Князь моих запретных снов
Часть 40 из 45 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Мы пришли в крыло замка, где я никогда не бывала раньше. Здесь было мрачно, сыро, холодно, словно никогда не топили. Кое-где штукатурка пластами отваливалась от стен, встречались пятна зеленой плесени. Все это навевало темную, болезненную тоску и неясное беспокойство, словно кто-то стоит и невесомо дышит в затылок.
Мастер Брист остановился перед закрытой дверью, повернулся ко мне.
– Ильса, никаких обмороков, договорились? Еще не хватало тебя в чувство приводить. Тут и без тебя… – Он вздохнул и дернул на себя тяжелые створки.
Альберт аккуратно подтолкнул меня в спину.
Я выдохнула. А как вдохнуть – забыла.
Никогда раньше я не была в подобных местах. Наверное, это специальная аудитория, здесь парты ярусами поднимались кверху, окружая центральную площадку. Окна – высокие, в пол, – давали достаточно света, так что не осталось сомнений в том, что – или кто – лежал на длинном столе, окруженный цветными склянками и холодно поблескивающими инструментами. На серой простыне, которой было накрыто тело Кодеуса Клайса, кое-где проступили грязно-бурые пятна, и я, сглатывая горькую слюну, кое-как сообразила, что это кровь из тех ран, от которых глава замка и умер. Судя по всему, били его в живот, много раз, как будто убийца потерял рассудок и никак не мог остановиться.
– Ильса, послушай, – голос Бриста глухо звучал над самым ухом, и я отстраненно поняла, что он мягко приобнял меня за плечи и медленно ведет к страшному столу, – у тебя недостижимая для нас чувствительность, девочка. Скажи нам, где сейчас душа Клайса. Ты ведь сможешь понять, если его душа находится в Долине?
…Да, наверное, смогу. Об этом нашепчут мне алые веревки, мерзкие, как насосавшиеся крови пиявки.
– Не бойся. – Мастер поставил меня аккурат перед столом, прямо напротив кровавых пятен.
Я сжала челюсти, потому что к горлу подкатил горький комок тошноты.
– Возьми его за руку, не бойся, – доносилось словно издалека.
Мне под пальцы сунули что-то холодное… неживое…
Я зажмурилась, чтобы не видеть ни комнаты, ни закрытого тканью тела. Хотелось убежать, не знаю, как и куда… но чтобы не было ничего этого, чтобы не подгибались колени от противной слабости, чтобы тошнотворный запах крови не лез в ноздри…
– Ильсара, пожалуйста, – шелестел над ухом мастер, – это очень важно. Попытайся почувствовать. Ну ты же умеешь…
Мне все еще хотелось сбежать. А пальцы механически сомкнулись на твердом ледяном запястье Клайса. И перед глазами – то, как он, устраиваясь среди подушек, достает небольшой томик в темном переплете, раскрывает его… Клайс приходил и ночевал со мной рядом, когда мне было плохо. Берег меня… от кого? И вот, в результате…
Я всхлипнула. Наверное, мне будет его не хватать, хоть и не было между нами ничего, о чем шепчутся недалекие ученицы. Я судорожно стиснула его запястье, глядя куда-то поверх ярусов парт, в светлые квадратики оконных стекол.
Надо успокоиться. Просто успокоиться и попытаться понять, где он. Как-то войти в то состояние, в котором очень отчетливо приходит понимание истинной, настоящей смерти, недвижимости и покоя – вместо колышущегося моря багровых вязких щупалец.
Я отпускала саму себя, рассыпаясь тысячью сверкающих капель, разливаясь масляной пленкой поверх всего, что составляет мир живых. И там, на границе Долины Сна, смешиваясь с бурлящей рекой чужих сновидений, пропуская сквозь себя тысячи заблудившихся душ, я вдруг поняла, что Кодеуса Клайса нет в Долине, что его вообще нет больше, и все, что связано с ним, – недвижимый покой. Ничто.
– …Ильса!
Едкая боль обожгла щеку. Я затрясла головой, зрение медленно прояснялось. Рот был наполнен чем-то соленым, похоже, прокусила изнутри губу.
– Ильса, давай, дыши, – кажется, голос Альберта.
– Что-нибудь почувствовала? – рокочущие нотки в голосе Бриста.
– Да-а, – выдохнула я хрипло, – да. Он… умер. Просто умер. Я чувствовала ничто, недвижимость и покой.
– О чем я и говорил, – бодро прокомментировал Альберт. Кажется, он сказал это Бристу.
– Тогда я ничего не понимаю.
Туман перед глазами потихоньку рассеивался, я собирала себя по частям, словно склеивала разбитую вазу. Вот наставник, вот Альберт. О чем они там переговариваются?
– Предыдущие были убиты не так, у обоих горло перерезано, – спокойно говорил Альберт, – а мастера Клайса убили… истыкали ножом. Надо нож искать, мастер Брист, понимаете?
– Нож можно помыть, – проворчал Орнус. – Ну и… кто мог это сделать? Наставников не так много в замке. Мне не хотелось бы думать, что среди нас прячется еще один убийца.
– А почему вы ищете среди наставников? – прошептала я, но была услышана.
– Предыдущие убийства были ритуальными, – продолжил мастер Брист, глядя уже на меня, – это кто-то из наставников. Но кто?
– А это убийство – случайное, – сказал Альберт, – или наоборот, неслучайное…
– Ильсара, – мастер Брист подошел, – я… прости, ты даже не позавтракала. Прости, что мы тебя вот так вытащили сюда. Но надо было, чтобы это сделал кто-то… не из наставников.
– Ничего, – я помотала головой, – главное, помочь.
– Ты нам очень сейчас помогла, – вставил словечко Альберт, – идем, отведу тебя в трапезную.
* * *
В трапезную… Какая трапезная, когда от одной мысли о еде начинает мутить? Да еще руки… ощущение грязи. Не то чтобы я боялась покойников, но все равно что-то, засевшее глубоко внутри, нашептывало: останки должны быть преданы земле и касаться их совершенно незачем.
– В уборную, – шепнула я, уже и не надеясь, что Альберт услышит.
Но он услышал, кивнул и, поддерживая под локоть, повел по коридору. Я совершенно не думала о том, куда мы шагаем. Мимо плыли старые стены, выложенные крупными камнями арочные проходы, мелькали какие-то лица… Наконец мы остановились перед тяжелой дверью, ведущей в нашу женскую уборную, и Альберт отпустил мой локоть.
– Ты как? Сама управишься?
Я кивнула. А перед глазами все стояло лицо Кодеуса Клайса, величественное, жутковатое и одновременно красивое, каким я его увидела, впервые попав в замок. Кто его так? За что?
– Ну иди, что ли. – Альберт нерешительно топтался на месте и явно что-то замышлял. – Тебя подождать или сама до комнаты дойдешь? Я бы советовал все-таки перекусить, или… Стой! Я тебе принесу завтрак, хорошо?
Я еще раз кивнула. Да, наверное, позавтракать будет правильно, надеюсь, меня не вывернет.
В уборной было тихо и пусто. Я склонилась над рукомойником, широким, мраморным и скользким, словно внутренности ракушки, когда оттуда выковыриваешь улитку. Открыла воду. Пузыристая струя зашелестела, скатываясь по мрамору в слив, а я… тяжело дыша, уперлась руками в края рукомойника и так застыла. В пальцах все еще жило ощущение холода, чувство, как будто человеческая плоть сделалась твердой, словно камень… Поплескала в лицо холодной водой, посмотрела на себя в зеркало. Глаза покраснели и болели. Всклокоченные волосы. Да, великие духи, кому какая разница?
И вот ведь странно. Сколько я здесь прожила, никто мне ни разу не сказал в лицо, что, мол, я – возлюбленная мастера Клайса. А стоило случиться трагедии, и столько нового о себе узнала. Тут я скрипнула зубами. Габриэль! Даже она считает, что у нас с Клайсом что-то было! Глупо-то как… И почему моя подруга верит в глупости? Или не подруга вовсе? А кто тогда – подруга?
Я помотала головой, в последний раз отерла холодной водой лицо, отряхнула руки. Все запуталось окончательно. Мне хотелось думать о Винсенте и о том, что он решит, но приходилось думать о том, что на меня косо смотрят и что – не приведи духи – еще обвинят в убийстве собственного «любовника»!
А еще Альберт. Хитрый жук. Он видел, что я возвращалась ночью, но, похоже, никому ничего не сказал – и у меня ничего не спросил. Или тогда, когда хватал меня за задницу, увидел нечто такое, отчего разом отпали все вопросы?
Вздохнув, я побрела к выходу. Еще никогда не попадала я в столь удручающую ситуацию: мужчина, которого я люблю, похоже, не готов расстаться с мертвой сестрой, девушка, которую я считала подругой, внезапно повернулась ко мне столь оригинальной своей стороной, что и не знаешь, что думать. Вдобавок ученики считают меня любовницей Клайса – а раньше, раньше-то почему все молчали? И Альберт загадочно смотрит ясным взглядом и тоже молчит.
Я хлопнула от души дверью уборной и, вздыхая, побрела к нашей с Габи комнате.
Она уже была там, сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и читала книгу. Даже не посмотрела в мою сторону, и оттого так сделалось больно, до горького кома в горле. На столе уже стоял поднос с завтраком: каша с маслом, булочка, кружка с компотом. Я уселась, поковырялась в тарелке и затем, чувствуя, что молчание становится просто невыносимым, позвала:
– Габриэль.
Удостоилась сердитого взгляда темных глаз поверх книги.
– Послушай, Габи, – каша застревала в горле, – это все как-то… Почему ты так на меня злишься? Я же вижу, что злишься.
Тут Габриэль все же отложила книгу, опустила ноги вниз и, выпрямившись, вздернув подбородок, сказала:
– Это ты послушай. Я думала, мы подруги. Но этой ночью… Когда Альберт пришел – да, я не вижу причин скрывать, что мы были вместе, – так вот, когда он пришел, твоя кровать была пустой. А дверь закрыта на щеколду. Где тебя носило, Ильса? Все-таки если мы подруги, то ты должна была…
– Но это не мой секрет, прости, – вырвалось раньше, чем я обдумала ответ.
– Странное совпадение, Ильсара, – продолжила Габи, гневно сверкая глазищами, – ты исчезаешь куда-то ночью, и этой же ночью кто-то убивает нашего главу. Который, как многие говорили, неровно к тебе дышал.
– Многие говорили… – невольно повторила я. – А что ж мне никто об этом не сказал? Что ж ты мне об этом ни разу не сказала, подруга?
Габи вскочила на ноги и забегала по комнате.
– Так это бы выглядело крайне глупо, Ильса! Если у вас что-то было, согласись, глупо говорить, ах, Ильса, все шепчутся о том, что у вас с Клайсом роман! И вообще… могла бы мне и сама все рассказать.
– Я бы с радостью, если бы могла! – сорвалась я на крик и сама того испугалась.
Дернула неловко рукой, и ложка, подпрыгивая, поскакала по полу как раз в направлении Габриэль. Как будто я ее туда швырнула.
Нахмурившись, подруга – или девушка, которую я просто принимала за таковую, – наклонилась, чтобы поднять ложку, и… внезапно замерла в этой позе.
– Что такое? Габи? – Я тоже вскочила со стола.
Сердце заколотилось как сумасшедшее от какого-то горького предчувствия, как будто вот-вот что-то произойдет, что-то важное… То, что сметет нашу с Габриэль дружбу, как половодье уносит дома, как буря срывает соломенные крыши…
– Это еще что такое? – пробормотала Габриэль и полезла под свою кровать.
Я даже на цыпочки привстала, чтобы видеть, что она там найдет.
Через минуту Габи вынырнула оттуда, а у меня все опустилось внутри. Лицо как будто ожгло воздухом из печи: Габи была бледной, словно простыня, глазищи – два бездонных колодца, подбородок трясется, да и вся она дрожит, как в ознобе. Я даже не сразу поняла, что в руке Габриэль держит нож с длинным лезвием, черной удобной рукояткой. Лезвие покрывали бурые узоры и засохшие черные сгустки.
– Габриэль, – прошептала я, – что это…
Она не ответила, глядя на меня. Взгляд – совершенно безумный.
– Габи, – беспомощно прошептала я, – Габи-и-и…
Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, чья кровь засохла на лезвии. Еще несколько мгновений Габриэль дико взирала на меня, а затем порскнула в сторону двери, так быстро, что я не успела ее схватить даже за платье. Грохнула дверь о притолоку, и только звонкие удары каблучков о камень и – надрывное:
– Помогите! Помоги-и-ите!
Я медленно опустилась на колени. В голове была звенящая пустота. А еще очень болело где-то под ребрами, там, где душа, там, где великие духи оставляют в нас частицу себя.
Мастер Брист остановился перед закрытой дверью, повернулся ко мне.
– Ильса, никаких обмороков, договорились? Еще не хватало тебя в чувство приводить. Тут и без тебя… – Он вздохнул и дернул на себя тяжелые створки.
Альберт аккуратно подтолкнул меня в спину.
Я выдохнула. А как вдохнуть – забыла.
Никогда раньше я не была в подобных местах. Наверное, это специальная аудитория, здесь парты ярусами поднимались кверху, окружая центральную площадку. Окна – высокие, в пол, – давали достаточно света, так что не осталось сомнений в том, что – или кто – лежал на длинном столе, окруженный цветными склянками и холодно поблескивающими инструментами. На серой простыне, которой было накрыто тело Кодеуса Клайса, кое-где проступили грязно-бурые пятна, и я, сглатывая горькую слюну, кое-как сообразила, что это кровь из тех ран, от которых глава замка и умер. Судя по всему, били его в живот, много раз, как будто убийца потерял рассудок и никак не мог остановиться.
– Ильса, послушай, – голос Бриста глухо звучал над самым ухом, и я отстраненно поняла, что он мягко приобнял меня за плечи и медленно ведет к страшному столу, – у тебя недостижимая для нас чувствительность, девочка. Скажи нам, где сейчас душа Клайса. Ты ведь сможешь понять, если его душа находится в Долине?
…Да, наверное, смогу. Об этом нашепчут мне алые веревки, мерзкие, как насосавшиеся крови пиявки.
– Не бойся. – Мастер поставил меня аккурат перед столом, прямо напротив кровавых пятен.
Я сжала челюсти, потому что к горлу подкатил горький комок тошноты.
– Возьми его за руку, не бойся, – доносилось словно издалека.
Мне под пальцы сунули что-то холодное… неживое…
Я зажмурилась, чтобы не видеть ни комнаты, ни закрытого тканью тела. Хотелось убежать, не знаю, как и куда… но чтобы не было ничего этого, чтобы не подгибались колени от противной слабости, чтобы тошнотворный запах крови не лез в ноздри…
– Ильсара, пожалуйста, – шелестел над ухом мастер, – это очень важно. Попытайся почувствовать. Ну ты же умеешь…
Мне все еще хотелось сбежать. А пальцы механически сомкнулись на твердом ледяном запястье Клайса. И перед глазами – то, как он, устраиваясь среди подушек, достает небольшой томик в темном переплете, раскрывает его… Клайс приходил и ночевал со мной рядом, когда мне было плохо. Берег меня… от кого? И вот, в результате…
Я всхлипнула. Наверное, мне будет его не хватать, хоть и не было между нами ничего, о чем шепчутся недалекие ученицы. Я судорожно стиснула его запястье, глядя куда-то поверх ярусов парт, в светлые квадратики оконных стекол.
Надо успокоиться. Просто успокоиться и попытаться понять, где он. Как-то войти в то состояние, в котором очень отчетливо приходит понимание истинной, настоящей смерти, недвижимости и покоя – вместо колышущегося моря багровых вязких щупалец.
Я отпускала саму себя, рассыпаясь тысячью сверкающих капель, разливаясь масляной пленкой поверх всего, что составляет мир живых. И там, на границе Долины Сна, смешиваясь с бурлящей рекой чужих сновидений, пропуская сквозь себя тысячи заблудившихся душ, я вдруг поняла, что Кодеуса Клайса нет в Долине, что его вообще нет больше, и все, что связано с ним, – недвижимый покой. Ничто.
– …Ильса!
Едкая боль обожгла щеку. Я затрясла головой, зрение медленно прояснялось. Рот был наполнен чем-то соленым, похоже, прокусила изнутри губу.
– Ильса, давай, дыши, – кажется, голос Альберта.
– Что-нибудь почувствовала? – рокочущие нотки в голосе Бриста.
– Да-а, – выдохнула я хрипло, – да. Он… умер. Просто умер. Я чувствовала ничто, недвижимость и покой.
– О чем я и говорил, – бодро прокомментировал Альберт. Кажется, он сказал это Бристу.
– Тогда я ничего не понимаю.
Туман перед глазами потихоньку рассеивался, я собирала себя по частям, словно склеивала разбитую вазу. Вот наставник, вот Альберт. О чем они там переговариваются?
– Предыдущие были убиты не так, у обоих горло перерезано, – спокойно говорил Альберт, – а мастера Клайса убили… истыкали ножом. Надо нож искать, мастер Брист, понимаете?
– Нож можно помыть, – проворчал Орнус. – Ну и… кто мог это сделать? Наставников не так много в замке. Мне не хотелось бы думать, что среди нас прячется еще один убийца.
– А почему вы ищете среди наставников? – прошептала я, но была услышана.
– Предыдущие убийства были ритуальными, – продолжил мастер Брист, глядя уже на меня, – это кто-то из наставников. Но кто?
– А это убийство – случайное, – сказал Альберт, – или наоборот, неслучайное…
– Ильсара, – мастер Брист подошел, – я… прости, ты даже не позавтракала. Прости, что мы тебя вот так вытащили сюда. Но надо было, чтобы это сделал кто-то… не из наставников.
– Ничего, – я помотала головой, – главное, помочь.
– Ты нам очень сейчас помогла, – вставил словечко Альберт, – идем, отведу тебя в трапезную.
* * *
В трапезную… Какая трапезная, когда от одной мысли о еде начинает мутить? Да еще руки… ощущение грязи. Не то чтобы я боялась покойников, но все равно что-то, засевшее глубоко внутри, нашептывало: останки должны быть преданы земле и касаться их совершенно незачем.
– В уборную, – шепнула я, уже и не надеясь, что Альберт услышит.
Но он услышал, кивнул и, поддерживая под локоть, повел по коридору. Я совершенно не думала о том, куда мы шагаем. Мимо плыли старые стены, выложенные крупными камнями арочные проходы, мелькали какие-то лица… Наконец мы остановились перед тяжелой дверью, ведущей в нашу женскую уборную, и Альберт отпустил мой локоть.
– Ты как? Сама управишься?
Я кивнула. А перед глазами все стояло лицо Кодеуса Клайса, величественное, жутковатое и одновременно красивое, каким я его увидела, впервые попав в замок. Кто его так? За что?
– Ну иди, что ли. – Альберт нерешительно топтался на месте и явно что-то замышлял. – Тебя подождать или сама до комнаты дойдешь? Я бы советовал все-таки перекусить, или… Стой! Я тебе принесу завтрак, хорошо?
Я еще раз кивнула. Да, наверное, позавтракать будет правильно, надеюсь, меня не вывернет.
В уборной было тихо и пусто. Я склонилась над рукомойником, широким, мраморным и скользким, словно внутренности ракушки, когда оттуда выковыриваешь улитку. Открыла воду. Пузыристая струя зашелестела, скатываясь по мрамору в слив, а я… тяжело дыша, уперлась руками в края рукомойника и так застыла. В пальцах все еще жило ощущение холода, чувство, как будто человеческая плоть сделалась твердой, словно камень… Поплескала в лицо холодной водой, посмотрела на себя в зеркало. Глаза покраснели и болели. Всклокоченные волосы. Да, великие духи, кому какая разница?
И вот ведь странно. Сколько я здесь прожила, никто мне ни разу не сказал в лицо, что, мол, я – возлюбленная мастера Клайса. А стоило случиться трагедии, и столько нового о себе узнала. Тут я скрипнула зубами. Габриэль! Даже она считает, что у нас с Клайсом что-то было! Глупо-то как… И почему моя подруга верит в глупости? Или не подруга вовсе? А кто тогда – подруга?
Я помотала головой, в последний раз отерла холодной водой лицо, отряхнула руки. Все запуталось окончательно. Мне хотелось думать о Винсенте и о том, что он решит, но приходилось думать о том, что на меня косо смотрят и что – не приведи духи – еще обвинят в убийстве собственного «любовника»!
А еще Альберт. Хитрый жук. Он видел, что я возвращалась ночью, но, похоже, никому ничего не сказал – и у меня ничего не спросил. Или тогда, когда хватал меня за задницу, увидел нечто такое, отчего разом отпали все вопросы?
Вздохнув, я побрела к выходу. Еще никогда не попадала я в столь удручающую ситуацию: мужчина, которого я люблю, похоже, не готов расстаться с мертвой сестрой, девушка, которую я считала подругой, внезапно повернулась ко мне столь оригинальной своей стороной, что и не знаешь, что думать. Вдобавок ученики считают меня любовницей Клайса – а раньше, раньше-то почему все молчали? И Альберт загадочно смотрит ясным взглядом и тоже молчит.
Я хлопнула от души дверью уборной и, вздыхая, побрела к нашей с Габи комнате.
Она уже была там, сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и читала книгу. Даже не посмотрела в мою сторону, и оттого так сделалось больно, до горького кома в горле. На столе уже стоял поднос с завтраком: каша с маслом, булочка, кружка с компотом. Я уселась, поковырялась в тарелке и затем, чувствуя, что молчание становится просто невыносимым, позвала:
– Габриэль.
Удостоилась сердитого взгляда темных глаз поверх книги.
– Послушай, Габи, – каша застревала в горле, – это все как-то… Почему ты так на меня злишься? Я же вижу, что злишься.
Тут Габриэль все же отложила книгу, опустила ноги вниз и, выпрямившись, вздернув подбородок, сказала:
– Это ты послушай. Я думала, мы подруги. Но этой ночью… Когда Альберт пришел – да, я не вижу причин скрывать, что мы были вместе, – так вот, когда он пришел, твоя кровать была пустой. А дверь закрыта на щеколду. Где тебя носило, Ильса? Все-таки если мы подруги, то ты должна была…
– Но это не мой секрет, прости, – вырвалось раньше, чем я обдумала ответ.
– Странное совпадение, Ильсара, – продолжила Габи, гневно сверкая глазищами, – ты исчезаешь куда-то ночью, и этой же ночью кто-то убивает нашего главу. Который, как многие говорили, неровно к тебе дышал.
– Многие говорили… – невольно повторила я. – А что ж мне никто об этом не сказал? Что ж ты мне об этом ни разу не сказала, подруга?
Габи вскочила на ноги и забегала по комнате.
– Так это бы выглядело крайне глупо, Ильса! Если у вас что-то было, согласись, глупо говорить, ах, Ильса, все шепчутся о том, что у вас с Клайсом роман! И вообще… могла бы мне и сама все рассказать.
– Я бы с радостью, если бы могла! – сорвалась я на крик и сама того испугалась.
Дернула неловко рукой, и ложка, подпрыгивая, поскакала по полу как раз в направлении Габриэль. Как будто я ее туда швырнула.
Нахмурившись, подруга – или девушка, которую я просто принимала за таковую, – наклонилась, чтобы поднять ложку, и… внезапно замерла в этой позе.
– Что такое? Габи? – Я тоже вскочила со стола.
Сердце заколотилось как сумасшедшее от какого-то горького предчувствия, как будто вот-вот что-то произойдет, что-то важное… То, что сметет нашу с Габриэль дружбу, как половодье уносит дома, как буря срывает соломенные крыши…
– Это еще что такое? – пробормотала Габриэль и полезла под свою кровать.
Я даже на цыпочки привстала, чтобы видеть, что она там найдет.
Через минуту Габи вынырнула оттуда, а у меня все опустилось внутри. Лицо как будто ожгло воздухом из печи: Габи была бледной, словно простыня, глазищи – два бездонных колодца, подбородок трясется, да и вся она дрожит, как в ознобе. Я даже не сразу поняла, что в руке Габриэль держит нож с длинным лезвием, черной удобной рукояткой. Лезвие покрывали бурые узоры и засохшие черные сгустки.
– Габриэль, – прошептала я, – что это…
Она не ответила, глядя на меня. Взгляд – совершенно безумный.
– Габи, – беспомощно прошептала я, – Габи-и-и…
Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, чья кровь засохла на лезвии. Еще несколько мгновений Габриэль дико взирала на меня, а затем порскнула в сторону двери, так быстро, что я не успела ее схватить даже за платье. Грохнула дверь о притолоку, и только звонкие удары каблучков о камень и – надрывное:
– Помогите! Помоги-и-ите!
Я медленно опустилась на колени. В голове была звенящая пустота. А еще очень болело где-то под ребрами, там, где душа, там, где великие духи оставляют в нас частицу себя.