Князь моих запретных снов
Часть 32 из 45 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Хрустального шара с домиком внутри больше нет.
И, похоже, больше никогда князь Долины не сможет прийти ко мне. Так что…
– Ничего нет, – всхлипнув, выдохнула я, – ничего…
Теперь и правда ничего не было. И осознание этого оказалось настолько болезненным, что я съежилась под одеялом, повернулась на бок, отворачиваясь от Ригерта.
– Ильса.
Легкое прикосновение к плечу.
– Послушай…
Наверное, он все понял, даже без моих объяснений. И потому счел нужным предупредить:
– Это очень опасно, понимаешь? Вам еще не говорили толком о нем, но князь Долины принадлежит духу Сонной немочи. Мы так до сих пор и не знаем, сколько столетий он там, человек ли, да и был ли человеком. Но то, что мы услышали там с тобой… помнишь? Дух сказал, что боль восстанавливает силы князя. Это так. Подумай о том, скольких он убил. Подумай и о том, что в один прекрасный миг он тобой наиграется и тоже убьет.
Я промолчала и закрыла глаза. Не хотелось ни видеть, ни слышать наставника. Наиграется? Убьет? Что за глупости. Он специально это говорит. Винсент… совершенно не похоже, что он со мной игрался. Или все так и было, а я не понимала? Я окончательно запуталась. Но вместе с тем не удержалась и пробормотала:
– Почему вы не знаете, сколько ему лет? Это же брат Флавии, бывший владелец этого замка…
– Я в этом не уверен, – тихо сказал Шезми. – Нигде не сохранилось портретов ни Флавии, ни ее брата. Он мог лгать тебе, Ильса, если только ты с ним прежде разговаривала.
Разговаривала… Не только разговаривала, но ни капельки в этом не раскаиваюсь. Я лежала на боку, все ждала, когда же Ригерт уйдет, но он почему-то не торопился. Молчал, словно ждал от меня чего-то.
– Если, как вы говорите, князь играет нами, почему тогда он нас спас? – прошептала я.
– Потому что чем больше доверия, тем больнее потом, – уверенно ответил Шезми. – Такова его природа.
И неведомо, до чего бы мы договорились, но я услышала торопливые шаги Фелиции, она всегда ступала тяжело и немного шаркала одной ногой.
– Так, что тут у нас? – весело поинтересовалась она. – Мастер, не утомляйте девочку. Ей и так досталось.
– А мне что, не досталось? – буркнул Ригерт и заскрипел стулом, поднимаясь на ноги.
Я не стала оборачиваться, сделала вид, что заснула.
– Шли бы вы к себе, – проворчала Фелиция. – Она и без того плохо восстанавливается. Укус хорши та еще гадость.
– Ильса? – Он склонился надо мной, и мне больших усилий стоило, чтобы не разреветься, уткнувшись носом в подушку. Все то, о чем говорил Ригерт, словно разбередило едва затянувшуюся рану. – Отдыхай, – услышала тихое, – но все же подумай… обо всем. Не беспокойся, я никому ничего не скажу.
– Нечего говорить, – хрипло выдохнула я, – совершенно нечего.
И это могло стать чистой правдой.
Ригерт ушел, а Фелиция снова занялась мной. Она решила поменять повязку на плече, бинты присохли к краям раны, пришлось отмачивать. Потом она перебинтовала мне запястья, ее пухлые пальцы ловко порхали, управляясь с полосками чистого полотна. Я, уже по привычке, прикрывала глаза, чтобы не видеть болячку у нее на руке. От одного вида постоянно трескающейся коричневой корки меня начинало подташнивать. И почему Фелиция не забинтует ее? Настолько привыкла? Но раньше… ничего такого я не замечала.
– Вечереет, – бодро сказала женщина. – Кто сегодня у тебя дежурит?
Я пожала плечами.
– Может быть, Альберт?
Полные губы Фелиции растянулись в улыбке.
– Хороший мальчик. Он тебе нравится?
– Нравится.
– Я, когда на него смотрю, молодость вспоминаю, – голос лекарши сделался сладким до приторного, – конфетка, а не мальчик. Если понадобится снадобье от беременности, ты знаешь, у кого его брать.
– Спасибо, – я покорно кивнула, не желая ее разубеждать ни в чем. Пусть себе.
Мы были совершенно одни в лекарской палате. Я сидела, опираясь спиной об изголовье. Сквозь окно на пол падали розоватые лучи заходящего солнца, рисуя светлую дорожку по серому камню. Фелиция, подхватив таз с водой и старыми бинтами, направилась к выходу и там едва не столкнулась с мастером Бристом. Шустро шмыгнула в сторону, потому что Брист вошел широким шагом, ворвался, подобно темному вихрю. За ним процокала каблуками миниатюрная женщина средних лет, одетая роскошно, даже немного вульгарно. Я никогда не понимала, как можно носить платья с таким глубоким вырезом, что, казалось, грудь сейчас из него вывалится.
Я непонимающе уставилась на Бриста: мужчина улыбался, темные глаза довольно блестели. В общем, он имел такой вид, как будто только что проделал весьма важную и нужную работу. Или вырезал из дерева очередную спинку для стула.
– Ильса, – сказал он, продолжая улыбаться, – угадай, кого я к тебе привел?
И небрежным жестом пригладил седоватые волосы.
Оба они – наставник и незнакомка – остановились у моей кровати. Я мазнула взглядом по женщине. Роскошная, конечно, дамочка: в темно-синем бархате и кружевах, на каждом пальце по драгоценному перстню. И черные волосы уложены в сложную прическу, только тщательно завитые локоны по бокам обрамляют красивое породистое лицо. Аристократка, тут не ошибешься. Но зачем она здесь? Новая целительница? Так вроде бы не помираю…
Я пожала плечами, глядя на Бриста. И высказала предположение:
– Это новая целительница, мастер Брист?
Неожиданно плечи женщины мелко затряслись, как будто моя догадка ее рассмешила. Но стоило глянуть на ее лицо, и стало ясно, что она попросту плачет. Веки покраснели, и по старательно напудренным белым щекам покатились первые слезинки.
– Это герцогиня ар Мориш ар Дьюс, – глухо произнес Брист, и в его голосе мне почудились брезгливые нотки.
– А, – я встретилась взглядом с герцогиней, – вы из-за Тибриуса приехали? Ну так я ему ничего дурного не делала. И сказать мне ровным счетом нечего.
Взгляд у нее был… совершенно больной. Безумный. Зрачки почти поглотили радужку, и там, в этой темноте, бесновались такие страсти, что мне сделалось не по себе. Герцогиня всхлипнула, затем, словно опомнившись, быстро вытерла щеки кружевным платком. По палате поплыл аромат дорогих духов.
– Ильсара, – строго сказал Брист, – герцогиня приехала не к Тибриусу, она понимает, что несколько опоздала с воспитанием сына. Она приехала к тебе, потому что…
– Моя девочка! – вдруг просипела женщина, падая на колени перед кроватью. – Моя кровиночка!
– В общем, Ильса, это твоя матушка, – подытожил мастер Брист.
Еще раз глянув на герцогиню, он подмигнул мне, круто развернулся на каблуках и пошел прочь, оставив меня с этой явно не совсем нормальной дамой, которая вдруг вообразила, что у нее есть дочь и что эта дочь – я.
* * *
На Бриста стоило обидеться за то, что оставил меня наедине с герцогиней, которая, похоже, была не в себе. Сперва она ощупывала меня, как будто впервые видела, умоляюще заглядывала в глаза. Я терпела и, только когда она меня схватила за прокушенное плечо, зашипела от боли.
– Моя девочка, – бормотала она, – нашлась!
Женщина тихо всхлипывала, сглатывала слезы, то и дело промокала их платком, и черная краска, которой она подкрашивала ресницы, тоже потекла, размазалась уродливыми пятнами вокруг пронзительно-синих глаз – таких же, как у Тибриуса.
– Послушайте, – выдавила я, – мне кажется, вы ошиблись.
Герцогиня попыталась улыбнуться, но получился вымученный оскал.
– Девочка, мое сокровище…
– Да ну с чего бы мне быть вашим сокровищем, – буркнула я.
Женщина вздохнула и погладила меня по щеке – мягко, нежно… но я бы предпочла, чтобы так меня гладил Винсент, а не эта совершенно незнакомая мне дама.
– Ваш наставник представил мне неоспоримые доказательства того, что именно тебя подбросили на порог деревенского дома, – сказала она, все еще заглядывая мне в глаза.
– И… какие же?
– Пеленки. Пеленки с нашим гербом. – Она всхлипнула и судорожно выдохнула. – Та женщина… она их, оказывается, хранила как приданое своей дочери. Дорогое белье не выбрасывают… Ильсара. И она же рассказала мастеру Бристу, что именно тебя она нашла в этих пеленках. Моя бедная девочка! Сколько ты натерпелась…
Я уставилась на нее. Ну не может же быть этого! Просто не может!
– Подождите… не знаю, как вас зовут, герцогиня…
– Мама, я твоя мама, – запинаясь, подсказала она и схватила меня за руку. Как назло, именно там, где кожа была сведена кандалами.
– М-м-м… – Я споткнулась об это, казалось бы, самое простое слово. Я не могла его сказать этой женщине.
– Так вы… Вы правда уверены в том, что я… и Тибриус… и вы…
– Ты – моя дочь, – твердо повторила она. – Теперь, когда я смотрю на тебя… Ты – вылитая я двадцать лет назад. Вот, посмотри.
Она засуетилась, достала откуда-то медальон на цепочке, раскрыла его и подала мне. Там оказалась миниатюра, где была изображена… Ну не я, конечно. Но девушка, очень на меня похожая. Те же глаза, тот же нос, те же скулы. Великие Все!
В груди стремительно разливалось пламя, грозящее перерасти в бушующий вихрь. Неожиданно, н-да. Герцогиня! Оказывается, я – герцогиня, вернее, была бы ей, если бы не частица духа Пробуждения, во мне застрявшая!
Взгляд, помимо воли, скользнул к ухоженным белым рукам этой женщины. Вот она, сидит передо мной, такая самодовольная, холеная… А на что мои руки были похожи, когда я сюда попала? На что я была сама похожа? На чучело огородное, которое ночевало в амбаре, чтобы не замерзнуть.
Внутри меня словно кислотой обожгло, и я вдруг вспомнила, о чем говорила Альберту, Габриэль и Аделаиде. О том, что если встречу свою мать, то плюну ей в лицо.
…Не получилось.
Я просто струсила – как это, плеваться в герцогиню, в такую красивую, словно с картинки? Крестьянки не плюют в аристократок, они им кланяются. Это мне вбивали в голову всю мою жизнь.
И поэтому я просто замерла, сидя на кровати, а госпожа герцогиня все стояла на коленях, вцепившись мне в руки, и смотрела… Так смотрела, как будто хотела сожрать одними глазами, впитать меня в себя, поглотить.
Это было так странно. Когда-то я мечтала, что моя мать будет печальной принцессой, запертой в башне, а оказалось, что это уверенная в себе женщина, герцогиня, которая не нуждалась ни в чьей жалости – равно как не нуждалась, видимо, и во мне. А если она просто от меня избавилась? Тогда… Тогда я должна была ее возненавидеть – за все, чего по ее милости лишилась. И не в богатстве тут было дело, совсем не в нем…
И, похоже, больше никогда князь Долины не сможет прийти ко мне. Так что…
– Ничего нет, – всхлипнув, выдохнула я, – ничего…
Теперь и правда ничего не было. И осознание этого оказалось настолько болезненным, что я съежилась под одеялом, повернулась на бок, отворачиваясь от Ригерта.
– Ильса.
Легкое прикосновение к плечу.
– Послушай…
Наверное, он все понял, даже без моих объяснений. И потому счел нужным предупредить:
– Это очень опасно, понимаешь? Вам еще не говорили толком о нем, но князь Долины принадлежит духу Сонной немочи. Мы так до сих пор и не знаем, сколько столетий он там, человек ли, да и был ли человеком. Но то, что мы услышали там с тобой… помнишь? Дух сказал, что боль восстанавливает силы князя. Это так. Подумай о том, скольких он убил. Подумай и о том, что в один прекрасный миг он тобой наиграется и тоже убьет.
Я промолчала и закрыла глаза. Не хотелось ни видеть, ни слышать наставника. Наиграется? Убьет? Что за глупости. Он специально это говорит. Винсент… совершенно не похоже, что он со мной игрался. Или все так и было, а я не понимала? Я окончательно запуталась. Но вместе с тем не удержалась и пробормотала:
– Почему вы не знаете, сколько ему лет? Это же брат Флавии, бывший владелец этого замка…
– Я в этом не уверен, – тихо сказал Шезми. – Нигде не сохранилось портретов ни Флавии, ни ее брата. Он мог лгать тебе, Ильса, если только ты с ним прежде разговаривала.
Разговаривала… Не только разговаривала, но ни капельки в этом не раскаиваюсь. Я лежала на боку, все ждала, когда же Ригерт уйдет, но он почему-то не торопился. Молчал, словно ждал от меня чего-то.
– Если, как вы говорите, князь играет нами, почему тогда он нас спас? – прошептала я.
– Потому что чем больше доверия, тем больнее потом, – уверенно ответил Шезми. – Такова его природа.
И неведомо, до чего бы мы договорились, но я услышала торопливые шаги Фелиции, она всегда ступала тяжело и немного шаркала одной ногой.
– Так, что тут у нас? – весело поинтересовалась она. – Мастер, не утомляйте девочку. Ей и так досталось.
– А мне что, не досталось? – буркнул Ригерт и заскрипел стулом, поднимаясь на ноги.
Я не стала оборачиваться, сделала вид, что заснула.
– Шли бы вы к себе, – проворчала Фелиция. – Она и без того плохо восстанавливается. Укус хорши та еще гадость.
– Ильса? – Он склонился надо мной, и мне больших усилий стоило, чтобы не разреветься, уткнувшись носом в подушку. Все то, о чем говорил Ригерт, словно разбередило едва затянувшуюся рану. – Отдыхай, – услышала тихое, – но все же подумай… обо всем. Не беспокойся, я никому ничего не скажу.
– Нечего говорить, – хрипло выдохнула я, – совершенно нечего.
И это могло стать чистой правдой.
Ригерт ушел, а Фелиция снова занялась мной. Она решила поменять повязку на плече, бинты присохли к краям раны, пришлось отмачивать. Потом она перебинтовала мне запястья, ее пухлые пальцы ловко порхали, управляясь с полосками чистого полотна. Я, уже по привычке, прикрывала глаза, чтобы не видеть болячку у нее на руке. От одного вида постоянно трескающейся коричневой корки меня начинало подташнивать. И почему Фелиция не забинтует ее? Настолько привыкла? Но раньше… ничего такого я не замечала.
– Вечереет, – бодро сказала женщина. – Кто сегодня у тебя дежурит?
Я пожала плечами.
– Может быть, Альберт?
Полные губы Фелиции растянулись в улыбке.
– Хороший мальчик. Он тебе нравится?
– Нравится.
– Я, когда на него смотрю, молодость вспоминаю, – голос лекарши сделался сладким до приторного, – конфетка, а не мальчик. Если понадобится снадобье от беременности, ты знаешь, у кого его брать.
– Спасибо, – я покорно кивнула, не желая ее разубеждать ни в чем. Пусть себе.
Мы были совершенно одни в лекарской палате. Я сидела, опираясь спиной об изголовье. Сквозь окно на пол падали розоватые лучи заходящего солнца, рисуя светлую дорожку по серому камню. Фелиция, подхватив таз с водой и старыми бинтами, направилась к выходу и там едва не столкнулась с мастером Бристом. Шустро шмыгнула в сторону, потому что Брист вошел широким шагом, ворвался, подобно темному вихрю. За ним процокала каблуками миниатюрная женщина средних лет, одетая роскошно, даже немного вульгарно. Я никогда не понимала, как можно носить платья с таким глубоким вырезом, что, казалось, грудь сейчас из него вывалится.
Я непонимающе уставилась на Бриста: мужчина улыбался, темные глаза довольно блестели. В общем, он имел такой вид, как будто только что проделал весьма важную и нужную работу. Или вырезал из дерева очередную спинку для стула.
– Ильса, – сказал он, продолжая улыбаться, – угадай, кого я к тебе привел?
И небрежным жестом пригладил седоватые волосы.
Оба они – наставник и незнакомка – остановились у моей кровати. Я мазнула взглядом по женщине. Роскошная, конечно, дамочка: в темно-синем бархате и кружевах, на каждом пальце по драгоценному перстню. И черные волосы уложены в сложную прическу, только тщательно завитые локоны по бокам обрамляют красивое породистое лицо. Аристократка, тут не ошибешься. Но зачем она здесь? Новая целительница? Так вроде бы не помираю…
Я пожала плечами, глядя на Бриста. И высказала предположение:
– Это новая целительница, мастер Брист?
Неожиданно плечи женщины мелко затряслись, как будто моя догадка ее рассмешила. Но стоило глянуть на ее лицо, и стало ясно, что она попросту плачет. Веки покраснели, и по старательно напудренным белым щекам покатились первые слезинки.
– Это герцогиня ар Мориш ар Дьюс, – глухо произнес Брист, и в его голосе мне почудились брезгливые нотки.
– А, – я встретилась взглядом с герцогиней, – вы из-за Тибриуса приехали? Ну так я ему ничего дурного не делала. И сказать мне ровным счетом нечего.
Взгляд у нее был… совершенно больной. Безумный. Зрачки почти поглотили радужку, и там, в этой темноте, бесновались такие страсти, что мне сделалось не по себе. Герцогиня всхлипнула, затем, словно опомнившись, быстро вытерла щеки кружевным платком. По палате поплыл аромат дорогих духов.
– Ильсара, – строго сказал Брист, – герцогиня приехала не к Тибриусу, она понимает, что несколько опоздала с воспитанием сына. Она приехала к тебе, потому что…
– Моя девочка! – вдруг просипела женщина, падая на колени перед кроватью. – Моя кровиночка!
– В общем, Ильса, это твоя матушка, – подытожил мастер Брист.
Еще раз глянув на герцогиню, он подмигнул мне, круто развернулся на каблуках и пошел прочь, оставив меня с этой явно не совсем нормальной дамой, которая вдруг вообразила, что у нее есть дочь и что эта дочь – я.
* * *
На Бриста стоило обидеться за то, что оставил меня наедине с герцогиней, которая, похоже, была не в себе. Сперва она ощупывала меня, как будто впервые видела, умоляюще заглядывала в глаза. Я терпела и, только когда она меня схватила за прокушенное плечо, зашипела от боли.
– Моя девочка, – бормотала она, – нашлась!
Женщина тихо всхлипывала, сглатывала слезы, то и дело промокала их платком, и черная краска, которой она подкрашивала ресницы, тоже потекла, размазалась уродливыми пятнами вокруг пронзительно-синих глаз – таких же, как у Тибриуса.
– Послушайте, – выдавила я, – мне кажется, вы ошиблись.
Герцогиня попыталась улыбнуться, но получился вымученный оскал.
– Девочка, мое сокровище…
– Да ну с чего бы мне быть вашим сокровищем, – буркнула я.
Женщина вздохнула и погладила меня по щеке – мягко, нежно… но я бы предпочла, чтобы так меня гладил Винсент, а не эта совершенно незнакомая мне дама.
– Ваш наставник представил мне неоспоримые доказательства того, что именно тебя подбросили на порог деревенского дома, – сказала она, все еще заглядывая мне в глаза.
– И… какие же?
– Пеленки. Пеленки с нашим гербом. – Она всхлипнула и судорожно выдохнула. – Та женщина… она их, оказывается, хранила как приданое своей дочери. Дорогое белье не выбрасывают… Ильсара. И она же рассказала мастеру Бристу, что именно тебя она нашла в этих пеленках. Моя бедная девочка! Сколько ты натерпелась…
Я уставилась на нее. Ну не может же быть этого! Просто не может!
– Подождите… не знаю, как вас зовут, герцогиня…
– Мама, я твоя мама, – запинаясь, подсказала она и схватила меня за руку. Как назло, именно там, где кожа была сведена кандалами.
– М-м-м… – Я споткнулась об это, казалось бы, самое простое слово. Я не могла его сказать этой женщине.
– Так вы… Вы правда уверены в том, что я… и Тибриус… и вы…
– Ты – моя дочь, – твердо повторила она. – Теперь, когда я смотрю на тебя… Ты – вылитая я двадцать лет назад. Вот, посмотри.
Она засуетилась, достала откуда-то медальон на цепочке, раскрыла его и подала мне. Там оказалась миниатюра, где была изображена… Ну не я, конечно. Но девушка, очень на меня похожая. Те же глаза, тот же нос, те же скулы. Великие Все!
В груди стремительно разливалось пламя, грозящее перерасти в бушующий вихрь. Неожиданно, н-да. Герцогиня! Оказывается, я – герцогиня, вернее, была бы ей, если бы не частица духа Пробуждения, во мне застрявшая!
Взгляд, помимо воли, скользнул к ухоженным белым рукам этой женщины. Вот она, сидит передо мной, такая самодовольная, холеная… А на что мои руки были похожи, когда я сюда попала? На что я была сама похожа? На чучело огородное, которое ночевало в амбаре, чтобы не замерзнуть.
Внутри меня словно кислотой обожгло, и я вдруг вспомнила, о чем говорила Альберту, Габриэль и Аделаиде. О том, что если встречу свою мать, то плюну ей в лицо.
…Не получилось.
Я просто струсила – как это, плеваться в герцогиню, в такую красивую, словно с картинки? Крестьянки не плюют в аристократок, они им кланяются. Это мне вбивали в голову всю мою жизнь.
И поэтому я просто замерла, сидя на кровати, а госпожа герцогиня все стояла на коленях, вцепившись мне в руки, и смотрела… Так смотрела, как будто хотела сожрать одними глазами, впитать меня в себя, поглотить.
Это было так странно. Когда-то я мечтала, что моя мать будет печальной принцессой, запертой в башне, а оказалось, что это уверенная в себе женщина, герцогиня, которая не нуждалась ни в чьей жалости – равно как не нуждалась, видимо, и во мне. А если она просто от меня избавилась? Тогда… Тогда я должна была ее возненавидеть – за все, чего по ее милости лишилась. И не в богатстве тут было дело, совсем не в нем…