Кассандра пила массандру

— Кстати, когда ты с ним встречалась, ты не спутала — это был он или его могущественный близнец? — поинтересовался папа Лева, немного поумерив гнев. — Может, это он решил убрать своего братца? Вы ж с твоей мамашей такие пляски устраивали вокруг этого теневого персонажа. Савве голову заморочили с детства! У него был образ папеньки «два в одном».

— Но я сама никогда не видела этого близнеца! — отчаянно возопила Сова. — Я только знала, что у нашего Помела есть родимое пятно, а у его брата — нет.

— Не забывай, что в темноте все кошки серы, — уже откровенно потешался папа Лева. — Ты точно уверена в отцовстве?

Конечно, Сова разобиделась, раскисла, и папа Лева уже досадовал на себя, но и одновременно на судьбу — и снова на себя, потому что судьба — это характер, и ничего тут не попишешь. Он сам согласился когда-то на эту женщину и ее ребенка. Он думал, что здесь есть перспектива. И в этом он не ошибся. Воспитанный им Савва ныне миллионер. Это ли не успех? Только вот этот миллионер холодный, как лягушка. С вирусом эффективности в голове. А его маменька… нет, не сказать, что она глупа как пробка. Сова достойная женщина, но за многие годы папе Леве ужасно наскучило это ощущение маленьких запасливых лапок. Сова напоминала не сову, а белку — милую, бережливую, практичную, все в дом, все в семью… Но такая тоска от этого брала! И хотелось хотя бы мельком заглянуть в жизнь той, с кем он в свое время так и не сошелся. Она родила от него сына, которого он не признал. Теперь он, наверное, оболтус… не миллионер точно! Отцом он считает отчима. Такая вот рокировочка вышла.

Папа Лева поймал себя на том, что мыслями очень далеко ушел от инфернального известия о коричневом порошке. Вернувшись к нему, он опять почувствовал бессильную злость… Для обывателя в смерти всегда кто-то виноват. Тем более когда усопший из сильных мира сего. Вот просто руки чешутся найти убийцу. Он обязательно, обязательно должен быть, а если его нет — это обман, это сокрытие, это… разочарование, наконец. Плебс жаждет возмездия, жаждет местечка на теле Цезаря, куда бы и он смог воткнуть свой ржавый ножик, испачканный в колбасе. А что, если нет никакого убийцы? Что, если проворовавшийся бывший прокурор в преддверии тюрьмы или бегства — или какая участь там ему светила! — решил забыться в делирии. И переборщил. Вот и всё. Но нет, это, разумеется, никого не устроит! Это не устроит карательные органы, потому что они должны карать. Это не устроит оппозиционно настроенных граждан, потому что они непременно найдут того, чьи права при этом будут нарушены. Это не устроит верноподданных граждан, потому что они увидят в этом происки оппозиционно настроенных граждан. Это не устроит тех, кому все равно, потому что не случится сенсации и им будет нечем развлечься за ужином.

«…Может, я и сам просто злобный старик? — подумал папа Лева. — Ведь я, в отличие от благоверной, заметил этот чертов конверт! Как Савва однажды принес его и сунул в свой стол. Потому что дверь в его комнату была открыта, а он и не думал, что я замечу. Но я заметил, и что-то мне мельком показалось подозрительным в этом жесте. Однако я даже не поинтересовался. Потому что… когда-то я выбрал лучшее, а не свое. И все вроде получилось. Что греха таить — иной раз мы пользовались связями и привилегиями Помелышева. Да вот хотя бы… когда меня втянули в эту нелепую пьяную драку. Девушка-то, Савкина няня, вроде была хорошая. А их терроризировала алкогольная нечисть. Я тогда ввязался. Потом… да я уже и не помню, как там вышло. Помню только, что вот мы уже дома, и Помелышев орет на меня по телефону, мол, не вздумай лезть в свидетели, сам сядешь. А почему сядешь? То есть он меня посадит, что ли… И вроде орал, во благо, дескать, я вас защищаю! Темная история о том, как хваленый папа Лева струсил. Уехал на следующий день, скрылся. Да, скрылся. Разговор с Помелышевым был позже…

Много позже я сообразил, что это было его первое мокрое дело в Емельянове. Ему было нужно кого-то посадить. Вроде как навести порядок…

Но после всего этого я себя оправдывал тем, что под моим-то руководством растет талантливый созидатель, а не еще одна коррупционная пиявка. Казалось бы, я выполнил задачу. Но это только на первый взгляд. Прокурорские гены оказались изобретательны и изворотливы, сыграв со мной в прятки. Какой, однако, адский выбор: если бы послушался любви — превратился бы в пыль, но то, что происходит сейчас… кто знает, что повлечет за собой это нечаянное соучастие в непреднамеренном самоубийстве — кажется, так можно обозначить цепочку событий? Или если действительно существовал план, то это уже соучастие в убийстве. Пускай это теория заговора, но вот насущный вопрос — когда и куда пойдет Савва за своим следующим конвертом? И чего ждать от Помелышева номер два… Ведь это у безобидных людей двойники где-то в параллельных вселенных, а у всякой нечисти они тут как тут, поблизости…

А у Саввы с его двумя сердцами так и вовсе двойник внутри. И биологический папаша наверняка что-то завещал… им обоим. Точнее, тому, кто холодный, как лягушка! А второму сердцу, в котором, быть может, душа — программисты тоже верят в душу, — не завещал ни копейки».





19. Вход через ювелирную лавку




Странная выдалась осень. Отец еще больше разворчался из-за того, что Соня хотела ему вернуть деньги. «Ведь ты болен, и на лекарства столько нужно…» Впрочем, это как раз не странно, а обычно. Папа найдет, чем быть недовольным. Не смейте ему напоминать о болезнях, а то заболеете сами!

Андрюха вдруг вызвался сделать доклад по мировой художественной культуре. Соня угрюмо догадывалась, откуда в нем появилась тяга к прекрасному, но одновременно эта догадка подогревала в ней надежду. Если эта вертихвостка, в которую он влюбился, любит живопись, то еще не все потеряно. Это наивно?

— Мам, мам! Вот скажи, почему на этой картине, на этой «Тайной вечере», эти люди… ну, как их… эти… апостолы! Почему они похожи на каких-то интриганов и… сплетников?

Соня слегка опешила.

— Это еще почему?! И… мне интересно, на кого они вообще, по-твоему, должны быть похожи? Ты-то, конечно, нарисовал бы их с зелеными дредами и тату. И почему интриганы?! С чего это у тебя такое впечатление? Просто были другие каноны. Ты путаешь жадное любопытство сплетника с благоговением.

— Вот чтоб ты знала! — раздулся сынище от неофитского гонора. — Апостолы — это что-то вроде секты. Они наверняка выглядели странно для того времени. Типа как для нас кришнаиты. Или хиппи. А здесь они какие-то… такие, как все в те времена. И манерные.

— Они не манерные, они характерные! И выглядят так, как потом будут выглядеть хиппи. Ну, почти! Они были первоисточником для многих, кто потом будет выглядеть странно, но просветленно.

Соня хотела продолжить просветительскую тираду, но внезапно осознала, что ее искусствоведческая база слишком хлипкая. И она сказала первое, что пришло в голову:

— Просто, понимаешь… Они же будут вспоминать эту ночь… Они в последний раз видят своего учителя. Представь, я тебе скажу, что мы в последний раз видимся. Что ты почувствуешь?

— Никто никогда не может знать того, что он видится с кем-то в последний раз, если, конечно, он не при смерти! Все это просто сказочный сюжет.

— Допустим. Но есть такая удивительная закономерность, что, разгадывая тайну этого сказочного сюжета, человек становится лучше.

— Растаманы, буддисты, иудеи, мусульмане тоже? — ехидно сощурился Андрюха.

— Предоставляю тебе самостоятельно раскрыть эту увлекательную тему в своем докладе! В конце концов, ты же не думаешь, что в такой картине все должно быть с ходу понятно. Творец — не тот, кто дает ответ, а тот, кто правильно ставит вопрос.

…Агапыч на связь не выходил, затихарился, лег на дно. Соня билась крыльями о прозрачную стену, но не могла так же, как Базилевс, безмолвно вопрошать о том, почему он не сказал ей. Они тогда были едва знакомы с «золотых дел мастером». По-настоящему она его узнала много позже, когда он уже переживал свою страшную потерю. А она об этом ничего не знала. Как такое может быть? Как он мог молчать…

Но и… как он мог сказать? Просто заговорить об этом, обнажив глубокую незаживающую рану… А теперь что? «Они в последний раз видят своего Учителя…» — собственные слова остались острым осколком в горле.

— Неужели ты веришь в этого тайного агента-близнеца 007? — отчаянно спросила Соня, даже не поздоровавшись с Василием. Она давно заметила, что переход на «ты» всегда стимулировал ее на откровенности, и этот резкий переход мог напугать, она это знала. И тем не менее не могла совладать с собой…

— По твоим интонациям я чувствую, что в него веришь ты, — парировал Вася. — А я уже не верю, я знаю, что он есть! Я уже в который раз перечитываю свидетельство о том, что он существует. В некоей статейке… цитирую: «Анатолий Помелышев считает, что его брата, бывшего прокурора и генерального директора печально известного долгостроя „Марилэнд”, погубила наркотическая зависимость, с которой он боролся всю жизнь».

— Ух ты! Что за бред из серии «на ловца и зверь бежит»?! Это шутка?! Тот самый близнец с фотографии, о котором ты говорил? И кто же он, этот… брат?

— Он владелец ювелирного концерна Anima. Да, вот такой абсурд вытанцовывается! Ю-ве-лир! Которому Агапыч сто лет назад привозил свое золото. Только он его, разумеется, не знал лично. Он был знаком с директором и мастерами, а не с владельцем. Химик его знатно надул. Дескать, есть такой теневой волшебник Гудвин, засекреченный по самое не грусти! Имени у него нет, адреса тоже, неуловимость абсолютная. Вот тебе фотка, ищи, дружок… А о прокуроре Помелышеве и его близнеце наш дорогой гуру понятия не имел. Так что узнать фамилию этого мифического персонажа широкого профиля ему было неоткуда. Химик проучил старого друга. Вроде как поделом тебе, старый дурак, если до сих пор веришь в «Секретные материалы».

— Боже мой… Ты сказал Агапычу об этом? Представляю, как он расстроился! Он же так искренне борется за свою идею. Но название! Анима… На что это намек?

— Агапыч не просто расстроился, он в бешенстве, но от этого ему, как ни странно, стало лучше! Название его, конечно, тоже распалило. Хотя я ему попытался напомнить о том, что у него нет монополии на слово «анима»… Да и потом, он столько лет рассказывал направо и налево о своем проекте! А уж Химик знал о нем досконально и, как выяснилось, поведал Савве-миллионеру. Но ты же знаешь Агапыча. Его раздражают очевидные аргументы.

— И я с ним солидарна! Для меня в этой истории нет очевидных аргументов. А что, если ювелирные дела — это прикрытие?

Соне и правда хотелось верить в светлого двойника. Да, пускай глупость и наивность не подобающая для всех, кто старше пятнадцати, и тем не менее. Почему хотя бы раз в жизни такое не может случиться?!

— Прикрытие? Это что-то типа входа в совершенно секретный бункер через ювелирную лавку?! Забавно! — иронично вздохнул Вася. — Но скорее всего… даже если мы поиграем в шпионов и предположим, что у Помелышева-2 была великая миссия, то он просто отошел от дел. Вышел в отставку. И теперь балуется бриллиантами. Вот это вполне респектабельное развитие событий…


— Но все же ювелирка, золото — это ж все так далеко от метафизики… О том, чтобы поймать душу, как радиоволну, и записать ее, как кардиограмму. О том, чтобы с ней говорить…

— Далеко? Это как посмотреть. Ты забываешь про первоисточник — герметизм. Про философский камень, про розу и крест, про бессмертие. Алхимики тоже делали золото бог знает из чего, но цели их простирались далеко за рамки материальных выгод. Агапыч всегда помнил об этой подоплеке и нас в нее вовлек…

— О, ну, если глубоко копать! Хотя если копать, то только глубоко… Слушай, но старик перестал мне отвечать! Я беспокоюсь за него. Пока мы будем деликатничать, он загнется. Предлагаю к нему ворваться без предупреждения! Наше алаверды, так сказать…

— Ему это не понравится, конечно, но я тоже подумывал об этом. Тогда чего тянуть! Ты завтра свободна для разбойно-дружественного нападения?

— Я за любой кипиш, кроме голодовки, — завтра и всегда! — обрадовалась Соня, которая не совершала ничего подобного со студенчества.

— Тогда… можно мы сначала… заедем на кладбище? Это странно, я понимаю, я все объясню! К тому же я машину наконец отремонтировал, так что мы на колесах.

— Надо так надо. Конечно, заедем. Я люблю неожиданные маршруты.

…Соня так и не удосужилась спросить, к кому они едут. Она полагала, есть просьбы, о которых не расспрашивают, просто соглашаются помочь, и все. Алена ее трогательно поблагодарила за участие. И они доехали бы молча, если бы Соня не запеленговала неприятно знакомые фигуры у метро, мимо которого, увы, промчались слишком быстро. Но главное Соня заметила — это была Клетчатая Шляпка и человек в синем костюме. Она без шляпы, он не в костюме — и в обнимку!

— Разве ты не видишь гармонии в том, что неприятные люди вместе? Они закольцованы, и от них миру меньше вреда, — примирительно ответствовал Василий на Сонин пузырящийся сарказм.

— Но Синий Костюм-то как раз не такой уж и неприятный! Эта мегера его захомутала, а в этом уже никакой гармонии нет.

— Просто он из колеблющихся между добром и злом! А такие не приносят счастья хорошим девушкам.

— У них там, в «Земляничных полянах», просто питомник тех, кто не приносит счастья. А этот Савва? Я вообще не поняла, как можно было почти до тридцати лет даже не поинтересоваться, кто твой родной отец?!

— А ты не находишь, что… в контексте своей жизни он был прав. С твоей помощью он сунулся в семейную историю — и понял, что темному яичку еще не пришло время. А бывают и такие истории, которые лучше вовсе не рассказывать. Но так или иначе, я не прочь сменить тему! Эта сага о «Марилэнде» и раздвоившемся прокуроре мне слегка наскучила. Хотя некоторые фигуранты не унимаются. Ты слышала новости об Илье?

— Ну конечно! Я благодаря тебе теперь пытаюсь вести цветочный блог Настасьи Кирилловны. Вышедший из застенков Илья дал смелое интервью о продажных прокурорах, невинно осужденной учительнице и обманутых дольщиках. Надеюсь, Фея не купилась на этот правозащитный фейерверк… Предполагаю, что Илюшин порок, о котором говорила нам Настя — помнишь? — это тщеславие, приправленное благородством. Он теперь чувствует себя рупором свободы. А склочный Осипов теперь ему первый друг… Ну еще бы — ведь он сопроводил человека к следователю! Какое несгибаемое гражданское мужество, однако. А как только запахло жареным, он быстро смылся. Не корысти ради, а чтобы Настасье Кирилловне нечаянно не проговориться. Верим, верим… Какое виртуозное переобутие в воздухе! Заметь, Осипов в этом интервью — герой дня. Спаситель обездоленных граждан, которых обокрал Помелышев, что, надо признать, отчасти правда. Вот только ключи от новых квартир обездоленным гражданам так и не выдали. Видно, пока не всем государственным сестрам-пиявкам по серьгам раздали…

Соня осеклась, потому что на самом деле хотела сказать совсем о другом. О том, что звонила вчера отцу. Он пускай не секретный и не главный, но вполне себе конструктор. И у него крайне трудный характер. Но он почему-то… согласился встретиться с Агаповым. Фантастика! Она боялась, что Вася поднимет ее на смех. И она пока медлила…

— Все, приехали, — объявил Василий.

У могилы Леши стояла девушка. Василий вопросительно глянул на дочь — мол, чего мы, незнакомые люди, пришли сюда? Можно сказать, толпой. Но Алена еще вчера злилась на него: как же можно не понимать?! Чем больше людей — тем лучше. Чем больше людей помнят человека… Что ж, значит, встанем в сторонке, раз так. Будем помнить.

Девушка плакала. Потом она обернулась и… Она хотела что-то спросить, но не спрашивала, просто смотрела на вновь прибывших, словно силилась узнать. Василий понимал, что он должен что-то сказать первым за всех, — но медлил. Словно эта пауза значила что-то важное. Потому что это было уже не молчание одиночества и скорби — в нем теплилось что-то еще. Вот-вот будут сказаны слова, и протянется нить. Пускай неизвестно, что дальше, но важна сама возможность этого «дальше»…

Первая заговорила Алена, вдруг ставшая очень взрослой и знающей, что сказать. И это было непривычно и удивительно. Василий поймал себя на том, что разговаривает про себя с никогда не виданным Лешей. Вот так, дескать, Леша, после твоего ухода у тебя появились мы. Чтобы ты не остался одиноким призраком на Земле. Точнее — чтобы ты остался. Зачем-то нам это нужно. Ты нам нужен. Вот такие дела.



* * *





notes


Примечания




1




Доритис прекраснейшая, орхидея, происходит из тропических регионов Юго-Восточной Азии.





2




Сохранить душу (англ., лат.).