Кисейная барышня

— Ты хочешь сказать, что какая-то баба проплыла три версты по морю, чтоб потом тебе из пещеры мяукать?

Звучало, конечно, преглупо.

— А если, предположим, ее течение к берегу прцбило? Вода при приливе как раз почти к пещере подступает. Маняша, даже если я ошиблась и не эту женщину я ночью видела, дела это не меняет. Мы должны ее спасти!

— Обещай, что сама туда не полезешь, — попросила нянька, вынимая из кармана ключ. — И плащ надень.

Я закуталась в меховую накидку.

Экспедиция была организована быстро. Маняша шепнула пару слов портье, одарила денежкой сначала его, затем троих белобрысых молодцев в курточках гостиничных посыльных, затем отсыпала горсть монеток хозяйственному дядьке, который предоставил нам моток просмоленной веревки и справную рыбацкую сеть.

— Врач, наверное, нужен.

— Ганс отправит вослед фельдшера, как только его разыщет, — сказала нянька и подмигнула зардевшемуся портье.

— Что б я без тебя делала?

— Знамо что, в пансионах бы сидела, — фыркнула Маняша. — Можем выдвигаться. А по дороге расскажи, сколько бриолину было на макушке его сиятельства при вашей первой встрече. Серафима, ты чего замерла? Идем.

Нянька решительно взяла меня под руку. А я подумала, что про князя Кошкина мне даже рассказывать сейчас неинтересно.

Но мои-то чувства в расчет не принимались. Поэтому размеренно, в такт шагам, я поведала своей наперснице о судьбоносной встрече со светлейшей особой.

— Красиво, — решила Маняша. — После сможет сочинить, что с первого взгляда к тебе воспылал. Мужеский пол на эдакие знаки судьбы падкий, вот, помнится, фильма еще такая была про пиратского капитана и прелестную рыбачку.

У начала знакомой тропинки нагнали нас гулкие звуки гонга. Значит, уже полдень, и обитателям отеля предлагается переодеться к обеду, который накроют в столовой ровно в половине первого. Обычай старинный и выполняется он неукоснительно. Опоздать к обеду — скандал и моветон, лучше уж совсем трапезу пропустить, чем явиться, когда салфетки разложены на коленях, а предупредительные официанты обносят кушаньями. Вот и сейчас вся фланирующая на свежем воздухе публика устремилась к отелю. Хорошо, что мне сей момент не придется толкаться в дверях, приминая чужие турнюры.

— Фимочка, что происходит? Говорят, ты захворала?

Со вздохом, я обернулась. Терпеть такого обращения не могу, и только одной особе оное спускается. Наталья Наумовна, моя драгоценная кузина, взволнованно дышала от энергичной ходьбы, гризетка Лулу за ее плечом изображала ажитацию.

— Ах, полно, Натали, — безмятежно улыбнулась я. — Однако как скоро разносятся слухи в нашем крошечном обществе.

Кузина поморщилась. Барышне слухами интересоваться не пристало, тут она дала маху, как и в том, что поздороваться забыла.

— Бонжур, моя дорогая, — перешла она на французский, — нам необходимо поговорить.

— Как тебе будет угодно, дорогая…

Маняша вполголоса передразнила:

— Шерочка с машерочкой! Шери, ма шери… — И отвернулась, громко велев работникам подождать.

Лулу почтительно отошла, поглядывая на няньку с высокомерным недоумением.

— Это скандал! — сразу взяла быка за рога Наталья Наумовна. — Незамужняя девушка наедине с мужчиной… без чувств… твоя репутация погублена…

— Ах, дорогая, — всплеснула я руками. — Карл Генрихович — старик и, ко всему, лекарь. Неужели все так серьезно?

— Лекарь?

— Несомненно, в противном случае ему вряд ли удалось бы дослужиться до коллежского асессора.

Горничная прислушивалась к нашей беседе, забавно вытягивая шею. Понятно, откуда сплетня пущена, но и как с ней справиться — яснее ясного. Какое счастье, что Болван Иванович не самолично меня в «Чайку» приволок, надо будет его супруге какой-нибудь гостинец передать. Да и лекаря отблагодарить не помешает.

— Всему виною корсеты, — сказала я с нажимом в сторону кузининой гризетки. — Совершая утренний моцион, я ощутила в груди стеснение, сознание помутилось, и я лишилась чувств. На счастье, оказавшийся неподалеку Карл Генрихович…

— А где была твоя нянька в этот момент?

Ах, какая незадача! Где она была? Захворала?

Я придирчиво оглядела цветущую Маняшу. Никто не поверит. Да и многовато нас, хворых, тогда получится на квадратный аршин.

Тут Наталья Наумовна задергалась, замахала руками.

— Натали, дорогая?

Кузина наконец нашла носовой платок и прегромко в него чихнула.

— Ав-р-р?

Я опустила глаза.


Гавр чинно сидел на тропинке, расставив передние лапы в балетную позицию. Я прекрасно помнила, что запирала его в апартаментах, но разбойнику каким-то чудом удалось выбраться.

От подъездного входа донесся громкий голос господина Зорина, он спрашивал портье, не видал ли тот полосатого котика, которого упустила нерасторопная отельная горничная. Я ощутила приближающуюся катастрофу. Сейчас шумный майор обнаружит «котика» с его невольной хозяйкой подле и в своей обычной нахраписто-добродушной манере примется ставить меня в неловкое положение.

— Моя драгоценная, — я схватила Натали за руки, — прости, ни мгновения промедлить не в силах. Доктор прописал мне моцион вместо обеда…

Я отодвинула кота ногой, всхлипнула и почти побежала вверх по тропинке.

— Маняша!

Та, поняв с полуслова, подогнала работников. Холм мы преодолели галопом.

— Корсет? — запыхавшаяся нянька умудрилась хмыкнуть. — Ничего поумнее придумать не смогла?

— А ты, я погляжу, навострилась во французском наречии?

— Чего там непонятного? Скандаль, корсет да «ля» не забывай прибавлять. Только сроду ты этой пакости не носила.

— Остальные о том не знают, так что скушают — не поморщатся. Наталье Наумовне тоже, знаешь ли, не с руки, если про меня сплетни пойдут. Я ей просто наилучшее объяснение предложила из возможных.

Место я отыскала без затруднений.

— Здесь спуск, за кустами.

Парни принялись разматывать веревку.

— А Гаврюша-то где? — вдруг вспомнила Маняша.

— Да какая разница?

— Ав-р-р!

Он сидел у моих ног, будто вот так вот сидя и перенесся с дорожки на каменный брег.

— Только тебя здесь нам недоставало, — сообщила я разбойнику, наблюдая, как рослый белобрысый парень спускается вниз, обвязанный за пояс канатом.

Разбойник гортанно ответил что-то на своем кошачьем наречии. Парней я тоже не понимала, они переговаривались на местном диалекте, то ли куршском, то ли самландском.

Вот и сейчас, тот, которого опустили, громко прокричал товарищам, будто камешками в железной кружке погремел.

— Мыкос не нашел ничего, барышни, — перевели нам любезно. — Спрашивает, можно ли подниматься.

— Как подниматься? — возмутилась я. — Что значит, ничего не нашел? А ну давай, вяжи петлю, я сейчас самолично ему покажу, как искать надобно!

— Не пущу! — грудью заступила мне путь Маняша.

Опять громыхнуло камнем по железу.

— Мыкос говорит, это заброшенное капище и тревожить его не стоит.

— Скажи своему Мыкосу, — начала я, но быстро передумала ругаться. — Чье капище?

Мой толмач проорал вопрос, выслушал ответ, довольно пространный, перевел:

— Мыкос не знает. Он сначала думал, что там Святовита славили, но сейчас думает, что не его, он думает…

Мыкос думал там внизу много и с удовольствием. Нам поведали о древнем руянском боге Святовите, ведающим в своем пантеоне солнцем и урожаем, а также войнами и доблестью. Его капищ на острове с давних времен осталось преизрядно.

— Древняя вера была, исконная. — Толмач говорил со сказовой напевностью. — Триста лет назад здесь совсем другая жизнь была.

Я, соскучившись от пространного рассказа, зевнула украдкой.

— Но Святовит, он на лошади быть должен, Мыкос так думает…

Топот копыт. На фоне выгоревшего полуденного неба появился силуэт всадника. Толмач быстро перекрестился, демонстрируя, что исконной руянской веры не придерживается. Я неизящно потерла кулаками глаза. Всадников стало двое.

— Что происходит? — Властный зычный голос разнесся по округе.

— Дамам нужна помощь?

Верховых там оказалось гораздо больше. Но об этом мы узнали уже после того, как господа спешились и спустились к нам, а пока просто ждали приближения сих незнакомцев. Два силуэта на фоне солнца, наше напряженное молчание, хруст камешков под ногами, ворчание Гавра, рокот моря, далекие крики чаек. «Три года — зима по лету, три года — лето по зиме, три года — само по себе», — вдруг подумала я и покачнулась, ощущая приближение обморока.

Маняша охнула, но опоздала. Меня подхватили мужские руки, удержав от падения. Щеку оцарапал гусарский позумент.

— Ах! — восторженно прошептала я, узнавая. — Князь Анатоль!