ничего не делай пока. Сейчас лягушке оборачиваться нельзя, не то ожоги под кожу уйдут, только хуже станет. Пусть шкурка там лежит, сети только не забывай водой поливать. Как пройдет полнолуние, но не раньше, достань шкуру и укрой Ивушку. Она обернется и уйдет в болото. И пусть там сидит подольше, пока раны не заживут…
Мужчины вышли из избушки на берег. Радко уныло глядел на лесное озеро.
– Отстал бы ты от нее! – не удержавшись, посоветовал нойда. – Возвращайся в деревню, там твоя родня, твоя жизнь…
Радко вздохнул.
– Да как же я от нее отстану, если люблю?! Одна она у меня отдушина…
Нойда поглядел на рыбака с бесконечной досадой. И печалью.
– Помнишь я тебя спросил, где детки Ивушки? А они вон там, – он махнул рукой в сторону зарослей камыша. – На дне, ночи ждут. Как взойдет луна, выйдут матушку проведать. А заодно кровушки горячей испить…
Радко лишь прищурился и ничего не ответил.
– Так ты знал? – догадался изумленный нойда. – Знал – и кормил их кровью?!
– Да сколько они там выпьют? Это ж дети! Детки моей Ивушки! Мне разве жалко?
– Знаешь что? Беги отсюда, пока не поздно. Спасай свою жизнь!
– При чем тут моя-то жизнь? – отмахнулся Радко. – А уйти… ну куда я уйду? Не могу я без Ивушки… И Велена мне тоже дорога. Хоть бранит меня, а все ж не чужая… Одного я на свете хочу – чтоб та и другая счастлива была! Знаешь, ведун, думается мне часто – вот бы нам всем вместе жить! К чему им ссориться – они ведь обе меня так любят!
Нойда случайно взглянул в сторону леса и вдруг увидел Велену. Она, видимо, только что пришла – выглядывала из-за дерева, внимательно слушая жалобы мужа. Нойда подумал – повезло Радко, что он сейчас не видит ее лица.
Заметив, что ведун ее видит, Велена решила не прятаться и вышла на берег.
– Ты?! – вскинулся Радко.
На его лице отразился мгновенный испуг – должно быть, ждал, что жена накинется на него с бранью. Но Велена протянула руки и обняла его так нежно, что у Радко снова слезы хлынули из глаз.
– Милый, да на тебе лица нет, – приговаривала она. – Совсем бледный! Пошли домой… Здесь сыро, холодно, лихоманка схватит, а я печку натопила, щей наварила…
– Пошли, пошли домой… – бормотал Радко, дрожа как в лихорадке.
– Кисельку тебе горяченького дам, отвара брусничного…
Когда супруги, обнимая друг друга за плечи, скрылись в лесу, нойда лишь хмыкнул. И подумал, что ему тоже пора уходить из этих неприветливых мест. Оадзь не пропадет – даже если Радко не прибежит к ней вечером, так придут из озера детки… У Радко дела плохи, не надо быть шаманом, чтобы предсказать его судьбу. Но как спасать человека, который не желает быть спасенным?
«Будто где-то трещина, и жизнь в нее утекает… Здешний мир надломился, – размышлял нойда. – Вот поэтому меня и тянет уйти! Кого угодно прочь потянет. И лесовики-словене скоро деревню свою бросят и уйдут – а не бросят, им же хуже. Люди уходят – нечисть занимает их место… И оадзь тут ни при чем… Что-то ее сдернуло из родных мест и сюда привело…»
Нойда поглядел на распахнутую дверь избушки, где крепко спала исцеленная его пением женщина-лягушка.
«Да она тут, похоже, такая же жертва, как и Радко!» – подумал он.
Как ни хотелось саами поскорее уйти прочь от озера, – он не забыл, кто в нем прячется, – вначале следовало сделать кое-что очень важное, и час был самый подходящий. Нойда нашел ровное сухое место, уселся там, расстелил перед собой четырехугольный кусок кожи, хранимый нарочно для гаданий, и высыпал на него малые сейды – пестрые окатанные голыши. Сейчас их у него было пятнадцать. В разное время бывало больше и меньше. Малые сейды были живыми, порой они болели и умирали, порой вредничали, уставали, даже иногда обижались… В отличие от духов-сайво, которых нойда заклинал и подчинял себе их истинными именами, воля малых сейдов оставалась свободной. Какое гадание, если камни будут говорить лишь угодное шаману?
Нойда окинул взглядом камни, убрал из кучки один треснувший, отложил в сторону. Собрал остальные в горсть, прижал ко лбу и несколько мгновений сидел так, покачиваясь и шепотом обращаясь к обитавшим в камнях духам. Потом высыпал на квадратный лоскут, распределил на три кучки – каждая соответствовала одному из миров, – и стал наблюдать. Спустя некоторое время камни зашевелились, начали расползаться по лоскуту.
Когда они остановились, нойда нахмурился. Расклад был темен. В одном лишь догадки нойды подтвердились – тут в самом деле шла охота. Но кто охотился, и на кого? На Радко? Он уже и так пойман… На оадзь? Нойда ухмыльнулся, вспомнив Велену и ее рысий взгляд из-за дерева. Да уж, не повезло бедной шеве нарваться на такую соперницу. Маленькая словенка за мужа сама кому угодно горло перегрызет… На самого нойду? На миг он задумался – а не заманили ли его сюда? Вся эта скверная история с мужчиной, женщиной и оадзью – каждый желает своего, каждый просит его о помощи…
– Велена, – пробормотал нойда, наконец сообразив, на кого изо всех сил намекают сейды.
«Охота идет на Велену!»
Нойда провел рукой по вспотевшему лбу и свернул лоскут, смешивая расклад и заканчивая гадание. Камни дали ясный ответ, – но дело только запуталось. При чем тут Велена, кому она вообще нужна? Кто на нее охотится? Зачем?
* * *
Глубокой ночью Радко не спал. Он стоял у изгороди общинного выгона, глядя в темноту, прижимая руку к груди. Ужасная тревога одолевала его, лишая душевных и телесных сил. «Ивушка, – шептал он, – как ты там, родная?» Он представлял, как она страдает от ожогов, и сам будто ощущал их. Но худшую боль ему причиняла разлука. Перелезть бы через изгородь, (—) и туда, в сырой лесной мрак, к ней… Но Велена…
Вдруг среди шелестящей невидимой травы, в десятке шагов, в темноте загорелись два бледных глаза.
– Чур меня, – пробормотал Радко, шарахаясь.
Из травы поднялась невысокая тень и бесшумно приблизилась к изгороди. Радко пригляделся и с радостным возгласом кинулся к ней, распахивая объятия.
– Пусти, больно! – вскрикнула оадзь. – Руки дай…
Они стояли, держась за руки, разделенные изгородью, и глядели друг на друга так, словно не виделись годы.
– Ты зачем… как же… Милая, ты совсем холодная…
– Как же я могу там одна под сетями лежать, когда ты здесь с женой милуешься? – резко ответила оадзь, бросив полный злобы взгляд в сторону деревни.
– Милуюсь? – горько усмехнулся Радко. – Да какое там! Еще до двора не дошли, она давай меня грызть – ни за что, ни про что! Разве я ей что плохое делал? Разве слово хоть раз ей злое сказал?! Вот, в груди теперь из-за нее ноет…
– Бедный мой! – оадзь сжала его руки. – Так ты ушел от нее? Ко мне спешил?
– Нет, – отвел глаза мужчина. – Велена сейчас за сердечным снадобьем к бабке побежала, я ей сказал, что выйду на двор подышать… Не мог я в избе оставаться, томило меня там! Когда ты далеко – какой покой?! Ты – моя жизнь, дороже тебя у меня ничего нет…
– Так ведь и я без тебя света не вижу, – всхлипнула оадзь, – На все ради тебя пойду! Это не пустые слова, Радко! Если уж шева полюбила – такая любовь и за гробом не окончится. Судьбу твою разделю, во всех трех мирах буду рядом… Слушай, Радко – я решилась!
– О чем ты? – в замешательстве спросил ее любимый.
– Я уйду к людям. Не будет больше лягушки, будет только Ивушка!
На лице Радко отразился испуг.
– Ты не горячись, милая… – зашептал он. – А детки твои как же?
– Головастики! – оадзь безразлично махнула рукой. – Лягушачья икра! В болоте их место, пусть там и остаются. И к тебе их больше не подпущу, нечего… Зато я теперь всегда буду с тобой. Главное ты знаешь – чтобы сети в избушке всегда были мокрыми…
– А Велена? – с тоской протянул Радко. – Что Велена-то скажет?! Что я ей скажу?
– А вот вернется она от бабки – вместе ее и встретим, – твердо заявила оадзь. – Скажи ей в лицо: «Ивушка теперь моя жена, навеки и до смерти! А ты прочь уходи!»
Радко хотел возразить, да опять стало больно и тяжко в груди. Душевная усталость и тоска навалились с такой силой, что стало трудно дышать. Прежде ему временами казалось, что дела у него не так уж и плохи. Наоборот, кто-то, может, и позавидовал бы: две красавицы, обе в нем души не чают… Но тут вдруг почти зримо привиделось, как его рвут в разные стороны, вцепившись зубами, словно собаки кость: дергают, скалятся, рычат, пока кость с треском не ломится пополам…
«Беги, спасай жизнь!»
Слова нойды, от которых Радко отмахнулся у озера, вдруг со всей ясностью дошли до его сознания.
«А колдун-то, пожалуй, был прав», – успел подумать он.
– Дымом пахнет, – вдруг напряженно проговорила оадзь.
Она обернулась, вытянула шею и принюхалась, как лесной зверь.
– Огонь! – воскликнул Радко.
Где-то далеко в небо рвался подсвеченный огнём столп дыма. Сонмы искр неслись в тёмные облака.
Оадзь вдруг пронзительно завизжала и кинулась через выгон к лесу.
Радко, лишь миг промедлив, перескочил через изгородь и побежал следом.
Глава 4. Поделен полюбовно
Велена стояла и хищно глядела на избушку без окон. В руках она держала горящий смоляной факел, за спиной висел большой берестяной кузов. Она огляделась, чтобы убедиться, что рядом нет чужеземца-колдуна. Велена опасалась, что чужак попытается помешать ей. Он, похоже, заодно с болотной нечистью…
Но берег озера был темен и молчалив. Рыбачья лодка лежала на песке кверху днищем. Небо быстро затягивали низкие облака. Одно хорошо – дождь не пошел…
Велена отворила дверь избушки. Изнутри сильно пахнуло болотной гнилью.
Радко мялся в дверях, словно что-то хотел сказать, но опасался. Нойда вздохнул.
– Где лягушачья шкура?
– А не отнимешь? – с подозрением спросил Радко. – Шкура оборотня вещь такая, за нее ведун удавится… И сам кого хочешь удавит…
– Не отниму, – устало сказал нойда. – Хотел бы отнять – мы бы не так с тобой разговаривали. Ну, где она?
– Вон там, под сетями, – Радко указал на зловонную кучу в темном углу. – Что мне делать со шкурой, ведун? Ивушка ее пуще глаз бережет.
– Ну еще бы! Ничего не делай пока. Сейчас лягушке оборачиваться нельзя, не то ожоги под кожу уйдут, только хуже станет. Пусть шкурка там лежит, сети только не забывай водой поливать. Как пройдет полнолуние, но не раньше, достань шкуру и укрой Ивушку. Она обернется и уйдет в болото. И пусть там сидит подольше, пока раны не заживут…
Мужчины вышли из избушки на берег. Радко уныло глядел на лесное озеро.
– Отстал бы ты от нее! – не удержавшись, посоветовал нойда. – Возвращайся в деревню, там твоя родня, твоя жизнь…
Радко вздохнул.
– Да как же я от нее отстану, если люблю?! Одна она у меня отдушина…
Нойда поглядел на рыбака с бесконечной досадой. И печалью.
– Помнишь я тебя спросил, где детки Ивушки? А они вон там, – он махнул рукой в сторону зарослей камыша. – На дне, ночи ждут. Как взойдет луна, выйдут матушку проведать. А заодно кровушки горячей испить…
Радко лишь прищурился и ничего не ответил.
– Так ты знал? – догадался изумленный нойда. – Знал – и кормил их кровью?!
– Да сколько они там выпьют? Это ж дети! Детки моей Ивушки! Мне разве жалко?
– Знаешь что? Беги отсюда, пока не поздно. Спасай свою жизнь!
– При чем тут моя-то жизнь? – отмахнулся Радко. – А уйти… ну куда я уйду? Не могу я без Ивушки… И Велена мне тоже дорога. Хоть бранит меня, а все ж не чужая… Одного я на свете хочу – чтоб та и другая счастлива была! Знаешь, ведун, думается мне часто – вот бы нам всем вместе жить! К чему им ссориться – они ведь обе меня так любят!
Нойда случайно взглянул в сторону леса и вдруг увидел Велену. Она, видимо, только что пришла – выглядывала из-за дерева, внимательно слушая жалобы мужа. Нойда подумал – повезло Радко, что он сейчас не видит ее лица.
Заметив, что ведун ее видит, Велена решила не прятаться и вышла на берег.
– Ты?! – вскинулся Радко.
На его лице отразился мгновенный испуг – должно быть, ждал, что жена накинется на него с бранью. Но Велена протянула руки и обняла его так нежно, что у Радко снова слезы хлынули из глаз.
– Милый, да на тебе лица нет, – приговаривала она. – Совсем бледный! Пошли домой… Здесь сыро, холодно, лихоманка схватит, а я печку натопила, щей наварила…
– Пошли, пошли домой… – бормотал Радко, дрожа как в лихорадке.
– Кисельку тебе горяченького дам, отвара брусничного…
Когда супруги, обнимая друг друга за плечи, скрылись в лесу, нойда лишь хмыкнул. И подумал, что ему тоже пора уходить из этих неприветливых мест. Оадзь не пропадет – даже если Радко не прибежит к ней вечером, так придут из озера детки… У Радко дела плохи, не надо быть шаманом, чтобы предсказать его судьбу. Но как спасать человека, который не желает быть спасенным?
«Будто где-то трещина, и жизнь в нее утекает… Здешний мир надломился, – размышлял нойда. – Вот поэтому меня и тянет уйти! Кого угодно прочь потянет. И лесовики-словене скоро деревню свою бросят и уйдут – а не бросят, им же хуже. Люди уходят – нечисть занимает их место… И оадзь тут ни при чем… Что-то ее сдернуло из родных мест и сюда привело…»
Нойда поглядел на распахнутую дверь избушки, где крепко спала исцеленная его пением женщина-лягушка.
«Да она тут, похоже, такая же жертва, как и Радко!» – подумал он.
Как ни хотелось саами поскорее уйти прочь от озера, – он не забыл, кто в нем прячется, – вначале следовало сделать кое-что очень важное, и час был самый подходящий. Нойда нашел ровное сухое место, уселся там, расстелил перед собой четырехугольный кусок кожи, хранимый нарочно для гаданий, и высыпал на него малые сейды – пестрые окатанные голыши. Сейчас их у него было пятнадцать. В разное время бывало больше и меньше. Малые сейды были живыми, порой они болели и умирали, порой вредничали, уставали, даже иногда обижались… В отличие от духов-сайво, которых нойда заклинал и подчинял себе их истинными именами, воля малых сейдов оставалась свободной. Какое гадание, если камни будут говорить лишь угодное шаману?
Нойда окинул взглядом камни, убрал из кучки один треснувший, отложил в сторону. Собрал остальные в горсть, прижал ко лбу и несколько мгновений сидел так, покачиваясь и шепотом обращаясь к обитавшим в камнях духам. Потом высыпал на квадратный лоскут, распределил на три кучки – каждая соответствовала одному из миров, – и стал наблюдать. Спустя некоторое время камни зашевелились, начали расползаться по лоскуту.
Когда они остановились, нойда нахмурился. Расклад был темен. В одном лишь догадки нойды подтвердились – тут в самом деле шла охота. Но кто охотился, и на кого? На Радко? Он уже и так пойман… На оадзь? Нойда ухмыльнулся, вспомнив Велену и ее рысий взгляд из-за дерева. Да уж, не повезло бедной шеве нарваться на такую соперницу. Маленькая словенка за мужа сама кому угодно горло перегрызет… На самого нойду? На миг он задумался – а не заманили ли его сюда? Вся эта скверная история с мужчиной, женщиной и оадзью – каждый желает своего, каждый просит его о помощи…
– Велена, – пробормотал нойда, наконец сообразив, на кого изо всех сил намекают сейды.
«Охота идет на Велену!»
Нойда провел рукой по вспотевшему лбу и свернул лоскут, смешивая расклад и заканчивая гадание. Камни дали ясный ответ, – но дело только запуталось. При чем тут Велена, кому она вообще нужна? Кто на нее охотится? Зачем?
* * *
Глубокой ночью Радко не спал. Он стоял у изгороди общинного выгона, глядя в темноту, прижимая руку к груди. Ужасная тревога одолевала его, лишая душевных и телесных сил. «Ивушка, – шептал он, – как ты там, родная?» Он представлял, как она страдает от ожогов, и сам будто ощущал их. Но худшую боль ему причиняла разлука. Перелезть бы через изгородь, (—) и туда, в сырой лесной мрак, к ней… Но Велена…
Вдруг среди шелестящей невидимой травы, в десятке шагов, в темноте загорелись два бледных глаза.
– Чур меня, – пробормотал Радко, шарахаясь.
Из травы поднялась невысокая тень и бесшумно приблизилась к изгороди. Радко пригляделся и с радостным возгласом кинулся к ней, распахивая объятия.
– Пусти, больно! – вскрикнула оадзь. – Руки дай…
Они стояли, держась за руки, разделенные изгородью, и глядели друг на друга так, словно не виделись годы.
– Ты зачем… как же… Милая, ты совсем холодная…
– Как же я могу там одна под сетями лежать, когда ты здесь с женой милуешься? – резко ответила оадзь, бросив полный злобы взгляд в сторону деревни.
– Милуюсь? – горько усмехнулся Радко. – Да какое там! Еще до двора не дошли, она давай меня грызть – ни за что, ни про что! Разве я ей что плохое делал? Разве слово хоть раз ей злое сказал?! Вот, в груди теперь из-за нее ноет…
– Бедный мой! – оадзь сжала его руки. – Так ты ушел от нее? Ко мне спешил?
– Нет, – отвел глаза мужчина. – Велена сейчас за сердечным снадобьем к бабке побежала, я ей сказал, что выйду на двор подышать… Не мог я в избе оставаться, томило меня там! Когда ты далеко – какой покой?! Ты – моя жизнь, дороже тебя у меня ничего нет…
– Так ведь и я без тебя света не вижу, – всхлипнула оадзь, – На все ради тебя пойду! Это не пустые слова, Радко! Если уж шева полюбила – такая любовь и за гробом не окончится. Судьбу твою разделю, во всех трех мирах буду рядом… Слушай, Радко – я решилась!
– О чем ты? – в замешательстве спросил ее любимый.
– Я уйду к людям. Не будет больше лягушки, будет только Ивушка!
На лице Радко отразился испуг.
– Ты не горячись, милая… – зашептал он. – А детки твои как же?
– Головастики! – оадзь безразлично махнула рукой. – Лягушачья икра! В болоте их место, пусть там и остаются. И к тебе их больше не подпущу, нечего… Зато я теперь всегда буду с тобой. Главное ты знаешь – чтобы сети в избушке всегда были мокрыми…
– А Велена? – с тоской протянул Радко. – Что Велена-то скажет?! Что я ей скажу?
– А вот вернется она от бабки – вместе ее и встретим, – твердо заявила оадзь. – Скажи ей в лицо: «Ивушка теперь моя жена, навеки и до смерти! А ты прочь уходи!»
Радко хотел возразить, да опять стало больно и тяжко в груди. Душевная усталость и тоска навалились с такой силой, что стало трудно дышать. Прежде ему временами казалось, что дела у него не так уж и плохи. Наоборот, кто-то, может, и позавидовал бы: две красавицы, обе в нем души не чают… Но тут вдруг почти зримо привиделось, как его рвут в разные стороны, вцепившись зубами, словно собаки кость: дергают, скалятся, рычат, пока кость с треском не ломится пополам…
«Беги, спасай жизнь!»
Слова нойды, от которых Радко отмахнулся у озера, вдруг со всей ясностью дошли до его сознания.
«А колдун-то, пожалуй, был прав», – успел подумать он.
– Дымом пахнет, – вдруг напряженно проговорила оадзь.
Она обернулась, вытянула шею и принюхалась, как лесной зверь.
– Огонь! – воскликнул Радко.
Где-то далеко в небо рвался подсвеченный огнём столп дыма. Сонмы искр неслись в тёмные облака.
Оадзь вдруг пронзительно завизжала и кинулась через выгон к лесу.
Радко, лишь миг промедлив, перескочил через изгородь и побежал следом.
Глава 4. Поделен полюбовно
Велена стояла и хищно глядела на избушку без окон. В руках она держала горящий смоляной факел, за спиной висел большой берестяной кузов. Она огляделась, чтобы убедиться, что рядом нет чужеземца-колдуна. Велена опасалась, что чужак попытается помешать ей. Он, похоже, заодно с болотной нечистью…
Но берег озера был темен и молчалив. Рыбачья лодка лежала на песке кверху днищем. Небо быстро затягивали низкие облака. Одно хорошо – дождь не пошел…
Велена отворила дверь избушки. Изнутри сильно пахнуло болотной гнилью.