Колдун со Змеева моря
Часть 37 из 69 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Муж? – нойда хмыкнул. – Это не так называется.
«Потому-то и не стала вступать в бой, – подумал он. – Она сейчас сыта. И осторожна. Только с большой голодухи нечисть нападет на шамана. Да и то – если натравят…»
А вот Радко, если немедленно не возьмется за ум, недолго осталось на этом свете…
Черноволосая нахмурилась.
– Это ты на что намекаешь? Я живую кровь не пью.
«Уже поверил», – подумал нойда, и, разминая икры, спросил:
– Откуда ты здесь взялась? Такие, как ты, в словенских краях не водятся.
«Вот поэтому рыбак и попался…»
Болотница склонила голову и спросила:
– Ты узнал меня?
– Конечно. Ты оадзь, женщина-лягушка. Саами о таких, как ты, хорошо знают и никогда не рыбачат в полнолуние, особенно на заболоченных озерах…Кто с тобой свяжется, долго не проживет.
– Проживет столько, сколько ему богами положено! – строго ответила оадзь. – Без меня Радко был несчастлив, а теперь смеется, жизни радуется.
– Если он тебе дорог, зачем кровь из него пьешь?
– Кто такое сказал? Клевета! От меня он только ласку и видал…
Кровь вернулась в ноги, онемение прошло. Нойда встал и еще раз мысленно обругал себя. Растяпа самоуверенный!
Оадзь смотрела на него с той же непонятной печалью.
– Уходи, ведун. Оставь нас. Нам с Радко хорошо вместе.
– Если не оставишь его в покое, он скоро умрет.
– Если умрет, значит, судьба его такая. А я тут ни при чем.
Нойда понимал – он что-то делает не так. Зачем он вообще препирается с болотницей? Надо изгнать ее из этого озера, заставить уйти, отстать от рыбака. Даже если оадзь не врет и в самом деле привязалась к «мужу», человеку с лягушкой не жить. Она греется подле него – а из него сила уходит…
«Мое дело – искать врагиню, а не сластолюбивых рыбаков от упырих спасать» – думал нойда, возвращаясь в березняк. Отыскал место, где оставил бубен, принялся устраиваться на ночлег. По телу все еще разливалась слабость от лягушачьего яда.
Летние ночи коротки. Небо из синего становилось бледным, бесцветным, в нем сияла лишь пара самых ярких звезд. Над черной кромкой леса чуть розовел грядущий рассвет. Несколько птиц уже проснулись и звонко пересвистывались. Нойда зевнул, поерзал на подстеленной шкуре, закрыл глаза…
– Ну что? Видел ведьму? – послышалось из-за соседней березы.
– Ты что здесь делаешь? – резко спросил нойда, подскакивая на лежанке. – Зачем пришла?!
– Как ты ее назвал-то по-вашему… – проговорила Велена, выходя из-за дерева. – О…оа…
– Ты следила за мной?!
Женщина улыбнулась, глядя на него в упор. Отпираться она и не собиралась. Нойда сердито засопел. Лицо вспыхнуло – хорошо, хоть сумрак вокруг. «Какой стыд! Да что со мной сегодня? Не заметил словенку в трех шагах… И тех, черных, тоже не заметил – потому что не ждал! Почему я вдруг ослеп?»
Нойде стало страшно – первый раз по настоящему страшно за эту ночь.
Он знал, когда и почему так бывает. Когда от человека отворачиваются боги, когда его дни посчитаны и жизнь уже брошена на жертвенник, он будто сбивается с тропы. И бредет в темноте наощупь – прямо в трясину…
«Проклятое место!» – бессильно подумал он. Неужели малые сейды завели его сюда на погибель?
– Колдун! Ты слышишь меня? – выдернул его из тяжелых раздумий требовательный голос Велены. – Как ты назвал эту ведьму? Я издалека не расслышала…
– Она не ведьма, – пробормотал нойда, проводя по лицу рукой. – Она – оадзь, лягушачья женщина. В ваших краях такие не водятся, их родные места – холодные саамские топи, северные чащобы…
«Почему оадзь ушла из своих земель так далеко на юг? – вновь подумал он. – Это очень странно! Надо будет разузнать…»
– Ага-а… – глаза Велены вспыхнули. – Девка-лягушка!
Нойда подумал – вот сейчас Велена пристанет с расспросами. Под коленями снова заныло, по коже пробегал озноб. Смерть на сей раз не взяла его, но и далеко не ушла: маячила неподалеку, поглядывала со стороны, словно прикидывая, с какого бока откусить…
Однако Велена больше ничего не сказала. Кивнула, задумчиво глядя в лесной мрак, и ушла.
Глава 3. Лягушачья шкура
Предрассветный туман клубился над зеленоватой водой, как овечье руно. Где-то там, в белом мареве, пряталась избушка без окон. На берегу лесного озера, на плоском замшелом камне, сидела Велена и тихо говорила. Поблизости вроде бы никого не было, но она твердо знала – ее слушают, и очень внимательно.
– Ты небось думаешь, Радко хороший, да несчастный, злыдня-жена его запилила, – подперев щеку ладонью, рассказывала Велена. – А я так скажу – он тот еще подарочек! Поначалу-то все мужики в женах души не чают. А потом начинается: «Ох, жена со мной неласкова, раньше-то все лучше было, а теперь уж и не знаю… Ох, грустно мне, бедному, одиноко! Кто ж меня приголубит, кто пожалеет, в семейных горестях утешит?» И по сторонам этак оглядываются – кто, ну, кто?!
– Радко не такой, – послышался тихий голос.
Оадзь беззвучно вынырнула из зеленой ряски и поднялась над водой по плечи. Велена не шевельнулась, не вздрогнула, сидя на камне. Тем же тихим, ровным голосом продолжала:
– Такой, такой. Что ты у него одна на свете отдушина, уже сказал? Что, пока тебя не встретил, и любви настоящей не ведал? Мне тоже говорил…
Оадзь дернула обнаженным плечом, стряхивая паука-водомерку.
– Если он такой негодный – зачем сюда явилась? Он-то небось за тобой не бегает!
– А вот и ошибаешься, – так же мягко отозвалась женщина. – Муж ко мне ходит часто.
– Жалуется на меня? – насмешливо спросила оадзь.
– Нет, не жалуется… А все же домой его тянет, в тепло – к своим, к людям… – Велена впилась взглядом в черные бездонные глаза шевы. – Страшно ему с тобой в болоте-то… Знает, чем дело может кончиться… Придет, значит, Радко мой, а я его сразу за стол… Не браню, сдерживаюсь… О тебе, конечно, слова злого не скажу – не то заступаться кинется, он же добрый… Только молока налью парного, свежего хлеба отрежу, кашки рассыпчатой с маслицем в миску положу… И вот сидит он, ест, а я рядом, по плечу его глажу. А Радко вздохнет, руку мою возьмет… к щеке приложит, по губам проведет…
Оадзь кинулась на нее, словно щука из камышей, метя схватить за волосы и уволочь в воду. Но Велена была готова. Она схватила спрятанный за камнем пучок крапивы и стегнула им соперницу. Оадзь пронзительно завизжала и шарахнулась в озеро. Велена схватила ее за длинные черные волосы и принялась хлестать наотмашь. Оадзь рвалась и вопила, но Велена держала ее с такой силой, какой, верно, и сама в себе не знала.
– Попалась, нечисть, – задыхаясь, шипела она. – Сгори, сгори!
Нежная, не знающая солнца кожа женщины-лягушки на глазах покрывалась багровыми язвами. Наконец оадзь вырвалась и с громким плеском рухнула в воду. Ряска сомкнулась над ее головой.
Велена проводила ее жадным взглядом. Разочарованно покачала головой.
– Ничего-ничего, – посулила она, тяжело дыша. – Доберусь еще до тебя…
Рассвет был уже совсем близок. Последние клочья тумана таяли над водой. В лесу запели птицы. Хоть оадзь и сбежала, Велена была довольна. Накануне она рассказала всем в деревне, что Радко заворожила оборотниха-лягушка, и получила от старух множество советов. Иные советы были смешными или глупыми, но совет ожечь тварь крапивой оказался вполне действенным. Хорошо бы теперь узнать, как погубить лягушку совсем.
Велена улыбнулась. Боги как раз вовремя послали ей этого страхолюдного чародея с севера, который научит ее, что делать. А не захочет – так она справится и сама.
* * *
– Ведун, ведун! Проснись!
Нойду выдернули из липкого, муторного сна, в котором он блуждал по незнакомым чащобам, пытаясь выбраться, да все тщетно. Нойда распахнул глаза и увидел Радко, который изо всех сил тряс его за плечи. Лицо его было залито слезами.
– Помоги! – выкрикнул он, захлёбываясь. – Ивушка моя помирает!
Когда они выбежали к избушке без окон, Радко первым бросился внутрь и упал на колени у лежанки, где вытянулось худое женское тело. Оадзь лежала, застыв лицом, как мертвая, накрывшись мокрой сетью. Радко, увидев ее остановившийся взгляд, ахнул, прижал ладонь ко рту…
– Жива она, – буркнул нойда. – Отодвинься, не мешай… Да не трогай ее! Ей сейчас твоя рука – что железо калёное…
Он осторожно смотал сеть. Плечи, спина, грудь жены-лягушки были изуродованы кровавыми полосами ожогов. Оадзь, с ее почти неуловимым дыханием, в самом деле можно было принять за мертвую. Однако нойда понимал – оадзь просто ушла от боли внутрь себя, так же, как лягушки зимой засыпают, вмерзая в лед. «Вот льда бы хорошо сейчас, – подумал он. – Ну ничего, обойдемся тем, что есть…»
– Иди, набери побольше ила, – приказал нойда. – А если глины накопаешь, так совсем хорошо.
Радко, все время оглядываясь на любимую, поспешил к озеру. Нойда задумчиво огляделся. Будь Ивушка человеком, он сейчас спел бы заговор на золу и пепел, а затем посыпал заговоренной золой ее раны – «жар к жару, огонь к огню». Но ничего оадзь не боялась так сильно, как пламени.
Нойда вдруг усмехнулся. «До чего докатился, добрый помощник! – попенял он сам себе. – Лечишь шеву, болотную кровопийцу!»
Вернулся Радко, притащив целую кадушку вонючей мокрой тины.
– То, что надо! – одобрил нойда. – А теперь выйди. Буду лечить ее, духов звать. Тебе рядом быть нельзя…
Когда Радко притворил за собой дверь, нойда сперва густо намазал обожженную кожу Ивушки тиной. Взял в руки бубен и долго сидел в тишине и темноте, мысленно перебирая знакомых ему духов и богов, прикидывая, к кому обратиться за помощью. Он же привык звать их с прямо противоположным намерением – уничтожить нечисть, а не исцелить ее…
– Вирка, мать леса, услышь меня, – запел он наконец, негромко ударяя в бубен. – Мать трав и деревьев, мать птиц и зверей, мать рыб и лягушек…Ты, что жалеет и милует, растит и лелеет, утешает и исцеляет…
Когда смолк бубен и Радко заглянул внутрь, нойда сидел с закрытыми глазами рядом с ложем, положив бубен на колени.
«Потому-то и не стала вступать в бой, – подумал он. – Она сейчас сыта. И осторожна. Только с большой голодухи нечисть нападет на шамана. Да и то – если натравят…»
А вот Радко, если немедленно не возьмется за ум, недолго осталось на этом свете…
Черноволосая нахмурилась.
– Это ты на что намекаешь? Я живую кровь не пью.
«Уже поверил», – подумал нойда, и, разминая икры, спросил:
– Откуда ты здесь взялась? Такие, как ты, в словенских краях не водятся.
«Вот поэтому рыбак и попался…»
Болотница склонила голову и спросила:
– Ты узнал меня?
– Конечно. Ты оадзь, женщина-лягушка. Саами о таких, как ты, хорошо знают и никогда не рыбачат в полнолуние, особенно на заболоченных озерах…Кто с тобой свяжется, долго не проживет.
– Проживет столько, сколько ему богами положено! – строго ответила оадзь. – Без меня Радко был несчастлив, а теперь смеется, жизни радуется.
– Если он тебе дорог, зачем кровь из него пьешь?
– Кто такое сказал? Клевета! От меня он только ласку и видал…
Кровь вернулась в ноги, онемение прошло. Нойда встал и еще раз мысленно обругал себя. Растяпа самоуверенный!
Оадзь смотрела на него с той же непонятной печалью.
– Уходи, ведун. Оставь нас. Нам с Радко хорошо вместе.
– Если не оставишь его в покое, он скоро умрет.
– Если умрет, значит, судьба его такая. А я тут ни при чем.
Нойда понимал – он что-то делает не так. Зачем он вообще препирается с болотницей? Надо изгнать ее из этого озера, заставить уйти, отстать от рыбака. Даже если оадзь не врет и в самом деле привязалась к «мужу», человеку с лягушкой не жить. Она греется подле него – а из него сила уходит…
«Мое дело – искать врагиню, а не сластолюбивых рыбаков от упырих спасать» – думал нойда, возвращаясь в березняк. Отыскал место, где оставил бубен, принялся устраиваться на ночлег. По телу все еще разливалась слабость от лягушачьего яда.
Летние ночи коротки. Небо из синего становилось бледным, бесцветным, в нем сияла лишь пара самых ярких звезд. Над черной кромкой леса чуть розовел грядущий рассвет. Несколько птиц уже проснулись и звонко пересвистывались. Нойда зевнул, поерзал на подстеленной шкуре, закрыл глаза…
– Ну что? Видел ведьму? – послышалось из-за соседней березы.
– Ты что здесь делаешь? – резко спросил нойда, подскакивая на лежанке. – Зачем пришла?!
– Как ты ее назвал-то по-вашему… – проговорила Велена, выходя из-за дерева. – О…оа…
– Ты следила за мной?!
Женщина улыбнулась, глядя на него в упор. Отпираться она и не собиралась. Нойда сердито засопел. Лицо вспыхнуло – хорошо, хоть сумрак вокруг. «Какой стыд! Да что со мной сегодня? Не заметил словенку в трех шагах… И тех, черных, тоже не заметил – потому что не ждал! Почему я вдруг ослеп?»
Нойде стало страшно – первый раз по настоящему страшно за эту ночь.
Он знал, когда и почему так бывает. Когда от человека отворачиваются боги, когда его дни посчитаны и жизнь уже брошена на жертвенник, он будто сбивается с тропы. И бредет в темноте наощупь – прямо в трясину…
«Проклятое место!» – бессильно подумал он. Неужели малые сейды завели его сюда на погибель?
– Колдун! Ты слышишь меня? – выдернул его из тяжелых раздумий требовательный голос Велены. – Как ты назвал эту ведьму? Я издалека не расслышала…
– Она не ведьма, – пробормотал нойда, проводя по лицу рукой. – Она – оадзь, лягушачья женщина. В ваших краях такие не водятся, их родные места – холодные саамские топи, северные чащобы…
«Почему оадзь ушла из своих земель так далеко на юг? – вновь подумал он. – Это очень странно! Надо будет разузнать…»
– Ага-а… – глаза Велены вспыхнули. – Девка-лягушка!
Нойда подумал – вот сейчас Велена пристанет с расспросами. Под коленями снова заныло, по коже пробегал озноб. Смерть на сей раз не взяла его, но и далеко не ушла: маячила неподалеку, поглядывала со стороны, словно прикидывая, с какого бока откусить…
Однако Велена больше ничего не сказала. Кивнула, задумчиво глядя в лесной мрак, и ушла.
Глава 3. Лягушачья шкура
Предрассветный туман клубился над зеленоватой водой, как овечье руно. Где-то там, в белом мареве, пряталась избушка без окон. На берегу лесного озера, на плоском замшелом камне, сидела Велена и тихо говорила. Поблизости вроде бы никого не было, но она твердо знала – ее слушают, и очень внимательно.
– Ты небось думаешь, Радко хороший, да несчастный, злыдня-жена его запилила, – подперев щеку ладонью, рассказывала Велена. – А я так скажу – он тот еще подарочек! Поначалу-то все мужики в женах души не чают. А потом начинается: «Ох, жена со мной неласкова, раньше-то все лучше было, а теперь уж и не знаю… Ох, грустно мне, бедному, одиноко! Кто ж меня приголубит, кто пожалеет, в семейных горестях утешит?» И по сторонам этак оглядываются – кто, ну, кто?!
– Радко не такой, – послышался тихий голос.
Оадзь беззвучно вынырнула из зеленой ряски и поднялась над водой по плечи. Велена не шевельнулась, не вздрогнула, сидя на камне. Тем же тихим, ровным голосом продолжала:
– Такой, такой. Что ты у него одна на свете отдушина, уже сказал? Что, пока тебя не встретил, и любви настоящей не ведал? Мне тоже говорил…
Оадзь дернула обнаженным плечом, стряхивая паука-водомерку.
– Если он такой негодный – зачем сюда явилась? Он-то небось за тобой не бегает!
– А вот и ошибаешься, – так же мягко отозвалась женщина. – Муж ко мне ходит часто.
– Жалуется на меня? – насмешливо спросила оадзь.
– Нет, не жалуется… А все же домой его тянет, в тепло – к своим, к людям… – Велена впилась взглядом в черные бездонные глаза шевы. – Страшно ему с тобой в болоте-то… Знает, чем дело может кончиться… Придет, значит, Радко мой, а я его сразу за стол… Не браню, сдерживаюсь… О тебе, конечно, слова злого не скажу – не то заступаться кинется, он же добрый… Только молока налью парного, свежего хлеба отрежу, кашки рассыпчатой с маслицем в миску положу… И вот сидит он, ест, а я рядом, по плечу его глажу. А Радко вздохнет, руку мою возьмет… к щеке приложит, по губам проведет…
Оадзь кинулась на нее, словно щука из камышей, метя схватить за волосы и уволочь в воду. Но Велена была готова. Она схватила спрятанный за камнем пучок крапивы и стегнула им соперницу. Оадзь пронзительно завизжала и шарахнулась в озеро. Велена схватила ее за длинные черные волосы и принялась хлестать наотмашь. Оадзь рвалась и вопила, но Велена держала ее с такой силой, какой, верно, и сама в себе не знала.
– Попалась, нечисть, – задыхаясь, шипела она. – Сгори, сгори!
Нежная, не знающая солнца кожа женщины-лягушки на глазах покрывалась багровыми язвами. Наконец оадзь вырвалась и с громким плеском рухнула в воду. Ряска сомкнулась над ее головой.
Велена проводила ее жадным взглядом. Разочарованно покачала головой.
– Ничего-ничего, – посулила она, тяжело дыша. – Доберусь еще до тебя…
Рассвет был уже совсем близок. Последние клочья тумана таяли над водой. В лесу запели птицы. Хоть оадзь и сбежала, Велена была довольна. Накануне она рассказала всем в деревне, что Радко заворожила оборотниха-лягушка, и получила от старух множество советов. Иные советы были смешными или глупыми, но совет ожечь тварь крапивой оказался вполне действенным. Хорошо бы теперь узнать, как погубить лягушку совсем.
Велена улыбнулась. Боги как раз вовремя послали ей этого страхолюдного чародея с севера, который научит ее, что делать. А не захочет – так она справится и сама.
* * *
– Ведун, ведун! Проснись!
Нойду выдернули из липкого, муторного сна, в котором он блуждал по незнакомым чащобам, пытаясь выбраться, да все тщетно. Нойда распахнул глаза и увидел Радко, который изо всех сил тряс его за плечи. Лицо его было залито слезами.
– Помоги! – выкрикнул он, захлёбываясь. – Ивушка моя помирает!
Когда они выбежали к избушке без окон, Радко первым бросился внутрь и упал на колени у лежанки, где вытянулось худое женское тело. Оадзь лежала, застыв лицом, как мертвая, накрывшись мокрой сетью. Радко, увидев ее остановившийся взгляд, ахнул, прижал ладонь ко рту…
– Жива она, – буркнул нойда. – Отодвинься, не мешай… Да не трогай ее! Ей сейчас твоя рука – что железо калёное…
Он осторожно смотал сеть. Плечи, спина, грудь жены-лягушки были изуродованы кровавыми полосами ожогов. Оадзь, с ее почти неуловимым дыханием, в самом деле можно было принять за мертвую. Однако нойда понимал – оадзь просто ушла от боли внутрь себя, так же, как лягушки зимой засыпают, вмерзая в лед. «Вот льда бы хорошо сейчас, – подумал он. – Ну ничего, обойдемся тем, что есть…»
– Иди, набери побольше ила, – приказал нойда. – А если глины накопаешь, так совсем хорошо.
Радко, все время оглядываясь на любимую, поспешил к озеру. Нойда задумчиво огляделся. Будь Ивушка человеком, он сейчас спел бы заговор на золу и пепел, а затем посыпал заговоренной золой ее раны – «жар к жару, огонь к огню». Но ничего оадзь не боялась так сильно, как пламени.
Нойда вдруг усмехнулся. «До чего докатился, добрый помощник! – попенял он сам себе. – Лечишь шеву, болотную кровопийцу!»
Вернулся Радко, притащив целую кадушку вонючей мокрой тины.
– То, что надо! – одобрил нойда. – А теперь выйди. Буду лечить ее, духов звать. Тебе рядом быть нельзя…
Когда Радко притворил за собой дверь, нойда сперва густо намазал обожженную кожу Ивушки тиной. Взял в руки бубен и долго сидел в тишине и темноте, мысленно перебирая знакомых ему духов и богов, прикидывая, к кому обратиться за помощью. Он же привык звать их с прямо противоположным намерением – уничтожить нечисть, а не исцелить ее…
– Вирка, мать леса, услышь меня, – запел он наконец, негромко ударяя в бубен. – Мать трав и деревьев, мать птиц и зверей, мать рыб и лягушек…Ты, что жалеет и милует, растит и лелеет, утешает и исцеляет…
Когда смолк бубен и Радко заглянул внутрь, нойда сидел с закрытыми глазами рядом с ложем, положив бубен на колени.