Когда оживают Страхи

Она вновь побледнела, хотя дальше некуда. Представила, осмыслила и ужаснулась нарисованной в воображении картиной. Облизнула разом пересохшие губы и бессмысленно уставилась в пустоту. Именно сейчас Мора больше походила на женщину: растерянная, беззащитная, слабая, несмотря на то что плечи шире моих, а запястья вдвое толще.

В голове поселился пустой звон, а мир залило смолой, время остановилось. Такое бывает в моменты наивысшего напряжения. Когда ты словно воспаряешь и видишь окружающее откуда-то сверху. Ловишь каждую деталь, каждый оттенок, каждый запах. Мысли исчезают, а откуда-то издалека прилетает угрожающий рокот боевых барабанов, растет, становится громче, заполоняет мироздание.

Я видел, как напрягаются мышцы на спине, руках и шее Олиффа. Видел, как кровь из вен перетекает в капилляры и обратно, подкрашивая кожу красным. Видел капельки пота на лбу и щеках. Слышал натужный скрип шестеренок, густое бульканье в бассейне, ощущал запах гнилой воды. Улавливал и торопливый стук сердца Моры. Рваный, неровный. Как и сиплое дыхание с запахом страха. Различал мельчайшие изменения диаметра зрачков, слышал скрип суставов и шорох трущихся друг о друга волос.

Чуял я и тот чужой ужасающий шепот, что поселился в голове Тома. Тот, что управлял движениями, заставлял улыбаться, говорить, делать. Ощущал холод, веющий от него, эхом отдающийся в татуировках. Видел, как играет свет на пленке воды, стекающей по стенам, как сдвигаются слои пыли на защитных стеклах фонарей и как бьется огонек внутри лампы накаливания, заканчивая жизненный цикл, готовясь перегореть.

Я узрел мастерскую полностью – от стены до стены. С ржавыми станками и стеллажами, сваленными у стен баллонами и ящиками с припасами, древним батискафом, воротами и бассейном с мутной слизью. А затем грохот барабанов в ушах достиг апогея, и наступила звенящая тишина, за которой обычно следует нечто страшное.

Неужели ошибся? Неужто наемников связывало нечто большее, нежели жажда наживы? Или аргументы слабы, а подозрения Моры на мой счет слишком велики?..

– Да к черту! – внезапно воскликнула рыжая. – Мне он все равно никогда не нравился!..

Наверняка так и было. Белобрысый псих мог внушать разные чувства – от раздражения до отвращения и страха. Но не симпатию. И так же верно, что его скорее терпели, подчиняясь блажи предводителя, что взял в команду больного ублюдка. И хотя привыкли, научились работать, но втайне ненавидели и боялись. Человек, который убивает и ничего не испытывает, страшен. Но тот, кто алчет крови и чувствует удовольствие, – чудовище.

Выхватив револьвер из кобуры, Мора резко вскинула и прицелилась. Сухо щелкнул боек, раздался оглушительный грохот, и желтоватый сумрак цеха разрезала ослепительная вспышка. Том, уже спустившийся на пол и отряхивающий комбинезон от несуществующих пылинок, взмахнул руками и рухнул как подкошенный – только ботинки мелькнули. Упал и остался лежать, а на груди начало расплываться алое пятно.

Тишина, последовавшая за выстрелом, длилась недолго. Не успел рассеяться дым, как раздался злобный рев Олиффа:

– Какого хрена? Что ты творишь?..

Здоровяк отпрыгнул от ворота шлюза и тоже выхватил пистолет, прицелился в рыжую и подозрительно прищурился. Глаза как блюдца, а лицо искажено гримасой испуга пополам со злостью.

– Заткнись! – прошипела Мора, метнув в детину испепеляющий взгляд. – И успокойся.

– Ты умом тронулась? – зарычал Олифф, взводя курок.

– Да заткнись же ты наконец, – фыркнула наемница. С яростью посмотрела на меня и добавила: – Доволен, искатель? У него кровь!.. А значит, человек. Я тебя лично порежу на куски! Оторву твой поганый язык и…

– Патроны? – холодно спросил я.

– Что? – осеклась рыжая.

– Патроны какие в барабане? – резко спросил я. – Ты зарядила те, что я советовал?..

Она подавилась словами, захлебнулась, взгляд панически заметался. Хлопнула рукой по поясу, пытаясь нащупать барабаны, попятилась. Но ее глаза тотчас остекленели, а лицо стало болезненно-серым.

– Больно, – раздался шепот белобрысого психопата. – Больно-больно-больно… я сделаю вам больно… потому что мне больно…

Мертвое вроде бы тело вздрогнуло, раздалось хихиканье. Страшное. Мерзкое. Будто смеялся душевнобольной ребенок. Пальцы маньяка дрогнули и царапнули камни, ломая ногти и оставляя кровавые следы. Тело выгнулось в чудовищной судороге.

– Больно, – прорычал Том.

Или то, что когда-то являлось Томом.

– Да какого демона? – ахнул здоровяк. – Что с ним?..

Но ответа ему никто не дал. Во-первых, не до разговоров. А во-вторых, через секунду и так стало ясно. Бледный призрачный свет древних ламп загорелся ярче, озарил лицо маньяка. На щеках и лбу под кожей вздулись ветвистые жилы, зашевелились, вспухли – будто там переползают черви. Белки глаз покраснели, рот открылся, и оттуда высунулись темные, влажно шевелящиеся ростки, из раны на груди проклюнулись липкие нити, брызнул дымок.

– Мора! – позвал я. – Отдай вещи. То, о чем говорил Лиам. Последнее средство.

Сказал негромко, максимально ровно, но рыжая вздрогнула, будто ударили, шарахнулась. Сообразила и торопливо сунула руку в карман, протянула ампулу с деактиватором.

До последнего надеялась, что я солгал. И когда выяснилось обратное, впала в состояние на грани шока. Однако выдержка и навыки удержали на краю безумия. Она действовала и говорила как во сне, но реагировала правильно.

– Что нам делать?

– Стреляйте, – ответил я.

Сейчас в существе, что билось в конвульсиях на полу, осталось слишком мало от человека. Маньяк рычал, катался, блевал черными нитями и постоянно кричал, что ему больно. Но вскоре вопли переросли в невнятные хрипы, под одеждой начало что-то шевелиться. Будто ломались сами кости и сухожилия, тело стремительно менялось и плавилось.

Плохо. Слишком быстро. Из книг я знал, что процесс метаморфозы занимает часы, а то и дни. Но тут все происходило в считаные секунды. А ведь надеялся, что с простым одержимым справимся. Где я ошибся? Где?..

Думать трезво мешали боль и холод в руках, властный шепот Тьмы, наполнивший уши, и так и не отступившая мигрень. Но резкий укол в руку на секунду выдернул в Тень, и я увидел, узрел тонкие черные нити. Свисающие с потолка, как клочья паутины, сочащиеся через врата мастерской откуда-то снаружи и пытающиеся дергать за руки и ноги тело несчастного психопата. Как куклу. Как марионетку. И где-то там, снаружи, чудилась холодная пульсация чуждого разума, невероятная мощь.

Нити, пока невещественные, призрачные, лезли через Изнанку. Но каждой клеточкой тела я ощущал, что холод стремительно растет, уплотняется, накачивает тушку Тома. Та медленно встает с пола, движется.

Вестник прорывался в мастерскую. Прорывался сквозь металл ворот и камни. Кроме того, заметил я и черную пыль, что клубилась вокруг Моры с Олиффом, – как и догадывался, они также отравлены. Сбиты с толку, заторможены, выведены из равновесия Тьмой. И если раньше это ощущалось меньше, теперь же я видел, как они застыли в нерешительности, не осознавая толком: сон им видится или такова реальность.

– Стреляйте же, мать вашу! – рявкнул я, вывалившись из Тени.

Маньяк перестал биться в конвульсиях, на секунду затих. А затем резко сел. Лицо, и без того искаженное гримасой боли, уродовали проступившие сквозь кожу потемневшие вены. Красные глаза сдвинулись и алчно уставились на Мору, и в них плескался целый океан боли, неуничтожимая жажда.


Том растянул губы в мерзкой ухмылке. И стало видно, как из краешка рта стекает нить липкой кроваво-черной слюны, как деформируются и растут зубы.

– Я тебя так любил, – прохрипел он, сверля взглядом наемницу. – А ты сделала больно. Я тоже сделаю тебе больно!

То ли мой крик отрезвил, то ли наемники сумели разорвать путы онемения. Но в едином порыве, не сговариваясь, нажали на курки. Грянули выстрелы. Один, два, пять… Пули резанули полумрак и вспороли тело, выбили фонтанчики крови вперемешку с чем-то черным и шевелящимся. А в ответ раздался угрожающий рев, полный страданий и ярости.

Но канонада затихла, не успев начаться, беспомощно защелкали бойки. Пороховой дым заволок часть мастерской, лампы замерцали и притухли. А наемники застыли в нерешительности и страхе, на лицах отразился вопрос: получилось?..

Ощутив движение Тьмы, я сообразил, что сейчас произойдет. Отыскал взглядом открытую бутылку с морской водой на столе ближайшего верстака. Длинным прыжком сократил расстояние, схватил сосуд и резко развернулся.

Но опоздал. Часть дыма развеялась и стало видно, что Том сидит на стене, прилип к ней. Руки и ноги вывернуты под неестественным углом – как у паука, ткань комбинезона с треском рвется. Миг – и из живота выдвинулась еще пара конечностей, оканчивающихся острыми хитиновыми крючьями. По камням потекли алые капли вперемешку с черной слизью, дробно застучали по полу, а голова и спина маньяка окутались темными испарениями.

Лишь секунду монстр Том медлил. А затем совершил длинный прыжок и кинулся на здоровяка, семеня по полу подобно настоящему пауку.

Завыл и заорал от страха Олифф, попытался перезарядить револьвер. Но руки дрожали, первый барабан выпал из пальцев, он схватился за второй, попятился, попытался отскочить. Поздно, тварь вновь совершила прыжок и ударила детину, сбила с ног, подмяла под себя. Наемник попробовал сбросить врага, забился в панике. Но одержимый перехватил запястье своей жертвы и легко прижал к полу, то же сделал с другим. Потом поднял пару паучьих лап для удара и раздул щеки, приготовившись плюнуть черным в рот бывшего подельника.

– Другие патроны! Другие! – крикнул я рыжей опять.

Следить, перезаряжает ли, не стал, не осталось времени. Подбежал к катающимся по полу монстру и здоровяку, щедро плеснул из бутылки в харю чудовищу.

Тонкий, разрывающий барабанные перепонки вой практически лишил слуха, лезвием бритвы ударил по мозгам и заставил отшатнуться. Меня окатило холодом, голова закружилась, а мир разбился на кучу стеклянных осколков. Но я практически вслепую плеснул, отпрыгнул и без сил упал на пятую точку – оглушенный, дезориентированный.

Но через миг, когда пляска разноцветных пятен перед глазами прекратилась, я убедился – получилось. Тварь разжала хватку и отпустила Олиффа. Теперь отступала, издавая скулеж и завывание. Тело монстра дымилось, темные побеги шипели и пузырились, кожа и одежда местами сползала с торса – и то и другое подгнившее, будто на трупе полугодовой давности. Обнажились влажные красные мышцы, оплетенные чем-то вроде лишайника, а из не единожды пробитого пулями брюха свисали кишки, волочились по полу.

Но наиболее страшным в искаженном подобии человека оставалось лицо. Так как сохранило узнаваемые черты, а болезненная кривая ухмылка ни на секунду не покидала измазанных отвратительной слизью губ.

В голове будто сдвинули какой-то рубильник, и я услышал, как орет здоровяк: словно женщина-истеричка, а не битый жизнью каторжник. Заметил, как отползает, широко распахнутыми глазами таращится на чудовище. Но задеть детину вроде не задели, слизи не видно. Следовательно, есть вероятность, что не заражен.

Кинувшись к Олиффу, схватил за предплечье и попытался оттащить, но сообразил, что такую тушу поднять не под силу. Упал на одно колено и отвесил хлесткую пощечину.

– Очнись! Очнись, а то подохнешь!..

– У-у-у-а… – бессмысленно промычал здоровяк.

Второй удар отрезвил, взгляд сфокусировался. Детина начал шевелиться и вставать сам. Но тут дым окончательно развеялся, и я увидел, что одержимый пришел в себя. Стоял, припав на шесть лап, явно готовился прыгнуть опять.

Отреагировать я не успевал. Вколоть деактиватор тоже, сработал бы тот слишком поздно, оружия под рукой не имелось. Лишь батарея, добытая в обители. Но лезть за ней в сумку и творить печати еще дольше.

«Дрянь!» – сверкнуло короткое и емкое в уме.

Но тут в Изнанке родилось мощное возмущение. Татуировки завибрировали от присутствия силы, а по спине будто прошлась горячая волна.

Сие походило на спазм, на моментальную судорогу, на вспышку ярости. А затем по камням, бокам батискафа и потолку разбежались зловещие багровые блики, раздался угрожающий свист, вой. Огненный шар размером с кулак, как падающая звезда из легенд, рухнул на тварь и пригвоздил к полу, вмял в камни, размазал. Ярко полыхнуло, хлопнуло и загрохотало, зашипело и затрещало. В грудь толкнула волна горячего воздуха, с потолка посыпались искры и раскаленные камешки.

Мощный взрыв отбросил нас с Олиффом шагов на пять, проволок по полу, ударил в верстаки, оглушил. А посреди зала вспухло плотное облако пара и дыма, влажно затрещало – будто жарилась рыба на сковороде. Во мгле расцвело желтое зарево, разлетались искры.

Мотнув головой, я увидал Мору, сжимающую рукоять моргенштерна, скалящуюся. А по цепи оружия пробегали злые огоньки, от звеньев шел дым, чувствовался жар.

Я подозревал, что артефакт непростой, но не настолько же! И поражала не сама мощь, а воплощение в реальном мире, элегантность и эффективность. То, что в предмете реализовали схему изменения физических принципов.

Специальный сплав, несколько видов тугоплавкого и проводящего ток металла. А также заряд внутри груза, состоящий из комка смолы, пропитанного эфирами и Изнанкой. Смесь воспламенялась электрической искрой и разогревалась, превращалась в итоге в сгусток высокотемпературной плазмы.

Элегантно. Достаточно просто. И чертовски смертоносно.

Век живи, век учись. О такой интересной схеме я и подумать не мог. Обычно гностики ищут способы вызвать реакцию напрямую. Но тогда оружие получается крайне слабым. А когда добавляют машинную часть и усложняют – громоздким. Тут использовали третий путь: пропитали снаряд модифицированными эфирами.

Вообще же, чем легче влияние, тем проще получить результат с помощью Изнанки. К примеру, воздействовать на чей-то разум, пролезть в чужие сны, загипнотизировать, приказать, управлять. Следующий уровень – работа с живыми клетками, организмами. Регенерация или отравление, вызывание и лечение болезней. И где-то на такой же ступени стоит работа с энергиями и вибрациями: электричеством, светом, звуком, теплом. Последняя и почти невозможная в наше время вершина – управление временем и пространством.

Но нужно понимать, что сотворить, к примеру, огненный шар или молнию из пустоты невозможно. Ни один человек не обладает силами, знаниями и возможностями, чтобы делать из ничего что-то. Сила Изнанки – это сила изменений и трансформаций. Мы можем влиять на реальность опосредованно или же запуская каскадные эффекты, создавая сложнейшие машины, пробивая бреши на ту сторону для выкачивания силы. Но не лично, а с помощью тех же механизмов.

Именно искусство плетения схем, а также талант к взаимодействию с тем или иным явлением и определял специализацию гностика. Те, кто чувствовал звуковые волны, становились бардами и акустиками. Способные виртуозно управлять светом – эльмиками. Кто здорово разбирался в живом и неживом, уходили в лекари и малефики. Ну а слышащие шум электронов и чувствующие напряжение в металлах, превращались в механиков. Прочие, умеющие виртуозно влиять на разум, учились на гипносов, кукловодов, шептунов.

Потеряли мы многое, разучились пробивать каналы на ту сторону. Многолетний геноцид изрядно проредил таланты. Так что создавать подобное оружие разучились. Лишь изредка гностики выдавали нечто вроде искромета, и то после долгих лет разработок. А старые и по-настоящему удивительные артефакты потерялись, уцелевшие экземпляры разбежались по частным коллекциям и хранилищам Церкви, Лиги. Так что увидеть нечто такое – большая редкость. Увидеть и изумиться не столько самому оружию теургов, а величию мысли, что не ограничивалась какими-то рамками или шаблонами.

Пораженно покачав головой, я отступил под напором жара. А через мгновение сквозь дым и пар увидел, что пламя не помогает. Раскаленный груз пробил спину и вонзился в грудную клетку твари. Жег, обугливал плоть и черное нечто, пузырящееся внутри, камни пола вокруг. Но монстр подыхать не торопился, барахтался. И холод вновь укусил руки. Тьма будто дробилась, разбегалась.

– Мак-Моран-н!.. Чужак-к…

Услышав далекий предупреждающий вопль До, я потянулся к Тени волей и разумом. Заглянул в нее и увидел черную кляксу, плавящуюся, дробящуюся на отдельные ручьи. И понял, что задумал Вестник, внутренне похолодел. Вновь вывалился в реальность, с трудом вскочил на ноги. Упал от слабости, встал опять и крикнул:

– Прекрати! Не получится!

Но Мора меня не слушала, продолжала жечь – яростная, злая. Как дева битвы, как сама богиня мщения. Исступленная, впавшая в другую крайность и зацикленная на желании победить страх.

Цепь, отвечая на желание, раскалилась и покраснела, едкая вонь расплывалась по мастерской, а груз превратился в миниатюрное солнце. Жар расплывался вокруг, от него потрескивали и скручивались волосы, слезились глаза.