Кисейная барышня

Приличиями я в сей момент, конечно, пренебрегала, но зато на полную пользовалась козырем удачного обморока. К слову, в него падать сразу расхотелось. Я глубоко вздохнула, затрепетала ресницами и обожгла спасителя страстным взглядом. Судя по тому, что руки на моей спине сомкнулись еще сильнее, все три удара достигли цели. Самое время вспомнить, что я вообще-то барышня строгих правил.

Решительно отстранившись, я присела в книксене:

— Благодарю, ваше сиятельство. Ваш рыцарский поступок поразил меня в самое сердце.

Князь Кошкин посмотрел на свои руки, затем, будто с усилием, опустил их.

— На правах спасителя мне будет дозволено узнать ваше имя, прелестная корсарка?

Ах, значит, заметил, запомнил. Ай да Серафима! Ай да я! Вблизи князь показался мне старше и будто бы менее ярким. На вид ему было за тридцать, вокруг напомаженных усиков и на подбородке проступала щетинка, красивые голубые глаза припухли, от крыльев большого носа к щекам спускались морщинки. Но рост при нем, и выправка военная. У алтаря мы с ним будем премило смотреться.

Опустив очи долу, я представилась.

— Серафима! — Он поднес к губам кончики пальцев. — Огненная!

Рот у него был тоже отнюдь не манифик, слишком толстая нижняя губа оттопыривалась.

А тебе, Серафима, с ним, между прочим, целоваться предстоит. Хорошо хоть не сей же момент.

— Мой адъютант, — представил князь спутника, — ротмистр Сухов Павел Андреевич.

Тот молодцевато щелкнул каблуками, поклонился, подкрутил рыжеватый ус.

Ростом был он пониже командира и мастью посветлее. Прочую внешность я для себя определила как гусарскую и поглядывать на адъютанта перестала.

— Моя дуэнья и наперсница — Мария Анисьевна Неелова, — кивнула на Маняшу, слегка ошалевшую от свалившейся на нее чести.

Князь Анатоль смерил няньку взглядом и приподнял брови.

Маняша разогнулась из своего поясного поклона и запахнула на груди шаль.

Ротмистр меж тем присел на корточки, умильно сюсюкая:

— Что за престранное создание?

Гавр погладить себя не дал, увернулся, отошел к камням, утробно порыкивая.

С котом я знакомить никого не стала. Князь поинтересовался, с какой целью мы здесь прогуливаемся. Я, опустив утренние приключения, сообщила ему, что мы с нянькой услышали женский голос, взывающий о помощи.

Маняша одобрительно кивнула, вранье получилось складным. Гуляли, услышали, потом за помощью пошли, а как вернулись…

Беседовать с его сиятельством было непросто, приходилось постоянно отодвигаться, на полшажочка, чтоб маневр не стал явным, но часто. Ибо князь, разделяющее нас расстояние всячески пытался сократить, тоже понемногу и как бы случайно. Так и топтались мы с ним, будто в медленном танце.

Ротмистр разыгрывал похожую партию с Гавром, только последнему на политес было ровным счетом «авр-р», он дожидался, пока гусар приблизится на длину вытянутой руки, и отпрыгивал. Последний его прыжок чуть не стоил мне кота. Разбойник балансировал на самом краю скалы, подняв трубой хвостище. В последний момент он взвился, ротмистр быстро наклонился, смыкая руки, и оба они рухнули вниз.

Я вскрикнула. Князь, подождав, не упаду ли я опять в обморок, и, удостоверившись, что на этот раз страстного объятия ему не обломится, закричал:

— На помощь!

Вот тут мы и поняли, что сопровождало его сиятельство в конной прогулке гораздо больше народу. С холма прибежали какие-то егеря и ливрейные лакеи, как в рукопашной, оттесняя от обрыва моих работников.

Снизу что-то прокричали.

— Мыкос его поймал, — перевел толмач, предусмотрительно забившийся в кусты.

Кого именно, спросить я не успела, потому что на самом краешке появились две когтистые лапы, затем голова с кисточками на ушах.

— Разбойник! — Я подхватила Гавра за шкирку и вытащила на твердую землю.

— Авр-р, — согласился тот и пристроил башку мне на грудь.

Я чувствовала, что кошачье сердечко бьется очень быстро.

Тем временем княжеская прислуга уже спускала вниз несколько канатов искусно меж собой сплетенных. Вскоре пред нами явились помятый ротмистр и бодрый улыбающийся Мыкос.

Я ринулась было к нему, но остановилась. Не хватало еще князю лицезреть, как я самолично работниками командую. Неприлично это. Девушка должна только своей прислуге приказы раздавать, нежным таким голоском.

— Маняша, — нежно позвала я.

— Чего?

Я многозначительно кивнула на Мыкоса.


— Чего? — не поняла нянька.

Князь Анатоль уже закончивший похлопывать своего адъютанта по пыльным плечам в выражении дружеского участия, стоял в вершке от меня, даже сквозь меховую накидку я ощущала близость мужского тела. Становилось жарковато, потому что грудь мне грел Гавр, который на правах кота делал это под накидкой.

— Милый Мыкос, — пролепетала я, отодвигаясь от князя, — ты нашел страдалицу?

— Никак нет, барышня, — ответил парень по-берендийски с чудовищным акцентом, — нет там никого.

— Быть того не может…

Я запнулась, поняв, что почти кричу.

— Возможно, — князь придвинулся, — драгоценнейшая Серафима Карповна желает сама исследовать эту загадочную пещеру?

Ах, как она желала!

— Но как? — Я растерянно заморгала.

Разморенный Гаврюша выпускал коготки, играя лапами. Барышня с животинкой, конечно, прелестнейшая картинка, наверное, но лучше бы я болонку утром от сиротской доли спасла, честное слово.

Князь Кошкин заверил, что спуск мой организует в сей же момент и что под его, князя, защитой я буду в полной безопасности. Последняя часть заверений была уже для Маняши, которая, невзирая на пиетет перед власть придержащими, устроила вновь свое представление с «не пущу!»

Князь отправился раздавать приказы, а нянька, придвинувшись ко мне, жарко зашептала:

— С огнем играешь, Серафима! Не нравится он мне, с усиками своими…

Гавр с ней соглашался, точа когти о ткань моего лифа.

— Авось не проиграю. — Я передала кота Маняше. — Дружите, мучители. Мне же все равно самой убедиться во всем надобно.

— Вся в отца!

Смене носильщика Гаврюша не противился, избрав новой игрушкой кисти бабьей Маняшиной шали.

— Вся в отца, — опять вздохнула нянька. — Только учти, я таких мужиков, как его сиятельство, за версту чую. С поцелуями ведь полезет, охальник!

Я посмотрела на нее с шутливым удивлением:

— Нешто ты думаешь, я с ним туда наедине спускаться буду?

— А с кем?

— С тобой, бестолковка. Без дуэньи приличная девушка и шагу ступить не посмеет.

— Много ему дела до приличий!

Я вздернула подбородок:

— Мы, Абызовы, купеческого звания пока лишь потому, что брезгуем титулы за границами себе купить, как некоторые! А фамилия наша — знаменитая и достойная. Если хоть кто-то, хоть князь, хоть цесаревич даже, на честь барышни Абызовой покуситься вздумает, ему сразу же о браке просить придется. И охальник твой про то прекрасно ведает и лишнего себе не позволит.

— А если позволит, но не женится?

— Ну тогда батюшка мой ему такую развеселую жизнь устроит, что лучше сразу пулю в лоб.

— А ты?

— А я… У меня, конечно, тоже все не молочно-кисельно сложится, про замуж придется забыть. Уедем с тобою куда подальше, в Гишпанию или к бриттам, может мануфактурку какую откроем. Карп Силыч не зверь же в самом деле, денежку нам подарит на обустройство…

И как-то в этот момент показалась мне такая будущность нисколько не беспросветной, а, напротив, приятной во всех отношениях. У меня даже глаза увлажнились.

— Нельзя, — сказала Маняша, — нам с тобою нельзя без «замужа», и без аристократа берендийского тоже никак.

Сначала на одиночных канатах вниз спустились егеря. Затем веревки закрепили, набросили на них кожаные петли и защелкнули стальные карабины гнумской работы.

Гавр обстроился на прогретом солнцем валуне, наблюдая, как Маняша в объятиях ротмистра Сухова покидает земную твердь.

— Мы наедине, огненная, — многозначительно прошептал князь.

Я смущенно кивнула. Ну да, его ливрейная свора, мои работнички и кот, а так-то наедине, конечно.

Веревки ослабли, парни, в чью задачу входило держать их, зашевелились, разгоняя застывшую кровь.

— Позвольте вам помочь.

Он поклонился, будто приглашая к танцу, и по-бальному легонько прикоснулся ко мне. Застежки меховой накидки размыкались одна за одной.