Когда наши миры сталкиваются

— Грэм... — она склоняется над центральной консолью, чтобы привлечь мое внимание. Я отвожу от нее взгляд, сосредоточившись на людях, входящих и выходящих из офисного здания.

— Извини, — я возвращаюсь к реальности от звука ее голоса.

— Ты задремал, малыш.

— Прости. Я задумался.

— Я заметила. Не мог бы ты рассказать мне, куда ушли мысли в твоей хорошенькой головушке? По выражению твоего лица я бы сказала, что в приятное место. — Кеннеди тепло улыбается мне, зная, что это именно то, что мне нужно.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить нервы.

— Кеннеди, однажды ты снова будешь танцевать, а я буду сидеть в первом ряду и смотреть. В тот вечер, когда впервые увидел тебя танцующей, я понял, что ты не та, за кого себя принимаешь. Ты была такой красивой. Ты двигалась с определенной целью, а теперь не можешь из-за меня. Ты не можешь делать то, что любишь, потому что я мудак и принял неправильное решение, изменившее твою жизнь! — У меня перехватывает горло, когда правда выплывает наружу. — Я мог бы легко убить тебя той ночью, и мне приходится жить с этим.

Кеннеди протягивает руку и берет мое лицо в свои маленькие ладошки. Я никогда не забуду ту ночь. Это не то, что можно забыть. В ту ночь Кеннеди рискнула ради меня, не зная, кто я такой. Она дала мне будущее, и вот я вываливаю свое дерьмо перед ней.

— Послушай меня. Я имею в виду, действительно послушай меня, потому что я не собираюсь больше повторяться. Как только я скажу то, что должна сказать, тема будет закрыта, понял? — Кеннеди указывает на меня пальцем, терпеливо ожидая ответа. Я киваю в знак согласия. — Та ночь изменила мою жизнь. Да, я боюсь, что танцы не могут быть моим первым выбором, но ничего из этого не имеет значения. Больше нет.

— Ты вообще себя слушаешь, Кен? Как ты можешь говорить, что это не имеет значения? — ее беспечное отношение к своему будущему начинало меня чертовски раздражать.

— Это еще не конец света. Будь у меня был выбор, я бы, конечно, пошла в колледж и танцевала бы до упаду, но не тогда, когда это означало бы, что у меня не будет тебя.

— Это безумие!

— Я позволила бы сбить себя сотням машин, если бы это означало, что я смогу заполучить тебя. Это звучит безрассудно, но у нас с тобой всегда все безрассудно, — признается она.

— Не говори так! — спорю я раздраженно с тем, как она воспринимает ситуацию.

Я бы сделал все, чтобы вернуть ту ночь, если бы это означало, что Кеннеди может делать то, что любит.

— Грэм, мы с тобой никогда не должны были быть вместе, но вот мы как-то здесь. Мы жили в двух разных мирах, но жизнь свела нас вместе. Я никогда не пожалею о событиях, которые привели тебя ко мне. А теперь перестань винить себя, но возьми на себя ответственность за то, что свел нас вместе. Вот что ты сделал.

— Я думаю, что в какой-то момент, если бы несчастный случай не произошел, мы бы все равно пришли в жизни друг друга. Я думаю, что ты должна быть моей. Быть с тобой – правильно. Такое чувство, что я делаю лучшее, что когда-либо делал, — я наклоняюсь и целую ее, как будто это в последний раз».



Ни один из нас ничего не говорил о несчастном случае с того дня на стоянке. Нам это не нужно, и так всегда в наших отношения. Вот что заставляет их работать изо дня в день. Мы не можем быть идеальными, и мы, скорее всего, будем делать ошибки на этом пути, но мы есть друг друга. Некоторые люди живут всю свою жизнь в поисках того, что у нас есть.

Кеннеди провожает меня до машины после ужина с ее родителями, как всегда делает, когда я уезжаю. Я не знаю, потому ли это, что она не хочет довольствоваться простым поцелуем в губы, и хочет, чтобы земля ушла у нее из-под ног или что-то еще? В любом случае не возражаю. Мы всегда немного сидим на улице, просто чтобы поговорить. Это моя любимая часть дня.

— Ты готова к завтрашней встрече? По крайней мере, ты сможешь запланировать свою операцию, — спрашиваю я, целуя тыльную сторону ее руки.

— Да, было бы здорово убрать это с пути и начать восстанавливаться. Черт, может быть, я смогу танцевать на шоу талантов в следующем году. — Кеннеди улыбается мне, зная, что это именно то, что мне нужно услышать.

— Я люблю тебя, Кеннеди!

— Я знаю это и тоже тебя люблю!

Я оставляю ее сидеть на качелях, когда выезжаю с подъездной дорожки. Машу ей рукой, когда она встает, чтобы зайти внутрь. Будучи блаженно погруженным в мысли о Кеннеди весь день, мне удается забыть позвонить маме и сообщить, что приду на ужин. Должно быть, я оставил свой телефон в машине. Три пропущенных звонка. Находясь всего в нескольких минутах ходьбы, я не перезваниваю ей. Объяснения могут подождать, пока я не войду в дверь.

Я тяну время после короткой поездки, когда паркую свою машину на своем обычном месте. Открытая дверь гаража и внедорожник моего отца внутри служат предупреждением о том, что ждет меня внутри.

Вхожу через дверь гаража, которая соединяется с кухней. Над плитой, отказываясь смотреть на меня, стоит моя мать. В доме жутко тихо.

— Мама... — зову я, подходя ближе к ней, где она стоит, помешивая что-то на маленькой сковороде. Она смотрит на меня снизу вверх. Дыхание перехватывает, когда вижу огромный синяк на ее левой щеке, явно свежий.

— Что случилось? — Я требую от нее ответа, стараясь говорить тише. Надеюсь, он уже отключился.

— Где ты был, сынок? — голос моего отца наполняет кухню. Я чувствую его позади себя.

Сынок? Это слово не звучит в его устах так, как у мистера Конрада.

Это меня пугает.

— Я занимался с Кеннеди и остался у них на ужин, — поворачиваюсь, чтобы объяснить, надеясь, что он все еще трезв.

— Ты эгоистичный маленький засранец! — выплевывает он со злостью. Думаю о трезвости не может быть и речи. Он так близко, что я чувствую запах... бурбона? Похоже, старый добрый папаша себе не изменяет. — Ты, бл*ть, позвони в следующий раз, когда планируешь не быть дома к ужину!

Я не смог сдержать слова, которые вырвались. У них была своя повестка дня. Я быстро сожалею о них, как только они проходят через мои губы.

— Почему тебя, бл*ть, это вообще волнует, папа? — кричу я ему в лицо.

Его лицо приобретает неестественный кроваво-красный цвет. Красная пелена заволакивает его взгляд. Я бросаю взгляд туда, где моя мама все еще стоит у плиты, и вижу, что она держит ложку с глазами размером с блюдца. Она не хуже меня знает, что сейчас произойдет.

Я снова поворачиваюсь к отцу. Он наносит первый удар, за которым быстро следует второй. Нет никаких шансов увернуться от его кулаков. Мой правый глаз начинает опухать через несколько секунд после первого удара. Вот в чем проблема отца. Сегодня он так же силен, как и двадцать лет назад. Я чувствую, как струйка крови стекает с моего лица. Должно быть, я упал на пол и пытаясь встать, чтобы сориентироваться, чувствую его руки на своих плечах, толкающие меня обратно на кухонный остров. Для пущей убедительности он еще раз бьет меня по лицу. Кафельная плитка холодна, когда я падаю на нее. Возникает искушение положить лицо на плитку, чтобы облегчить боль. Я знаю, что если сделаю это, то окажусь в его распоряжении.


— Джон, прекрати! Немедленно! — кричит мама в мою защиту.

Отец перешагивает через меня, чтобы добраться до нее. Пока пытаюсь отдышаться, слышу громкий хлопок. Поворачиваю голову и вижу, как моя маленькая мама падает, держась за щеку. Я знаю, что он пьянее, чем обычно, потому что не старается избегать синяков на ее лице. Поскольку отец уже выплеснул свой гнев на нее раньше, какой смысл избегать его сейчас? Этот последний удар оставит неизгладимый след на ее красивом лице.

Как только он поворачивается спиной к выходу из кухни, я встаю с пола и подбегаю к маме, которая лежит на полу, прижавшись к плитке пола. Я вижу слезы, которые всегда разбивают мне сердце.

— Мам, ты в порядке? — мягко спрашиваю я. Она смотрит вверх, задыхаясь от того, что, мое лицо в таком состоянии. — Я в порядке, но ты в порядке?

— Я в порядке, — говорит она одними губами. Я позволяю себе поверить, что это так, потому что больше не хочу находиться в этом доме. Я не могу здесь оставаться. В глубине души понимаю, что не должен оставлять ее здесь одну. — Я ухожу! Вернусь завтра.

— Куда ты идешь? — спрашивает мама, прежде чем я выхожу из кухни и направляюсь к двери гаража.

— Не говори папе. Я переночую у Кеннеди. Я не могу здесь оставаться. Прости, мам!

И с этими словами я снова выхожу из родительского дома после разборок с моим пьяным отцом. У меня нет времени останавливаться, чтобы посмотреть в зеркало и оценить нанесенный отцом ущерб. Я знаю, что все плохо по тому, как пульсирует от стреляющей боли мое лицо каждый раз, когда морщусь.

Кеннеди не обрадуется, когда увидит меня. Вот о чем она говорила раньше. Она боится за мое благополучие, и это вполне заслуженная забота. Это не первый раз, когда я появляюсь в ее доме с каким-то синяком или порезом. Кеннеди слишком наблюдательна. Конечно, она заметит, когда мне будет больно, и мне не придется объяснять ей это. Она просто была достаточно добра, чтобы игнорировать это до сих пор.



Глава 45



Кеннеди



— Как у вас с Грэмом дела? — спрашивает мама.

Должно быть, она в настроении поболтать, потому что очень редко заходила в мою комнату и садилась на кровать. Она устраивается поудобнее. Уже двадцать минут двенадцатого. Папа, должно быть, уже спит, а это значит, что ей либо скучно, либо она пришла сюда с какой-то целью.

— Отлично, — быстро отвечаю я. Я не уверена, к чему ведет этот разговор.

— Значит у вас, ребята все серьезно?

— Давай уже скажи это, мама. Я знаю, что ты пытаешься что-то выяснить. — Я сажусь немного прямее, чтобы подготовиться к тому, что будет.

— Ты любишь его? — спрашивает она с улыбкой. Я вижу тревогу и надежду в ее глазах, когда слова слетают с ее тонких губ.

— Да. Он не такой, как о нем думают другие люди. Да у него есть репутация, которая следует за ним повсюду. К сожалению, большинство из слухов – правда. Просто... когда смотрю в его глаза, я знаю, что в нем есть что-то еще. Он умный и сострадательный. Никто больше не знает эту его сторону. Это звучит безумно, да? — честно объясняю, удивленная тем, что говорю маме.

— Вовсе нет. Он тоже тебя любит. Это очевидно. — Она похлопывает меня по ноге, пытаясь поддержать.

Мы сидим на моей кровати в течение нескольких минут, просто разговаривая ни о чем и обо всем, когда слышим стук в окно. Это заставляет нас обеих подпрыгнуть, а потом рассмеяться над самими собой. Я знаю, не глядя, кто это.

Я отчаянно пытаюсь придумать объяснение для моей матери, которая встает, чтобы проверить окно, где ждет Грэм. Во-первых, почему он здесь? Хватаю телефон, чтобы убедиться, что не пропустила сообщение от него. Ничего.

Мама открывает окно и смотрит на Грэма. Слишком темно, чтобы разглядеть его полностью. У меня предчувствие. Что-то не так. Я вскакиваю с кровати и делаю несколько шагов, чтобы встать перед окном, чуть не сбив маму с пути. Мне нужно его увидеть.

— Простите, миссис Конрад! Я уверен, что это выглядит очень плохо, но я должен увидеть Кеннеди, — говорит Грэм медленным тихим голосом. Что-то определенно не так. В его голосе слышится страх.

— Мама, пожалуйста, впусти его, — говорю я почти в панике.

— Что, черт возьми, происходит? Я чувствую, что упускаю кусочек головоломки, —спрашивает моя мать нас обоих, ее взгляд мечется между тем, где я стою в своей комнате, и где Грэм прячется в тени за моим окном.

— Мам, пожалуйста! — Я умоляю ее позволить ему войти. Мне нужно убедиться, что он в порядке, хотя итак знаю, что это не так.

— Грэм, поднимайся сюда, мне нужны объяснения! — Мама отходит от окна и проходится по моей комнате.

— Да, мэм, — стыдливо шепчет Грэм.

Он влезает в мое окно, когда я отступаю, чтобы дать ему место. Когда он встает, мы с мамой вдыхаем воздух в легкие, когда видим его. Это трудно не заметить. Не было способа скрыть это, в отличие от многих других.

— Грэм. Дорогой, что случилось? — мама подходит посмотреть получше. Кажется, ему неловко под ее пристальным взглядом. Теперь кто-то другой узнает его секрет. Я знаю, что он еще не готов ко всему, что повлечет за собой его тайна.

— Иди, сядь, детка! — я хватаю его за руку и веду к своей кровати. Моя мама смотрит на нас с восхищением в глазах. Она такая же наблюдательная, как и я. Она уже чувствует, что что-то происходит, и теперь знает, что я все знаю об этом.

— Если проник в окно моей дочери посреди ночи, тогда, пожалуйста, объясни мне, кто это сделал, — ее голос полон сочувствия.

— Мам, если он тебе скажет... — умоляю я. Грэм пытается протестовать против моего предложения. Я отмахиваюсь от него. — Если он расскажет тебе, это останется между нами. Это должно остаться между нами.

В комнате на несколько минут воцаряется тишина. Мы слышим, как мой отец храпит на весь дом. Грэм тянется, чтобы схватить меня за руку, переплетая наши пальцы. Он выводит большим пальцем маленький кружок на моем пальце. Он нервничает. Он никогда никому, кроме меня, не рассказывал о своем отце. У нас больше нет выбора.