Княжий человек

– Погоди, не в этом дело. Я… как тебе сказать. В общем, ты же заметила, что я не отсюда, не такой.

– Это трудно не заметить, Даниил, – Улада с улыбкой погладила его по щеке.

– Так вот… Куда ты согласна за мной пойти?

Девушка поднялась на локте, посмотрела очень серьёзно:

– За тобой, Даниил, я готова пойти куда угодно, только не гони меня.

Обережник провёл ладонью по пушистым русым волосам, пахнущим травами и полевыми цветами.

– Улада, я не могу тебе ничего обещать, потому что… не хочу причинять тебе трудности. И не хочу делать тебе больно. Мне очень надо закончить с одним делом. Не волнуйся, я не собираюсь никого убивать, мне нужно просто найти ответы, чтобы понять, как жить дальше. И после я смогу сказать, что ждёт нас. Вот, блин, накрутил тебе тут.

– Я верю тебе, – вдруг сказала Улада понимающе.

– Правда?

Девушка кивнула.

– Ну, тогда оставайся. Путята ещё много торговать будет по городам разным, езжай с нами. Летом ты нам в походах ещё пригодишься, кто же так вкусно готовить будет, а осенью всё решим.

– Хорошо, останусь. Вы же все без меня пропадёте, и вши вас в трюм утащат.

Улада чмокнула Данилу в нос.

– Хорошо, Уладка, что ты согласилась, – пробурчал рядом Шибрида. – Я к твоей стряпне уже привык. А сейчас будет вам миловаться. Собираться пора, в Киев сегодня прибудем.



И всё равно поутру торговые гости собирались медленно и вальяжно. Сказывалась близость конца путешествия и осознание того, что ничто не посмеет ему помешать. Не водится во владениях Владимира, на землях его Руси, разбойников.

«Лебёдушка» отшвартовалась от берега, когда ещё длинные тени могучих дубов и вязов падали во всю свою длину на речную воду. Немного заняло времени выйти на стрежень, а дальше быстрое течение само понесло ладью. Словно специально желая облегчить последний отрезок пути, подул северный ветерок. Поставили парус. Вёслами никто не работал – на кой? Появились первые рыбачьи лодки, затем встретились попутные купеческие ладьи, тоже идущие к Киеву.

Данила всё ожидал, когда же он увидит стольный город не как раб, а как свободный муж, а значит, сможет его разглядеть во всех подробностях. Лес сменили поля, вернее так – поле, степь, кое-где распаханная, на которой уже появились первые всходы.

Данила сначала подумал, что это какой-то странный лес растёт или роща, но по приближении он начал различать ровные линии построек. Это был город. На одном из высоких холмов, которые так часто встречаются на правом берегу Днепра, стоял деревянный кремль, детинец по-здешнему, обнесённый частоколом. Ниже виднелись дома, немаленькие, если судить издалека, тоже защищённые отдельной стеной. А ещё ниже, ближе к реке, весь холм устилали посады, как грибы на пеньке, – жилища простых бедных горожан. Южные окраины Киева упирались в резкие обрывы холмов, а вот против течения Днепра вдоль берега тянулись мелкие домишки, иногда стоящие почти у самой воды. Именно эти хижины первыми встречали путешественников с Севера. Молодцов вспомнил убогий план города, запомнившийся из школьного учебника, и понял, что через пару сотен лет эти кварталы назовут Подолом.

Последней стала видна пристань. Возможно, Данила отвык просто от больших городов, но ему она показалась просто огромной, заполненной небывалым количеством судов всевозможных размеров.

Началась обычная работа: пройти по фарватеру промеж других кораблей (что само по себе было не так-то просто), найти место для швартовки, дальше – уплата пошлин, торги с тиуном и выгрузка товаров. Путята сразу нашёл своих компаньонов и укатил с ними решать дела, прихватив с собой для солидности, а может, и для морального давления, Воислава и Вуефаста. За нанятыми грузчиками оставили присматривать младших обережников, а старшие, к которым неожиданно для себя теперь причислялся и Молодцов, остались не у дел и поэтому просто расселись по бортам, наблюдая за суетой на пристани и попивая прохладный (прямо из трюма) мёд.

Киев, как и Смоленск, да и практически все города, стоящие на Днепре, располагался на высоком холме правового берега. Чтобы достичь города или даже его пригородов, всем желающим приходилось совершать пешее путешествие в гору и тащить либо на себе, либо на лошади все свои пожитки.

Данила смотрел с палубы ладьи на десятки тянущихся вверх цепочек людей, и у него эта картина вызывала стойкие ассоциации с муравейником. Да, именно с огромным муравейником. А корабли кругом походили на больших многоножек, приручённых этими трудолюбивыми муравьями.

«М-да… не знаю, как муравьи, но здесь люди впахивают будь здоров. Никто ни о каком трудовом кодексе не слышал», – подумал Данила.

На самом деле «трудовой кодекс» был один – голод. И порой он наступал, несмотря на все старания земледельцев. А ещё долг: не смог выплатить заём – пожалуйте в холопы, а то и сразу в челядины, а из рабского сословия ты почти гарантированно выбраться не сможешь. Не хочешь работать, пожалуйста, но голод и долги с тебя спросят в свой срок. И это не считая войн и эпидемий.

Люди в древности знали, что такое труд. Данила не раз обращал внимание, насколько эргономично и просто делалась любая вещь, даже ювелирные украшения, с минимальным приложением сил и максимальной пользой. Дороговизна всех изделий происходила не от того, что люди в древности были тупые, а от того, что всё делалось примитивными орудиями труда. Попробуй перековать железяку одним только молотом в печи, которую накаляют кожаными мехами!

Поэтому, глядя на поднимавшихся на гору людей, Данила очень ценил время, когда можно вот так, с друзьями, спокойно посидеть и попить мёд.

Но просто сидеть было скучно, оттого и лезли в голову мысли о предстоящих делах.

– Клек, а Путята торговать собирается не только в Киеве? – спросил Данила у гревшегося на солнце и думавшего о своём варяга.

Тот недовольно покосился на друга, усевшегося на сложенных тюках, вынул травинку изо рта:

– Конечно. А тебе что за дело? Мы, считай, всё лето будем бездельем маяться. Пока купец товар не сбудет, не сыщется нам работы. Только серебро тратить, – варяг мечтательно потянулся.

– Да так, интересно, по каким городам плавать будем.

– Тебе не всё равно, где мёд пить? А, погоди, понял. Кузнеца своего хочешь встретить?

– Какого кузнеца?

– Вот те приехали, распрягай!.. Кузнеца, по слову которого батька тебя к нам взял.

– Вакулу? – опомнился Молодцов. – А мы его встретим?

– Конечно, у Воислава с ним особый договор, так придёшь сам к нему. Не забудь подарок привезти, ты ему многим обязан.


– Это точно. Но я не только к нему собирался.

– А куда ещё?

– Да так, со знакомыми одними встретиться.

Клек, сощурившись, посмотрел на друга, но Данила не стал дальше развивать разговор, не хотелось ему: сегодня ещё предстояло нелёгкое общение, да и всё, что нужно, он узнал.

– А какой тут товар для боярина Серегея? – спросил он, глядя, как грузчики переносят мешки и связки шкур.

– Вон, видишь, на тюках пометка – сокол. Его знак, – ответил Жаворонок. – А что ты этим боярином так интересуешься? Который раз уже о нём спрашиваешь.

– Да он, наверное, услышал, что тот боярин христианин, – вмешался Ломята, который тоже отлынивал от дел, – и решил к нему на службу подрядиться.

– Ну а что, – в шутку ответил Данила, – мы, христиане, народ смиренный, беззащитный, нам вместе нужно держаться, чтобы нас не обидели.

Будто где-то далеко в воду обрушилась целая скала – это варяг захохотал:

– Что христиане робкие, я слышал, особенно императоры ихние. Но батька наш, и правда, зря голову не рубит. А вообще, ты верно сказал, – Клек обхватил за шею Молодцова, – братство и род – самое важное в жизни! Верно, Ломята?

– Ещё бы!

Оба обережника в подтверждение своих слов дружески саданули себя ладонью об ладонь. Звук раздался, как будто две деревяшки столкнулись – длани у гребцов мозолистые, набитые получше, чем у всяких там каратистов.

– Так что там с боярином?

– Нет его в Киеве, – сказал Скорохват, он стоял, одной ногой упираясь в борт и попивая мёд из чарки, взглядом искал что-то на причале. – Уехал к сыну старшему в уличскую землю. Осенью вернётся только. Вот тогда его сам увидеть сможешь. Путята к нему на подворье придёт новый ряд заключать, а после и вовсе можем с его кораблями через Пороги поплыть. Так что радуйся.

– Ага… радуюсь.

Если к Кумарю с его охотниками у Данилы практически исчезла злоба, то к боярину Серегею у него счёты остались. Конечно, он прекрасно понимал: где простой обережник, а где знатный боярин. Но Даниле хотелось хотя бы посмотреть в глаза этому боярину и спросить: «Что ж ты меня язычникам в жертву продал, падла, мы же всё-таки единоверцы?»

Правда, и такой вопрос к боярину, скорее всего, повлечёт весьма суровые последствия. Но это будет осенью, а пока…

– Путята и Воислав возвращаются! – крикнул Мал с кормы.



О, вот это дело! Сейчас в кошели обережников упадёт серебро и можно будет отправиться: кому-то в харчевню – мёд пить и девок щупать, а кому-то за солидными покупками, ведь он не один плывёт, а с девушкой.

Киевский торг очень сильно походил на смоленский: шум, толпа, крики зазывал, но отличался богатством и разнообразием. Уже пришли первые корабли с Юга, пробились сквозь пороги Днепра, поднялись вверх по Бугу и другим рекам, привезли драгоценные ткани из Китая и Персии и не менее дорогие пряности и благовония. Их-то и возжелал первыми купить Молодцов. Правда, стоило упомянуть ещё одно заметное отличие торга – кони. Подавляющее большинство покупателей перемещалось на своих двоих, но теперь и всадники встречались едва ли не каждые десять шагов, причём многие восседали не на перекормленных осликах, а на статных красавцах с атласными переливающимися боками.

Там, где торговали специями, народу было немного, зато дежурили аж три отрока вместе с гриднем. Улада выбрала один из лотков по только ей ведомым признакам. Специи лежали в маленьких, тщательно закрытых кожаных мешочках. Смуглокожий продавец с тонкими усиками назвал цену, и Данила выпал в осадок.

Но Уладка, умничка, потребовала дать понюхать один из мешочков – и началось действо.

«А из неё мог выйти неплохой купец!»

Рядились они с торговцем долго, сыпали незнакомыми терминами и названиями. Улада утверждала, что это вовсе не тот перец, который купец назвал, и запах у него не тот, и цвет, и вообще он разбавленный с примесями. Торговец, разумеется, возмущался, нахваливал товар, пару раз отпустил комплименты в сторону девушки, но, увидев нахмуренный взгляд Данилы, быстро свернул на правильный путь. Улада согласилась купить этот несчастный мешочек пряностей, сбив цену раза в три, но сумма всё равно оставалась заоблачной. Хорошо хоть Путята в который раз проявил ум и проницательность и выдал часть причитающегося охранникам мехами. Торговец специями согласился принять в уплату беличьи шкурки, а поскольку большая часть кораблей с мехами ещё не добралась до Киева, цены на них были очень даже приличные.

Дальше Данила с Уладой направились за тканями. Здесь никакого торга не было. Улыбчивый продавец, грек по виду, пригласил в свой магазин, представился Анастасием, по-словенски он говорил со странным акцентом – оказался родом из Тмутаракани.

В магазине Анастасия были расставлены рулоны всевозможных тканей. Улада наотрез отказалась покупать себе готовое платье, сказала, что сама сошьёт, какое надо, нужно только материал подобрать. То, как она выбирала ткань, можно было сравнить разве что с разминированием мины: девушка тёрла, проглядывала на свет, нюхала, даже пару раз коснулась языком понравившегося полотна.

Наконец выбор был сделан. Анастасий внимательно посмотрел на Уладу, потом на Молодцова – назвал цену. Улада предложила на четверть меньше, продавец согласился.

Возвращалась молодая пара не спеша. Данила по пути купил сладостей себе и Уладе. Ему захотелось побродить по Киеву, посмотреть на высокие рубленые терема, поднимающиеся над крепкими заборами, поглядеть на Днепр и бегущие по нему корабли со вздутыми парусами. К ладье подошли уже вечером, надо было узнать, где придётся ночевать – опять на ладье или уже в гостинице.

– Ну как, сходили, закупились? – по-простецки спросил Жаворонок.

Улада вместо ответа вытащила из котомки рулон зелёной ткани, шутливо завернулась в него, состроила глазки.

Немедля подошёл один из приказчиков Путяты, пощупал ткань, деловито спросил, где и за сколько купила. Девушка ответила, вокруг неё сразу собрался целый консилиум из любителей текстильного товара и принялся обсуждать соотношение цены и качества.

Данила отошёл в сторону, чтобы не мешать. Путята отсутствовал, но прислал посыльного со словами, что кто желает может прийти на подворье к его компаньону, где дорогого гостя накормят, напоят и спать уложат. Большая часть экипажа отказалась. Лично Даниле было приятнее спать под открытым небом на покачивающейся ладье, чем в душной комнате на кровати с клопами. Да и сроднился он как-то за время путешествия с «Лебёдушкой». Видимо, похожие чувства испытывали и остальные.

Торговый день на пристани завершался, на закате расходились люди, утихал шум, чтобы с рассветом, а кто-то и засветло, приступить к работе. Летом ночи короткие, а жизнь весёлая.



В это же время вернулся Воислав с кормчим. Пока Данила ходил за покупками, они, оказывается, вместе с Клеком отправились на главное капище Киева, отдать положенное Перуну, не кровью, но серебром – таков обычай варяжского братства.

Капище было хорошо видно с пристани. Оно стояло на самой вершине Горы – так называли холм, на котором стоял детинец. И даже самого Перуна легко можно было различить – это был самый высокий и тёмный столб среди прочих кумиров. На это место его возвёл сам Владимир, он считался верховным жрецом Перуна, а тот – верховным богом подчинённых Киеву земель. Но среди стоящих на Горе кумиров Перун был таким же богом, как Велес, Сварог и прочие, так и сам Владимир считался таким же князем, как и другие князья (черниговские, например), принёсшие ему присягу. Только более великим и самым сильным.

Данила, укладываясь ко сну и смотря на грозную, даже издалека, фигуру Перуна, думал: как же Воислав может оставаться христианином и при этом почитать воинского бога? Нет, в язычестве Молодцова как раз привлекала простота и логика взаимоотношений с высшими силами. Ты им жертвы – кровь, золото, снедь (еду, кстати, после обряда можно самому съесть – бог и запахом сыт будет, а коли сам человек наестся, так и богу приятно), они в ответ – поддержку и помощь. По возможности, конечно, и по обилию жертв. Никакого раскаяния и мук совести по большому счёту не требуется. Единственное, если убьёшь кого-нибудь из своего рода-племени или похулишь тех же богов, например, поклянёшься выполнить какой-нибудь обет, гейс, как говорят викинги, и не выполнишь, – вот тогда да, отвечать придётся. Но и в этом случае есть возможность договориться.