Книга двух путей
Часть 51 из 78 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Когда приходится иметь дело с признаниями типа того, что собирается сделать Вин, которое может покачнуть мир кого-то другого из ее окружения, я всегда тщательно обдумываю, что стоит раскрывать, а что нет и какова степень моей ответственности.
– Однажды у меня был тридцативосьмилетний пациент, который признался в убийстве лучшего друга, – говорит Эбигейл. – Все произошло двадцать пять лет назад на мосту. Приятель моего пациента наклюкался и упал в воду. Мой пациент тогда решил, что его друг выплывет сам, и не стал за ним прыгать, но тот паренек стукнулся головой о сваю и пошел ко дну. Мой пациент никогда и никому об этом не рассказывал, опасаясь неприятностей из-за распития алкогольных напитков в подростковом возрасте.
– И что ты сделала?
– После смерти своего пациента я отыскала семью утонувшего парня и рассказала им правду. Мне пришлось. Иначе я не могла бы спокойно спать.
– Именно из-за этого я и волнуюсь. Что не смогу спокойно спать.
– Неужели твоя клиентка – серийная убийца или типа того?
– Нет. Никакого криминала. – Я поднимаю глаза. – Она просит кое-что для нее сделать. Нечто такое, что может травмировать ее мужа, когда она умрет.
– Желание клиента – закон.
– Я знаю. Но дело в том… Помогая ей, я вспоминаю о вещах, которые давным-давно похоронила.
– Вспоминаешь о вещах? Или о людях? – спрашивает Эбигейл и, поймав мой выразительный взгляд, уточняет: – Похоронила буквально или фигурально?
– Фигурально, – вяло улыбаюсь я.
– Дон, каково первое правило работы в хосписе?
Речь не о тебе.
Я отламываю кусочек бананового хлеба, и в голове вдруг возникает шальная мысль. Когда-то, в XVIII или XIX веке, в Англии было принято класть на грудь покойнику кусок хлеба, чтобы тот вобрал в себя все грехи. После чего местный поедатель грехов за особую плату съедал этот хлеб, беря на себя все прегрешения усопшего, чтобы душа, избавившись от их груза, могла попасть в рай.
– И что ты собираешься делать? – интересуется Эбигейл.
Я ем банановый хлеб и думаю о Вин Морс и ее пропавшем любовнике. Интересно, а что случалось с поедателями грехов, когда они сами умирали и не было никого, кто бы мог облегчить им душу? Интересно, чувствовали ли они в каждом кусочке вкус яда?
Перед уходом Эбигейл спрашивает, как поживает Брайан.
Сегодня утром, когда он спустился на кухню, с гладко зачесанными назад волосами, пахнущий шампунем и мылом, я протянула ему кружку-термос с кофе. Эта сцена настолько привычна для нас, что должна была давно вызвать у нас туннельный синдром. Но вместо того чтобы рассеянно взять кружку, собрать нужные для работы в лаборатории вещи и уйти не прощаясь, Брайан остановился прямо передо мной: «Бабушка говорила, что стряпня – это выражение любви. Не знаю, сойдет ли кофе за еду, но все равно… спасибо. За чашку любви».
При этих словах Брайан покраснел, а кончики его ушей стали пунцовыми. Такое поведение было настолько нетипичным для него, что я едва не расхохоталась, но что-то заставило меня сдержаться.
Быть может, с этого момента мы станем другими: теми, кто ценит, что имеет, а не живет надеждами получить что-то еще. «Всегда пожалуйста», – ответила я.
– У Брайана все замечательно, – говорю я Эбигейл.
Поскольку Мерит отказалась возвращаться в лагерь STEM, я нашла для нее другую летнюю программу. Программу, ориентированную не только на науку, но и на ренессансный подход к воспитанию одаренных детей и использование передовых образовательных методов с изучением классической литературы, латыни, а также со всесторонней физической подготовкой. Мерит испытывает сдержанный оптимизм насчет идеи начать все заново. Прошлым вечером мы подобрали ей соответствующий наряд – топ, цвет которого подчеркивает неземную голубизну глаз Мерит.
В конце дня я подъезжаю к школе, где проходят занятия в рамках программы, и остаюсь ждать у главного входа. Увидев выходящую из здания Мерит, я машу ей рукой. Девочка, рядом с которой идет моя дочь, что-то ей говорит и улыбается. На лице Мерит, как в зеркале, отражается такая же улыбка. «Ну ладно, – облегченно выдохнув, говорю я себе. – Пока неплохо».
– Как все прошло? – спрашиваю я Мерит, когда она садится на пассажирское сиденье.
Мерит отворачивается от меня, волосы падают ей на лицо.
– Отлично.
– А как там другие дети?
Она пожимает плечами:
– Нормальные. Я сидела с тремя другими девочками, которые осенью пойдут в ту же среднюю школу, что и я.
– Так это же здорово! – Интересно, а та девочка, с которой шла Мерит, одна из них? – Есть хорошие учителя?
Мерит отводит взгляд, и я понимаю, что у нее дрожит подбородок.
– Эй! – Я дотрагиваюсь до руки дочери. – Что происходит?
У Мерит из глаз брызжут слезы.
– Ничего. Это просто глупо. Учителя очень милые. Реально милые. – Мерит вытирает мокрые щеки. – Все было очень хорошо. Веришь? Я типа даже подумала, что выгляжу нормально. И никто ничего плохого обо мне не сказал. Но получается, что им и не нужно было. Я сидела вместе с ними за ланчем, но практически ни к чему не прикоснулась, потому что никто не ел. Кто-то рассказывал о парнишке с алопецией и как это ужасно, и я смеялась. Смеялась. Я была рада, что они прикалываются не надо мной. И хотя они отвратительные, я предпочла бы быть такой, как они, а не такой, как я.
– Мерит…
– А потом у нас была физкультура. Сегодня мисс Тибодо, тренер по теннису, просто устроила нам экскурсию в раздевалку. Показала душевую и шкафчики, а потом посмотрела на меня и сказала, что тут даже есть занавеска для переодевания, если кто стесняется. Я решила, она хочет сказать, меня нужно прятать от всех. Но…
Я на автомате выскакиваю из припаркованной машины, сама толком не понимая, что делаю. Рысью огибаю здание школы и попадаю на теннисный корт, где женщина в тренировочном костюме несет проволочную корзину с ярко-желтыми мячиками.
– Прошу прощения, – закипая, говорю я. – Вы мисс Тибодо?
– Да. Привет? – Она поворачивается ко мне с улыбкой.
– Я мама Мерит Эдельштейн.
– Мерит, – повторяет она, словно мысленно тасуя колоду, и я точно вижу, в какой именно момент она вспоминает мою дочь.
– Она сообщила мне, что вы сказали ей на уроке физкультуре.
У тренерши озадаченный вид.
– Что ей стоит попробовать себя в теннисе?
– Мама! – Я слышу у себя за спиной смущенный голос Мерит. – Она действительно пригласила меня в теннисную команду. Ты меня не дослушала.
Мисс Тибодо ставит корзинку с мячами на землю.
– Я начала играть в теннис в девятом классе. – Она достает телефон, прокручивает фотографии и показывает одну из них мне. На фото более молодая и увесистая версия мисс Тибодо с ракеткой в руке. Причем не только фигура, но и стрижка у девушки на фото оставляют желать лучшего. – Я не отличалась особой силой и ловкостью, но зато была асом в видеоиграх. Теннис требует такой же хорошей координации между глазами и руками, как работа в научной лаборатории. Чего не отнимешь у Мерит. – Она смотрит на мою дочь. – Надеюсь, ты подумаешь над моим предложением.
– Ага. Может быть. – Мерит резко дергает меня за руку. – Нам… э-э-э… пора идти.
Растерянно уставившись на тренера, я благодарю ее за то, что обратила внимание на моего ребенка. После чего мы с Мерит возвращаемся ко входу в школу. Но прежде чем сесть в машину, Мерит кидается мне на шею на глазах у других учеников.
– Мерит, прости. Я подумала…
– Я знаю, о чем ты подумала, – с легкой улыбкой отвечает Мерит. – Это был огонь!
Мы сели в машину, и я поворачиваю ключ зажигания:
– Значит, она говорила о занавеске для застенчивых не для того, чтобы тебя подколоть.
– Нет. Она потрясающая. Честно-честно! Первый человек, который решил, что я способна использовать не только мозги, но и свое тело. Все остальные считают меня ленивой, потому что я жирная.
– Согласна, у тебя есть кое-какой жирок. Но ты не жирная. У тебя, например, еще и ногти имеются, но ты же не состоишь из одних ногтей.
Мерит косится на меня краем глаза:
– Похоже, ты впервые за все время признала, что я… – Спохватившись, она поправляет себя: – Что у меня есть лишний жир.
Говорить об этом прямо, а не ходить вокруг да около, наверное, самое правильное решение.
– Не существует одного-единственного типа телосложения. И все, кто заставляет тебя так думать, просто хотят самоутвердиться за твой счет. Пытаясь найти, к чему бы прикопаться.
– Ага. Но вот только когда встаешь ты, тебя слушают. А когда встаю я, все смотрят только на мои габариты. И я буквально чувствую себя слоном в посудной лавке. – Мерит пожимает плечами. – Это так странно. Они не могут меня не видеть. И тем не менее я невидимка. Я пойду по коридору, и все будут смотреть мимо меня, словно я пустое место.
– Прости, – говорю я.
Мерит бросает на меня удивленный взгляд:
– За то, что наехала на тренера Тибодо?
– Возможно, и так, – признаюсь я. – Но в основном за то, что не позволяла тебе со мной об этом говорить. Просто мне казалось, что если я это сделаю, то вроде как соглашусь с тобой насчет твоего внешнего вида. Но заметь, я категорически не согласна.
– Я запомню.
– Конечно, я могу считать тебя идеальной, однако это не имеет значения, если ты сама так не думаешь. – Поколебавшись немного, я спрашиваю: – Так ты собираешься играть в теннис?
– А, по-твоему, теннис поможет мне похудеть?
– Сейчас меня это заботит меньше всего. И ты должна заняться спортом совсем не для того. Ты ведь знаешь, наше тело всего лишь оболочка. И отнюдь не то, что мы есть в действительности. Да и вообще, рано или поздно нам всем приходится покидать свое тело.
– Угу. Но лично я предпочитаю умереть тощей, – отвечает Мерит.
Я выразительно округляю глаза:
– У тощих людей свои комплексы. Уж можешь мне поверить.
– Ну, тебе виднее. В детстве я считала, что меня при рождении заколдовала злая волшебница.
– А когда я была маленькой, люди спрашивали мою маму, почему она меня не кормит, – парирую я. – Я срезала бирки со своей джинсовой куртки, чтобы никто не узнал, что у меня нулевой размер. На самом деле еще меньше.
– Однажды у меня был тридцативосьмилетний пациент, который признался в убийстве лучшего друга, – говорит Эбигейл. – Все произошло двадцать пять лет назад на мосту. Приятель моего пациента наклюкался и упал в воду. Мой пациент тогда решил, что его друг выплывет сам, и не стал за ним прыгать, но тот паренек стукнулся головой о сваю и пошел ко дну. Мой пациент никогда и никому об этом не рассказывал, опасаясь неприятностей из-за распития алкогольных напитков в подростковом возрасте.
– И что ты сделала?
– После смерти своего пациента я отыскала семью утонувшего парня и рассказала им правду. Мне пришлось. Иначе я не могла бы спокойно спать.
– Именно из-за этого я и волнуюсь. Что не смогу спокойно спать.
– Неужели твоя клиентка – серийная убийца или типа того?
– Нет. Никакого криминала. – Я поднимаю глаза. – Она просит кое-что для нее сделать. Нечто такое, что может травмировать ее мужа, когда она умрет.
– Желание клиента – закон.
– Я знаю. Но дело в том… Помогая ей, я вспоминаю о вещах, которые давным-давно похоронила.
– Вспоминаешь о вещах? Или о людях? – спрашивает Эбигейл и, поймав мой выразительный взгляд, уточняет: – Похоронила буквально или фигурально?
– Фигурально, – вяло улыбаюсь я.
– Дон, каково первое правило работы в хосписе?
Речь не о тебе.
Я отламываю кусочек бананового хлеба, и в голове вдруг возникает шальная мысль. Когда-то, в XVIII или XIX веке, в Англии было принято класть на грудь покойнику кусок хлеба, чтобы тот вобрал в себя все грехи. После чего местный поедатель грехов за особую плату съедал этот хлеб, беря на себя все прегрешения усопшего, чтобы душа, избавившись от их груза, могла попасть в рай.
– И что ты собираешься делать? – интересуется Эбигейл.
Я ем банановый хлеб и думаю о Вин Морс и ее пропавшем любовнике. Интересно, а что случалось с поедателями грехов, когда они сами умирали и не было никого, кто бы мог облегчить им душу? Интересно, чувствовали ли они в каждом кусочке вкус яда?
Перед уходом Эбигейл спрашивает, как поживает Брайан.
Сегодня утром, когда он спустился на кухню, с гладко зачесанными назад волосами, пахнущий шампунем и мылом, я протянула ему кружку-термос с кофе. Эта сцена настолько привычна для нас, что должна была давно вызвать у нас туннельный синдром. Но вместо того чтобы рассеянно взять кружку, собрать нужные для работы в лаборатории вещи и уйти не прощаясь, Брайан остановился прямо передо мной: «Бабушка говорила, что стряпня – это выражение любви. Не знаю, сойдет ли кофе за еду, но все равно… спасибо. За чашку любви».
При этих словах Брайан покраснел, а кончики его ушей стали пунцовыми. Такое поведение было настолько нетипичным для него, что я едва не расхохоталась, но что-то заставило меня сдержаться.
Быть может, с этого момента мы станем другими: теми, кто ценит, что имеет, а не живет надеждами получить что-то еще. «Всегда пожалуйста», – ответила я.
– У Брайана все замечательно, – говорю я Эбигейл.
Поскольку Мерит отказалась возвращаться в лагерь STEM, я нашла для нее другую летнюю программу. Программу, ориентированную не только на науку, но и на ренессансный подход к воспитанию одаренных детей и использование передовых образовательных методов с изучением классической литературы, латыни, а также со всесторонней физической подготовкой. Мерит испытывает сдержанный оптимизм насчет идеи начать все заново. Прошлым вечером мы подобрали ей соответствующий наряд – топ, цвет которого подчеркивает неземную голубизну глаз Мерит.
В конце дня я подъезжаю к школе, где проходят занятия в рамках программы, и остаюсь ждать у главного входа. Увидев выходящую из здания Мерит, я машу ей рукой. Девочка, рядом с которой идет моя дочь, что-то ей говорит и улыбается. На лице Мерит, как в зеркале, отражается такая же улыбка. «Ну ладно, – облегченно выдохнув, говорю я себе. – Пока неплохо».
– Как все прошло? – спрашиваю я Мерит, когда она садится на пассажирское сиденье.
Мерит отворачивается от меня, волосы падают ей на лицо.
– Отлично.
– А как там другие дети?
Она пожимает плечами:
– Нормальные. Я сидела с тремя другими девочками, которые осенью пойдут в ту же среднюю школу, что и я.
– Так это же здорово! – Интересно, а та девочка, с которой шла Мерит, одна из них? – Есть хорошие учителя?
Мерит отводит взгляд, и я понимаю, что у нее дрожит подбородок.
– Эй! – Я дотрагиваюсь до руки дочери. – Что происходит?
У Мерит из глаз брызжут слезы.
– Ничего. Это просто глупо. Учителя очень милые. Реально милые. – Мерит вытирает мокрые щеки. – Все было очень хорошо. Веришь? Я типа даже подумала, что выгляжу нормально. И никто ничего плохого обо мне не сказал. Но получается, что им и не нужно было. Я сидела вместе с ними за ланчем, но практически ни к чему не прикоснулась, потому что никто не ел. Кто-то рассказывал о парнишке с алопецией и как это ужасно, и я смеялась. Смеялась. Я была рада, что они прикалываются не надо мной. И хотя они отвратительные, я предпочла бы быть такой, как они, а не такой, как я.
– Мерит…
– А потом у нас была физкультура. Сегодня мисс Тибодо, тренер по теннису, просто устроила нам экскурсию в раздевалку. Показала душевую и шкафчики, а потом посмотрела на меня и сказала, что тут даже есть занавеска для переодевания, если кто стесняется. Я решила, она хочет сказать, меня нужно прятать от всех. Но…
Я на автомате выскакиваю из припаркованной машины, сама толком не понимая, что делаю. Рысью огибаю здание школы и попадаю на теннисный корт, где женщина в тренировочном костюме несет проволочную корзину с ярко-желтыми мячиками.
– Прошу прощения, – закипая, говорю я. – Вы мисс Тибодо?
– Да. Привет? – Она поворачивается ко мне с улыбкой.
– Я мама Мерит Эдельштейн.
– Мерит, – повторяет она, словно мысленно тасуя колоду, и я точно вижу, в какой именно момент она вспоминает мою дочь.
– Она сообщила мне, что вы сказали ей на уроке физкультуре.
У тренерши озадаченный вид.
– Что ей стоит попробовать себя в теннисе?
– Мама! – Я слышу у себя за спиной смущенный голос Мерит. – Она действительно пригласила меня в теннисную команду. Ты меня не дослушала.
Мисс Тибодо ставит корзинку с мячами на землю.
– Я начала играть в теннис в девятом классе. – Она достает телефон, прокручивает фотографии и показывает одну из них мне. На фото более молодая и увесистая версия мисс Тибодо с ракеткой в руке. Причем не только фигура, но и стрижка у девушки на фото оставляют желать лучшего. – Я не отличалась особой силой и ловкостью, но зато была асом в видеоиграх. Теннис требует такой же хорошей координации между глазами и руками, как работа в научной лаборатории. Чего не отнимешь у Мерит. – Она смотрит на мою дочь. – Надеюсь, ты подумаешь над моим предложением.
– Ага. Может быть. – Мерит резко дергает меня за руку. – Нам… э-э-э… пора идти.
Растерянно уставившись на тренера, я благодарю ее за то, что обратила внимание на моего ребенка. После чего мы с Мерит возвращаемся ко входу в школу. Но прежде чем сесть в машину, Мерит кидается мне на шею на глазах у других учеников.
– Мерит, прости. Я подумала…
– Я знаю, о чем ты подумала, – с легкой улыбкой отвечает Мерит. – Это был огонь!
Мы сели в машину, и я поворачиваю ключ зажигания:
– Значит, она говорила о занавеске для застенчивых не для того, чтобы тебя подколоть.
– Нет. Она потрясающая. Честно-честно! Первый человек, который решил, что я способна использовать не только мозги, но и свое тело. Все остальные считают меня ленивой, потому что я жирная.
– Согласна, у тебя есть кое-какой жирок. Но ты не жирная. У тебя, например, еще и ногти имеются, но ты же не состоишь из одних ногтей.
Мерит косится на меня краем глаза:
– Похоже, ты впервые за все время признала, что я… – Спохватившись, она поправляет себя: – Что у меня есть лишний жир.
Говорить об этом прямо, а не ходить вокруг да около, наверное, самое правильное решение.
– Не существует одного-единственного типа телосложения. И все, кто заставляет тебя так думать, просто хотят самоутвердиться за твой счет. Пытаясь найти, к чему бы прикопаться.
– Ага. Но вот только когда встаешь ты, тебя слушают. А когда встаю я, все смотрят только на мои габариты. И я буквально чувствую себя слоном в посудной лавке. – Мерит пожимает плечами. – Это так странно. Они не могут меня не видеть. И тем не менее я невидимка. Я пойду по коридору, и все будут смотреть мимо меня, словно я пустое место.
– Прости, – говорю я.
Мерит бросает на меня удивленный взгляд:
– За то, что наехала на тренера Тибодо?
– Возможно, и так, – признаюсь я. – Но в основном за то, что не позволяла тебе со мной об этом говорить. Просто мне казалось, что если я это сделаю, то вроде как соглашусь с тобой насчет твоего внешнего вида. Но заметь, я категорически не согласна.
– Я запомню.
– Конечно, я могу считать тебя идеальной, однако это не имеет значения, если ты сама так не думаешь. – Поколебавшись немного, я спрашиваю: – Так ты собираешься играть в теннис?
– А, по-твоему, теннис поможет мне похудеть?
– Сейчас меня это заботит меньше всего. И ты должна заняться спортом совсем не для того. Ты ведь знаешь, наше тело всего лишь оболочка. И отнюдь не то, что мы есть в действительности. Да и вообще, рано или поздно нам всем приходится покидать свое тело.
– Угу. Но лично я предпочитаю умереть тощей, – отвечает Мерит.
Я выразительно округляю глаза:
– У тощих людей свои комплексы. Уж можешь мне поверить.
– Ну, тебе виднее. В детстве я считала, что меня при рождении заколдовала злая волшебница.
– А когда я была маленькой, люди спрашивали мою маму, почему она меня не кормит, – парирую я. – Я срезала бирки со своей джинсовой куртки, чтобы никто не узнал, что у меня нулевой размер. На самом деле еще меньше.