Книга двух путей

Почему ты меня оставила?

Как я могу быть хорошей матерью, если не имею возможности обратиться к тебе за советом?

Как мне разобраться в супружеских отношениях, если вы с папой никогда не были официально женаты?

Я смутно помню, как однажды в субботу мы провели ночь в океанариуме. Это был специальный проект вроде девичника в музее, который назывался «Сон с рыбами». Подобные мероприятия проводила мама, постоянно работавшая сверхурочно, и вот однажды она взяла нас с собой. Мы захватили спальные мешки и кое-какую еду для перекуса, игрушки для Кайрана и домашку для меня. Мне уже исполнилось пятнадцать, и, пока мама развлекала других детей, я должна была присматривать за трехлетним братом.

Мама проводила занятия в скальном бассейне с буйной ватагой четвероклассников.

– Вода в океане постоянно движется, – объяснила мама. – Но кто знает, что приводит ее в движение? Я вам сейчас дам подсказку… Посмотрите в окно.

Вместе со всеми я посмотрела на луну. Я всегда находила романтику в существовании сил гравитации. Ведь, даже находясь на расстоянии многих световых лет, метафорически вы все время держитесь за руки.

Заслушавшись маму, я не сразу поняла, что Кайрана нет рядом.

В жизни многих людей были истории, как они теряли младших брата или сестру, но, как правило, дети все-таки исчезали не в аквариуме, где были настоящие акулы и лесенки, ведущие в бассейны с этими тварями. И не все младшие братья обожали лазить по таким лесенкам. Чтобы не пугать маму, я тихонько отошла в сторону, шепча имя Кайрана возле аквариумов с психоделическими медузами и осьминогами. Последним местом моих поисков стал гигантский бассейн посреди океанариума. Я видела циклично перемещающиеся панцири морских черепах, но не видела Кайрана.

В панике я побежала вниз по спиральной пешеходной дорожке вокруг бассейна, высматривая среди кораллов яркую кроссовку и страшась ее обнаружить.

Кайрана я нашла на скале в загородке для пингвинов. Ума не приложу, как ему удалось забраться туда, не упав в воду. С воплем «Боже мой, Кайран!» я, буквально перемахнув через ограждение, прыгнула в бассейн, где воды было по икру, и схватила брата.

– А ты помнишь, как потерялся в океанариуме? – спрашиваю я Кайрана.

– Ага. Пингвины были такими забавными. Но вот только от них жутко воняло. Рыбой и всяким дерьмом.

– Меня чуть инфаркт не хватил, а ты как ни в чем не бывало… сидел там.

– Дон, я просто ждал тебя. Знал, что ты за мной придешь. Ты всегда за мной приходила.

Я мысленно взвешиваю эти слова. В колледж я уехала, когда Кайрану было шесть. Для меня он всегда оставался ребенком, потому что я не видела, как он взрослел. Я училась, сдавала экзамены, пробовала курить травку, поступала в аспирантуру. Бостон растаял где-то в воспоминаниях. И если бы не мамина болезнь, мне вряд ли удалось бы сблизиться с Кайраном.

– Да, все идет своим чередом, как и должно быть, – отвечаю я.



Я наношу на ночь перед зеркалом увлажняющий крем. Брайан стоит у своей раковины.

– Сегодня я читал статью о нерешенных проблемах квантовой физики, – повернувшись ко мне, говорит он. – Там шла речь о концепциях прошлого и ставился вопрос, существует ли одно-единственное прошлое и означает ли это, что настоящее физически отделено от будущего…

– Брайан, – перебиваю я мужа, – я потеряла ход твоих мыслей уже после первого предложения.

– Ой! – Лицо Брайана вытягивается. – Я только хотел узнать твое мнение.

– С чего это вдруг? Я могу назвать не меньше десяти человек в Гарварде, способных поддержать подобный разговор.

– Но женат-то я на тебе.

Неожиданно все встает на свои места. Намазав остатками крема руки, я говорю:

– Ага. Наверное, это семнадцатый номер в твоем списке? Или восемнадцатый?

Брайан краснеет. Похоже, впервые на моей памяти.

– Так ты знаешь о списке?

– Угу. – Придвинувшись к Брайану, я прислоняюсь к зеркалу. – Муж нужен мне не для того, чтобы дарил цветы и шоколад, а для того, чтобы смотрел вместе со мной новости, жалуясь, что по телику показывают слишком много рекламы. Мне нужен парень, который считает, будто второй куплет «Мы желаем вам счастливого Рождества» звучит как: «Мы все хотим кусочек фиго́вого пудинга», а не «Мы все хотим кусочек фи́гового пудинга».

– Фиго́вый – это качественное, а не притяжательное прилагательное, – уточняет Брайан.

– Я хочу, чтобы ты всегда был собой, – улыбаюсь я. – А не тем, каким тебя хочет видеть журнал «Космополитен».

Но мне нравится, что Брайан хотя бы попробовал. Нравится, что он, так же как и я, не может решить неразрешимую задачу квантовой физики. Нравится, что он постоянно думает обо мне.

Впрочем, все это не мешает мысленно перенестись совсем к другому человеку.



В ту ночь мне впервые за долгое время приснился Египет.

Хорошо помню один случай во время своего первого полевого сезона в Египте, когда я еще ненавидела Уайетта Армстронга. Я сидела в шатре и, выковыривая камешек из сэндвича с сыром, прислушивалась к тому, как Уайетт и еще двое аспирантов обсуждают тему секса в древних мифах.

– Мифы Древней Греции самые странные, – заявил один из студентов. – Зевс занимался сексом, превратившись в лебедя.

– Пан преследовал нимфу, которая превратилась в тростник. И тогда Пан сделал из нее флейту, чтобы по-любому вдуть нимфе, – сообщил другой студент.


– Как это характерно, – пробормотала я, когда Уайетт сказал: «Гениально».

– Я вам расскажу кое-что покруче, – продолжил Уайетт. – Наша история начинается с Сета и Осириса, которые, в сущности, это Сонни и Майкл Карлеоне. Итак, у нас есть Сет, горячая голова, постоянно собачившийся с Осирисом. А тот, будучи царем Египта, в отличие от брата, всегда сохранял хладнокровие, даже когда бился с врагами. Плюс Осирис женат на своей сестре Исиде, ведь божественные представители царской семьи не пренебрегали инцестом, особенно если родственник, на которого они положили глаз, был горячей штучкой.

Уайетт рассказывал историю тяжбы между Сетом и Гором в духе мыльной оперы, и я, сделав большие глаза, демонстративно перевела взгляд на хлопающую на ветру крышу шатра.

– Сет дико завидовал своему брату, а потому убил его и разрезал тело на сорок два куска. Исида и ее сестра Нефтида, которые начали охотиться за кусками тела Осириса, в результате нашли все, кроме члена. Анубис, бог с головой шакала, забальзамировал Осириса и сделал из него мумию. После чего Исида, превратившись в птицу, села на труп своего мужа, трахнула его и в результате понесла Гора.

– Погоди-ка, – остановил Уайетта один из аспирантов. – Это как? Без члена?

– Ну, со временем они его нашли, – объяснил Уайетт. – Итак, Гор подрос и стал сражаться не на жизнь, а на смерть с дядей Сетом. Заметьте, Сет – олицетворение хаоса; возможно, зря он разрезал на куски своего брата, но при этом Сет убил Апопа – воплощенное зло в виде змея. Таким образом, Сет скорее Локи, нежели Танос. Короче, Гор выиграл сражение с дядей и стал правителем царства живых, а его отец – правителем царства мертвых. И все потому, что мамаша Гора поимела мертвого парня.

– Надо же, как все запутано, чувак! – заметил один из аспирантов. – Совсем как Гамлет.

– Леди и джентльмены, я все сказал, – ухмыльнулся Уайетт.

Я встала, оставив недоеденный сэндвич.

– Мои извинения, – заявил Уайетт, который вовсе не выглядел виноватым. – Похоже, мы испортили Олив аппетит.

Я откусила еще кусок, исключительно из чувства противоречия, и едва не сломала зуб о камешек.

– Ты ведь должна понимать, что в слове сэндвич[14] содержится скрытый намек на наличие песка, тем более в пустыне, – заметил Уайетт.

Покинув шатер, я отправилась в вади пописать. И уже застегивала штаны, когда за спиной раздался голос Уайетта:

– Олив, валяй, не стесняйся. Можешь не обращать на меня внимания.

– Что ты здесь делаешь?

– Полагаю, то же, что и ты.

Я гордо прошествовала мимо, размышляя о том, может ли член обгореть на солнце и почему Уайетт так меня бесит. За ланчем он, конечно, выделывался, но я это уже проходила, а вот остальные студенты явно считали его забавным.

– Почему ты все превращаешь в шутку?

Уайетт застыл, с руками на ремне.

– Олив, возможно, далеко не все. Возможно, я просто хочу, чтобы меня видели таким.

– Необязательно прямо-таки из штанов выпрыгивать, чтобы оказаться в центре внимания.

– Ты, наверное, слышала, что в честь моего дедушки назвали крыло в Метрополитен-музее, а за моей спиной четыре поколения выпускников Йеля?

Вот уж поистине самовлюбленный кретин!

– Ну и что с того?

– Но вот чего ты наверняка не слышала, так это того, что мой отец умудрился промотать семейное состояние за время существования одного-единственного поколения и он ненавидит меня всеми фибрами души, ведь один из его сыновей умер, и папаше хотелось бы, чтобы это был я. А еще я с отличием окончил Кембридж, потому что до крови рвал жопу, а не потому что мне везде давали зеленый свет. И все же людям почему-то проще считать меня очередным титулованным идиотом. – Растерянно заморгав, Уайетт пробормотал: – Впрочем, зачем я тебе все это рассказываю?

– Тебе следует рассказать об этом всем остальным. Тогда они тебя еще больше полюбят.

Уайетт на секунду притих, а потом задумчиво произнес:

– А знаешь, древние египтяне верили в магическую силу слов и в то, что, если ты их произнесешь, случится нечто такое, чего тебе вовсе не хотелось бы. Поэтому в текстах убийство Осириса описывается исключительно иносказательно. И вероятно, именно поэтому мы не признаемся, какое желание загадали, задувая свечи на день рождения, и не говорим вслух о своих самых смелых мечтах. Ведь даже страшно представить, как изменится наша жизнь, если мы все это озвучим. – (Я услышала, как звякнула пряжка его ремня.) – А теперь советую тебе удалиться, если я, конечно, не ошибся в тебе, недооценив твою сексуальную раскрепощенность.

И на обратной дороге к раскопкам я вдруг поняла, что, несмотря на три года совместной работы, я только сейчас познакомилась с Уайеттом Армстронгом.



Сна нет ни в одном глазу, и незадолго до рассвета я наконец сдаюсь. Сажусь за кухонный стол и пью кофе, ковыряя пятно на салфетке. Я знаю, почему мне приснился такой сон. Во время нашей дискуссии с Вин по поводу незаконченного прошлого, как я ни старалась сосредоточиться на Брайане, в памяти неизменно всплывал Уайетт.

На кухне появляется Брайан в пижамных штанах и в футболке – бледный, такой же измученный, как и я. Он останавливается передо мной, раскачиваясь на пятках.

– Привет, – говорит он и, увидев мое мрачное лицо, спрашивает: – Я что, опять сделал что-то не так?

Брайан чуть что всегда винит себя, и это, к сожалению, моя работа. Но дело не в нем, дело в нас. Я заставляю себя посмотреть ему в глаза:

– Ты когда-нибудь чувствовал себя… абсолютно опустошенным?

Брайан пристально всматривается в меня – я уже видела его таким в лаборатории, когда он пытался понять, почему эксперимент идет не по плану, – после чего притягивает к себе:

– Я знаю тебя как облупленную. И непременно приведу в чувство.