Кассандра пила массандру

— Статуи не стареют, — ухмыльнулся Базилевс.

— И не говори… Поверишь тут в потустороннее — точно Леня прислал нам привет…

— А вы ей, случайно, не рассказали о своих былых подозрениях? О том, что мните ее Ленькиным убийцей?

Как было не поддеть окрыленную Кирилловну… Которая не удержалась и показала свое новое приобретение — роскошную каллу «Рудольф» цвета глубокого темного фиолета. Цвета густого и вязкого, словно ревность. Ревность, побежденная сочувствием… Впрочем, в эту тему вторгаться совсем не хотелось. Зарождающийся ураган утих, не раскрыв своей мощи, угас горошинкой под толщей благоразумия. И слава богу. Теперь у Насти совсем другое настроение. Кажется…

— Да, конечно, твоя взяла! — шумно каялась Настасья. — Мне стыдно от того, что я наговаривала на Эмму. Злословила… от скуки! Хотелось накрутить детектив, да так, чтобы он не имел прямого отношения к моей собственной жизни. Но вот и огребла по самое не грусти! Хочешь детектива — будь готов, что он полезет из всех щелей…

— Стыдно? А ведь ничего не изменилось по отношению к Лене. И Эмма по-прежнему в числе подозреваемых, — не удержался Василий от очередной шпильки. — И вообще, с каких пор адвокаты ходят к женам подзащитных домой?

— Я сама не ожидала! — радостно трепетала Настя. — У нее же все под завязку, времени ни минуты, встречи все откладывались и откладывались, а я ждала… И вдруг она сегодня мне пишет: мол, а что, если я к тебе домой приеду, ты меня накормишь? Боже мой, конечно, накормлю, отвечаю, у меня окрошка…

— Окрошка — это прекрасно, но что с Ильей?

— Необъяснимая заминка. Эмма со своей стороны все сделала. Его должны были уже отпустить! — Настасья Кирилловна лихорадочно сыпала какими-то юридическими подробностями, из которых Василий понял только то, что в прокурорском теле были обнаружены… какие-то загадочные вещества. И именно они, разумеется, виноваты в его смерти, а вовсе не Илюша!

— И потом — ну ты же его видел! Илья совершенно не драчун. Как вообще можно подумать, что он способен нанести кому-то смертельный удар? Тем более что Помелышев… сам понимаешь, это только в сказках добрые богатыри побеждают. А в жизни-то всякая сволочь куда здоровее порядочного человека.

Настасья Кирилловна аж разрумянилась от того, что заступница у Илюши теперь сильная и дело на мази. Но старого пессимиста поспешный хеппи-энд настораживал.

— Почему вы ей так верите? — спросил Вася.

— А кому мне еще верить? — обиженно встревожилась Настя. — Вот интересно получается! Раньше ты урезонивал мои подозрения насчет Эммы, а теперь расшатываешь мою надежду на нее. Единственную надежду, надо заметить.

— Расшатывать устои — не моя задача, — усмехнулся Василий. — Я пытаюсь понять природу вашей резкой перемены. Вы поверили словам некоей барышни, которую едва знаете, о том, что Эмма лучшая из лучших. Но почему? Эффект неожиданности от того, что «акула» оказалась старой знакомой? Заметьте, знакомой далеко не самой близкой и не самой симпатичной вам… и не проявлявшей ранее никаких потуг к юриспруденции — а в этой сфере долгий путь к мастерству! Да, признаю, это удивительное совпадение — встретить Эмму теперь, через столько лет и в такой переделке… Но попытайтесь взглянуть на ситуацию отстранение, насколько это возможно. Почему вы ей доверились?

— Я поняла, к чему ты клонишь! — не сдавалась Настасья. — Ты думаешь, она вытянет с меня деньги, но не поможет? Но мы уже это обговорили, она возьмет с нас посильно. И за результат! Мне поможет зять, и потом у меня, что называется, припрятано в чулке на ремонт… нашего несбыточного гнезда в «Марилэнде»!

— Деньги — это полбеды. Мне думается, что убийство Помелышева — чья-то большая афера. А вы с Ильей — статисты в этой большой игре. Дай бог, что Эмма — это привет от нашего Леньки. А что, если нет? Добро и Зло идут рука об руку, и опасно об этом забывать.

Настасья Кирилловна разочарованно и смущенно поставила перед Васей полную тарелку — видно, чтобы он не счел угощение остатками с барского стола после Эммы.

— Ладно, наверное, я перегнул палку! — пошел на попятную Василий. — Пора отправить свою Кассандру пить Массандру. Будем надеяться, что Эмма не оборотень.

И тут Настю прорвало. Со слезой. И кажется, больше от стыда. Она раскололась — роль ее гостьи не совсем совпадала с респектабельной вывеской. Нет, она, разумеется, имела отношение к юриспруденции. Но главное, что Эмма разметала по ветру всю эту глупую ревнивую обиду на Илюшу. И как же сразу полегчало! Потому что стало понятно, что, конечно же, нет у Ильи никакой любовницы из прошлого. Просто он… безрассудно-благородный человек! С пронзительным чувством справедливости. Дал в морду негодяю сразу за всех, не дожидаясь неповоротливого правосудия, у которого в наших пенатах справедливость протекает без обострений. Давно, так сказать, в ремиссии… Словом, Эмма хороший психотерапевт. А какой адвокат — пока не ясно. Да, да, неясно.

— Ты скажешь, я идиотка? Оголтелая эгоистка, которой важнее, чтобы муж блюл супружескую верность, чем был на свободе?

— По части идиотизма меня тоже есть в чем упрекнуть, не волнуйтесь! — усмехнулся Вася. — Я вот теперь по воле нашего дорогого Агапыча вынужден искать какого-то теневого гения по фотографии. Что это с моей стороны, как не первые звоночки маразма?

— Как это — искать гения по фотографии?! Что за идея такая? Расскажи мне! — оживилась Настасья Кирилловна.

Жадно выслушав всю историю со всеми подробностями, она вдруг вкрадчиво попросила:

— А можно посмотреть на эту фотографию? Или это под грифом «Секретно»?

— Спасибо, насмешили! — вздохнул Вася. — Если я буду секретничать, то как же я найду этого профессора Мориарти? Агапыч уверяет, что ни в каких поисковых сервисах этого таинственного ловца душ он не нашел. Правда, я не проверял его слова — не могу пока преступить грань этого сюрреалистического квеста. Но почему-то фотографию ношу с собой! Бумажную, а не в телефоне! Агапыч меня заверил, что это не из-за любви к ретро…

— Покажи! Просто интересно…

Василий достал из сумки фото, которое пристроилось закладкой в книге. «Тени в раю» Ремарка… подходящее к ситуации название, однако.

Настасья Кирилловна, взяв фото в руки, тут же издала гневный вопль:

— Эй! Ты что?! Какой гений! Это же Помелышев! Василиус, слышишь?! Как такое может быть…

— Как такое может быть?! — как эхо повторил Василиус. До него медленно доходило, что ведь он до сего момента так и не поинтересовался обликом одиозного прокурора. Вроде незачем было… Вот до чего доводит пресыщенность информацией — мы становимся чертовски нелюбопытны.

— Это какая-то ужасная оплошность! Не может быть! Посмотрите внимательнее, — бормотал Василий.

— Я много лет внимательно смотрела на эту рожу! Уверяю тебя, это Помело, только лет десять или пятнадцать назад. Снимок хорошего качества… Уму непостижимо! Звони и обрадуй Агапыча. Я знала, что он сумасшедший. Или… он тебя разыграл?

— Хорошо бы он меня разыграл еще и по части своей болезни… Подумайте, зачем ему это? Ведь я ему не рассказывал о ваших мытарствах с «Марилэндом»! Ему самому был бы неведом смысл этого розыгрыша!

— Погоди-ка! — вдруг сощурилась, глядя на фото, Настя. — Что-то здесь не то… Кое-чего не хватает. — Она вскочила и начала вертеть головой перед зеркалом.

Василий растерянно наблюдал за ней, втайне желая еще тарелку окрошки. Но мог ли он мечтать о добавке, когда перед ним здесь побывала Эмма…

— Базилевс! Это… этого не может быть! Послушай меня, это и он, и не он! У него вот тут, — и Настя запальчиво ткнула себя пальцем в шею, — было родимое пятно. Я точно помню — именно с этой стороны! Оно еще напоминало очертаниями Францию…

— Хорошо, что не Россию! — вставил обомлевший Базилевс.

— Подожди ты насмехаться! — раздраженно отмахнулась Настасья Кирилловна. — У него действительно было пятно! Довольно яркое. А у того, кто на фотографии, его нет! Он здесь как раз повернулся той самой стороной… И снимок четкий! Слушай, но ведь не может так быть, что… в молодости пятна нет, а в старости есть! Оно потому и родимое, что с рождения.


— Это бесспорно. Но не может ли тут закрасться ошибка? Вполне объяснимая, кстати. Перепутали стороны, например… Или… может, раньше он его стеснялся и чем-то замазывал — мало ли что ему могло в голову прийти? В конце концов… вы что, сильно вглядывались в прокурорскую шею?

— Вглядываться особо было не нужно. Это бросалось в глаза, понимаешь? Замазать это было бы сложно — только удалить, как татуировку… Только зачем мужику это делать? Он же не кинозвезда! И пятно это не на лице все ж таки. Нет, я вижу, что ты меня не понимаешь. У Помелышева есть брат-близнец, вот единственное объяснение! Ты чувствуешь это двойное дно нашего сюжета?! И тогда все встает на свои места: человек, которого имел в виду Агапыч, вполне может оказаться каким-нибудь засекреченным ученым…

— Настасья Кирилловна, это прямо оперетта какая-то, вы не находите?

Она не слушала. Ее пронзила новая догадка.

— Вот о ком вещала Зеленцова! А мы над ней насмехались… Она видела не призрака, она видела близнеца!

— Зеленцова? Ничего не знаю об этой истории!

Они проговорили да самого вечера. И даже попробовали искать Помелышева- близнеца на просторах Всемирной паутины, но что-то необъяснимое мешало им достичь результата. Система зависала на таинственной фотографии, ответа не было.

— Видно, и не надо нам знать, кто это… — заключила Настасья Кирилловна. — Тебе поставили невыполнимую задачу. Ты не найдешь этого человека.

— К невыполнимым миссиям нам не привыкать.

— Ты не найдешь, но ты должен! Вот какая у меня поправка. Абсурд, да? Из-за этой девочки должен. Из-за Анежки. Вот так получается… Ох, у меня туман в голове, давай выпьем!

— Думаете, тогда туман рассеется? Если бы так… Тогда можно мне еще окрошки? — вырвалось у Васи.

— А у меня выпивка-то женская! Ликер. Ты, говоришь, сегодня не за рулем, машина в ремонте… Будешь ликер окрошкой закусывать?

— Настасья Кирилловна, что ж я, не русский человек, что ли…

— Проверяла твою боевую готовность! Конечно, не буду тебя принуждать к дамским глупостям, у меня и водочка есть. Пока нет Илюши, хотя бы выпить можно без мук совести. И знаешь, что я тебе скажу? Я теперь тоже буду искать. Искать вместе с тобой этого господина Никто. Мы его найдем! Извини за пафос, но, раз уж все так складывается… Вот ведь какая игра судеб — близнецы с таким разным предназначением! Но я-то давно знаю, что похожесть тех, кто вместе созревал в одной утробе, — миф. У меня были в детстве подруги-близняшки. Вот как раз те самые добро и зло, идущие рука об руку… Но я думаю сейчас о другом. О том, что близнецы — это всем нам подсказка Всевышнего. О том, что где-то есть твой двойник. Возможно, он очень похож на тебя. Или… у него совсем другая начинка.

— Вы о параллельных мирах? Не думал, что вам близка эта тема.

— Параллельные или перпендикулярные — называй как хочешь. Всякий кулик свою веру хвалит. А по сути это одно, непознанное, но ощутимое, которое мы описываем по-разному, словно шестеро слепых, дотронувшихся до слона. Я бы хотела поговорить об этом с Агапычем, но ведь я его едва знаю. Может, когда-нибудь…

— Откладывать надолго не стоит.

— Ты о том, что все может для него кончиться плохо? Но что, если я ему только разбережу рану? Заморочу ему голову своими странными мыслями. Он и без того суицидально настроен…

— Больше, чем он сам себе, ему голову никто не заморочит. В этом смысле будьте спокойны. Поговорите с ним! Он соскучился по окрыленности. По безбрежности человеческой. У него сейчас в окружении большей частью обыватели. А он же их на дух не переносит, все эти… как там говорит один наш знакомый… телевизор-шашлыки-«Пятерочка».

— Прямо как Илюша, — вздохнула Настя. — Тоже борец с мещанством. И в результате… Нет, понимаешь, эта Эмма… Ты, кстати, был прав насчет нее — она пришла к нам ради Леньки, в память о нем — когда узнала, кто я такая. И вот она мне говорит про Илюшу, словно знает его лучше меня: дескать, он чувствовал, что один раз в жизни должен совершить поступок. Не достижение в науке или в преподавании, а именно то, что на том свете зачтется. Это она так выразилась, хотя я, разумеется, понимаю, о чем речь… Но если так, то почему он не сказал мне?! Неужели он, столько лет проживший со мной, думает, что я всего лишь примитивная ревнивая баба? Что я его не пойму…

— Да нет же! — остановил Вася вспышку Настиного горького отчаяния. — Конечно нет.

Все ж очевидно. Если б он вам сказал, вы бы его остановили. Ничего бы не случилось. А он хотел совершить свою ошибку. Ну да, я понимаю, что обычно желание наделать собственных ошибок приходит лет на тридцать раньше. Опоздал немного. Но вы его поймете, правда? И он это знает.

— Пойму? — возмутилась Настасья Кирилловна. — Да я ему… я ему, между прочим, даже немного завидую, вот!

«И я ему завидую, — думал Василий, возвращаясь домой. — В прокурорскую морду дал. За школьную любовь отомстил по мере сил. От тюрьмы отмажут. Жена все простит. Можно всю оставшуюся жизнь ходить грудь колесом и байки о своем геройстве травить. Красота!»





18. В темноте все кошки серы




— Папа Лева, я должна тебе кое-что сказать! — Голос у Совы дрожал, и это было странно, потому что она была глупа и почти всегда пребывала в хорошем настроении. В общем-то, в этом и была нехитрая ирония прозвища: сын Савва по-семейному звался Совенок, а его мама, значит, Сова. Только не символ мудрости, а как раз наоборот. Мудрость воплощал собой папа Лева.

— Говори, раз должна! — отозвался он, не отвлекаясь от отбивной.

— Нет, ты должен меня внимательно послушать. Кажется, я убила Помелышева.

Максимум, что папа Лева ожидал услышать, — это поцарапанная машина — Сова отвратительно водит! — но вот убийство… Это что-то новенькое, однако.

— Не печалься, ты убила одного Помелышева, но второй-то остался…

— Ничего смешного. Кстати, Савва не знает о близнеце! Точнее… — Сова, как всегда, запутанно соскользнула на другую тему. Ей вообще было трудно сосредоточиться на чем-то одном. Даже на убийстве.

— Конечно, о нем вообще никто не знает, кроме нас. Это наша семейно-государственная тайна.

— Хорошо, я не буду обращать внимание на твои издевательства. Я просто расскажу, как было дело, — отозвалась Сова, словно примерная медсестра в элитной клинике неврозов. — Ты всегда высмеивал меня, когда я подозревала, что он следит за Саввой. Но я чувствовала! Однажды Помелышев позвонил мне ни с того ни с сего после двадцати лет молчания и сказал, что, возможно, теперь стоит мне проследить за «сынком». Так и сказал. Якобы Савва употребляет какую-то наркоту. Он просил, чтобы я обыскала дом на предмет… вот этих вот веществ! Я ему не поверила и не стала это делать. Тем более что Савва совсем не похож на наркомана. И вот недавно, как раз перед случившимся — ты тогда был в отъезде, — Помелышев снова мне звонит и уже с нажимом и угрозой начинает напирать, дескать, ищи! Если не найдешь, это может навредить Савве! Я говорю: да что ж такое, что я должна искать вообще и почему в нашем доме, когда Савва давно живет отдельно?! Но я на всякий случай стала искать. Нашла в ящике его старого стола. Я хотела просто высыпать это в унитаз, но не была уверена, что это то самое вещество, о котором идет речь. Это был светло-коричневый порошок в конверте. Я позвонила Помелышеву, он сказал, чтобы я ни в коем случае не выбрасывала, а то будет еще хуже. Потому что это уничтожение улик. Я говорю: каких улик? Против Саввы?! Он говорит, что нет, конечно, против тех, кто это производит. И в тот же день он заехал и забрал у меня этот конверт. И сразу после этого умер. А потом я читаю, что в его теле обнаружены следы психотропных препаратов… Об этом уже пишут! Но в довершение всего приезжает Савва и начинает что-то искать в своем столе! Явно тот же конверт! Я не проговорилась. Думала, что Совенок вообще не поймет, не обратит внимания на это происшествие… Ведь он и фамилии помелышевской не знал. Ан нет! Кто-то ему напел, видимо… Откуда берутся эти всезнайки? И вообще, такое впечатление, что все это какой-то хитрый план! — Главное, чтобы в ходе выполнения этого плана прожженный прокурор уничтожил ваши с Саввой отпечатки, — отозвался папа Лева. — О чем можно более-менее уверенно судить по тому, что он сам употребил главную улику против наркодилеров. Повезло тебе, Совушка. Можешь быть спокойна. Тебя не найдут!

Совушка, конечно, начала метаться и хлопать крыльями на этакий цинизм. Мол, как ты можешь паясничать, когда человек умер. Пусть даже и не самый лучший. И так она причитала, пока не вывела папу Леву из себя. Он к старости стал раздражительным и раскричался. Кричал он о том, что ненавидит эту нынешнею манеру — делать из смерти шоу. Все эти показательные истерики, под тонким слоем которых матерая забота о собственной шкуре и о своих драгоценных отпрысках. И стоило ему, дураку, растить и воспитывать чужого ребенка, если в итоге его роль — стойкий оловянный солдатик в этом спектакле с бутафорским «настоящим» папашей и его подозрительной смертью.