Карнавал лжи

Итак, она в своей комнате. В штанах и рубашке, зато босая. И уже ночь… и вроде бы все воспоминания на месте. Или она просто не понимает, чего лишилась? Но помнит же она о «процедуре»…

Таша внезапно осознала, что темноту рассеивают вовсе не лунные лучи. На потолке играли странные блики – и, взглянув туда, где мог находиться источник света, она увидела птицу. Маленькую, вроде воробья, полупрозрачную, сотканную из тончайших нитей голубого света. Птица порхала под люстрой, оставляя за собой шлейф мерцающих искр, но, когда Таша села в постели, подлетела ближе.

Девушка протянула руку: птица опустилась на подставленную ладонь, едва ощутимо кольнув кожу холодом призрачных лапок.

– И что ты такое?..

Словно отвечая на вопрос, птица взмахнула крыльями и взмыла снова, порхнув к двери. Вылетела из комнаты прямо сквозь дерево, оставляя за собой путеводный след из искр, лунной пудрой повисавших в воздухе, не торопясь таять.

Всё это было странно – даже для Таши, которая видала вещи куда страннее. Однако в душе почему-то не нашлось места ни подозрениям, ни страху. Даже привычному страху темноты. Может, потому, что она знала: в штаб-квартире ей ничего не грозит. Может, потому, что не понимала толком, бодрствует она или всё ещё спит.

Встав, Таша вышла в гостиную, неслышно ступая босыми ногами по мягкому ковру, во тьме казавшемуся чёрным. Птицы там уже не было, и лишь мерцающий след тянулся в коридор, вновь проходя сквозь дверь. Он дарил достаточно света, чтобы осветить путь – и удерживать в узде ужас перед мраком, иначе быстро погнавший бы Ташу на поиски ближайшей лампы.

Девушка долго шла по следу, уводившему в ночь и тишину. Спустившись на первый этаж, увидела, что нить исчезает в золочёном дереве массивных двустворчатых дверей: они вели в зал для торжественных приёмов. Взявшись за ручку, Таша приоткрыла одну из дверей на щель, достаточную, чтобы проскользнуть внутрь.

Вместо прохладного паркета босые ноги ощутили холодный мрамор. Прежде чем глаза успели привыкнуть к царящему вокруг мраку, портьеры на арочных окнах раздвинулись, заливая зал голубым серебром лунного света.

– Всё же проснулась, – сказал Алексас, державший птицу на ладони. – И пришла.

Волшебное создание сложило крылья и исчезло вместе с искрами, вымостившими Таше дорогу.

– И зачем ты выдернул меня из постели посреди ночи? – спросила Таша, приближаясь к юноше по каменным плитам; кажется, они были розовые, но в полутьме казались серыми.

Она решила не уточнять, что пробуждение пришлось очень даже кстати.

– Мы с тобой пропустили Королевский бал. И в Клаусхебере, на приёме у Норманов, ты не соизволила подарить мне танец. – Алексас обвёл рукой просторный зал с колоннами и люстрой, колко сиявшей хрусталём под потолком. – Я решил, это надо исправить… и до того, как мы отправимся к Зельде.

До того как мы отправимся туда, откуда можем не вернуться.

Таша услышала эти слова так ясно, будто Алексас произнёс их вслух. Вместо ответа шагнула ему навстречу.

…она не решилась бы назвать Алексаса приговорённым, чьё последнее желание – закон (пусть даже мысль об этом промелькнула). Но после всего, через что он помог ей пройти, станцевать с ним, если он этого хочет, – меньшее, что она могла сделать.

Приняв протянутую ему руку, юноша привлёк её к себе. Музыка возникла из ниоткуда: казалось, где-то завели музыкальную шкатулку. Мелодия была механически ритмичной, она звенела нежными переливами колокольчиков, высокими и искристыми. С таким звуком могли бы мерцать звёзды.

– Что произошло? – спросила Таша, когда Алексас повёл её в танце – это был верс. Свободная рука сама легла на худое мальчишеское плечо. – Мне пытались изменить память, а потом…

– Я прервал процедуру. Ты отключилась. Наши сообщники здорово разозлились, но согласились с моими доводами, ибо они же являлись доводами разума. Сломать тот блок, что защищает тебя, всё равно невозможно.

– Ты… остановил их? – В растерянности она задела босым мыском его ногу. – Ларона? Герланда?

– Ты давно не танцевала. – Алексас сощурился, кружа её по тёмному залу, увлекая за собой – поворот за поворотом. – Не думай о ногах. Не думай о том, о чём тебе не хочется думать.

Она вслушалась в мелодию, звеневшую в трёхдольном версовом ритме. Вспомнила полузабытое чувство – когда ты полностью доверяешься чужим рукам.

Запрокинула голову кверху, глядя на хрусталь, сверкавший лунными отблесками под потолком, – и ощутила, как босые ноги порхают сами, почти не касаясь пола.

…летать можно и без крыльев. Особенно с тем, кто позволит тебе взлететь.

В глубинах памяти шевельнулось что-то странное. Зал – много больше этого, но тоже погружённый в полумрак. Музыка – похожая и одновременно нет. Руки – другие, но держащие её так же крепко и бережно. Словно смутное воспоминание о забытом сне – или о бале, на котором она была бесконечно давно… Но Таша в жизни не танцевала на балах, не считая тот летний бал в Клаусхебере. И видение было не о нём. Один из бесчисленных снов, которые выветривались из головы поутру? Новые фокусы памяти, надорванной вмешательством Арона?..

…«твоё прошлое и будущее»…

Ей вдруг снова вспомнилась зазеркальная тень, очень похожая на особу, привыкшую блистать на балах. Ненадолго: вспоминать о ней Таше не хотелось.

Тем более сейчас.

– Знаешь, – слова, слетевшие с её губ, вплелись в звонкое кружево звуков, – я не совсем уверена, сплю я сейчас или нет.

– Но, если спишь, это хороший сон?

Темнота пустого зала вокруг мерцала и плыла, казалось, тоже летела в версе.

– Очень.

…она и по жизни танцевала во тьме. А он и по жизни был рядом: держа за руку, служа опорой, позволяя порой хоть ненадолго забыть обо всём, что ждало её в этой тьме.

– Тогда главное, чтобы ты помнила его, когда проснёшься.

Мелодия уже звенела едва уловимо, тая, словно ночная дымка за окном. Потом и вовсе растворилась в тишине так же, как прежде пришла из неё. Замедлив движение, Алексас и Таша замерли, точно фигурки в шкатулке, у которой кончился завод.

Отпустив её руку, Алексас отступил на шаг, позволив девушке ощутить пол, больше не уходящий из-под ног.

– Благодарю, моя королева, – сказал он, не кланяясь.


– Спасибо, – сказала Таша в ответ.

Ей хотелось сказать многое. Спасибо за моменты верса во тьме. Спасибо за то, что не даёшь меня в обиду. Спасибо за то, что ты есть. Спасибо за то, что ты рядом; что для тебя я – это я, а не разменная монета или фигура в игре: фигура, до боли и страданий которой никому нет дела, фигура, которой, в крайнем случае, всегда можно пожертвовать.

Но она сказала простое «спасибо». И по его улыбке поняла: Алексас расслышал в этом всё остальное.

– Что мы будем делать теперь? Раз не вышло изменить мою память…

– Мы закрыли её. Так, чтобы твои мысли просто никто не смог прочесть. Ларон добавил нужные чары в твою подвеску. Разрушить те, что уже лежат на ней, не смог, но сумел вплести в них свои. Наши с Найджем теперь заколдованы так же. – Он скользящим жестом коснулся янтарного камушка на её шее. – Да, это будет подозрительнее, чем мы рассчитывали, но ничего не изменит. Расчёт по-прежнему на твоё актёрское мастерство… и на то, что Рассвет захочет поиграть с тобой, прежде чем съесть.

– И что кто-то из двух амадэев придёт мне на выручку.

– Именно.

– Если я не справлюсь, тебя тоже убьют. Ты это понимаешь?

– Если кто-то захочет убить тебя, ему предстоит иметь дело со мной. И это мой выбор. – Взгляд Алексаса стал очень серьёзен. – Я всегда буду рядом. Что бы ни случилось, где бы ты ни была, ты никогда не будешь одна.

Таше вспомнились слова Найджа. Вот сейчас, казалось бы, самое время сказать: «Только не переусердствуй». Или: «Только не навреди другим». Напомнить ему о границах, которые он не должен переступать – даже ради неё.

Но вместо этого она произнесла:

– Ты ведь знаешь, что я никогда тебя не оставлю?

Алексас едва заметно наклонил голову, глядя на неё. В ночи глаза его казались темнее обычного.

– Я хочу помогать тебе, как ты помогаешь мне. Хочу делить с тобой твою боль. Но даже если ты не готов показывать её мне… – Она нашла его ладони, сжала их своими, чувствуя тепло его пальцев и его дыхания, отзывавшееся теплом в ней самой. Поднеся эти пальцы к своей щеке, порывисто прижалась к ним, словно изголодавшаяся по ласке кошка; ощущение сна стирало границы дозволенного и рамки условностей, позволяя наконец выразить всю свою нежность, всю свою благодарность, все чувства к нему, которые она испытывала всё острее, но которым затруднилась бы – а может, просто не хотела – дать название. – Ты не будешь один, пока я дышу. Обещаю. Что бы ни произошло.

Таша ожидала в ответ улыбку, но он не улыбнулся. Просто склонился к её руке и коснулся поцелуем костяшки по центру. Развернув её ладонь, повторил поцелуй с внутренней стороны, скользнув приоткрытыми губами по коже, прослеживая одну из глубоких линий, что прочерчивали её.

– У вас длинная линия жизни, моя королева, – произнёс Алексас, прикрыв глаза, выдохнув тихие слова в её ладонь. – Вы будете жить долго и будете счастливы… однажды. – Он опустил Ташину руку, но не отпустил: переплёл свои пальцы с её и повёл девушку к выходу из зала. – Пора заканчивать этот сон. Кому-то нужно видеть другие сны.

Таша молчала, пока перед ними распахивались двустворчатые двери. Молчала, когда эти двери затворились, выпустив их. Её слегка лихорадило, будто в ознобе, хотя было совсем не холодно – даже босым ступням, мерившим шагами пол.

Лишь на лестнице она ощутила, как к ней возвращаются самообладание и способность говорить.

– Алексас…

– Да?

Она слушала, как тёмное эхо шепчет вслед его поступи.

– Ты подаришь мне однажды такой же сон?

Слова с трудом сорвались с губ. И когда Таша услышала ответ, окативший её ледяной волной, она пожалела, что не сдержала их.

– Нет.

Алексас оглянулся прежде, чем Таша остановилась.

– Подарю другой, – пообещал он с лукавой улыбкой на затенённом лице, увлекая Ташу наверх, крепко сжимая её пальцы. – Лучше.





Глава девятая. Школа Волшебников и её обитатели




Когда мужчина, старик и ребёнок приблизились ко входу в Адамантскую Школу, солнце только начинало свой ежедневный небесный обход.

– Час истины пробил, – заметил встречавший их Иллюзионист шутливо (а может, и не совсем). В ожидании гостей он прохаживался взад-вперёд у калитки. – Сейчас узнаем, достойны ли вы войти в Школу.

– Вы нас не пригласите? – подозрительно глядя на волшебника, спросила Лив.

– Пригласить приглашу, но пройти смогут не все. В частности, некоторые тёмные личности, странствующие разумом. – Иллюзионист по-мальчишески ей подмигнул, и Лив удивлённо распахнула глаза. – В Школе ты в полной безопасности. Никто не сможет проникнуть в твой разум… никто из тех, кого не пригласил один из Мастеров. – Он приоткрыл низкую калитку, свитую из медных прутьев, от времени сделавшихся совершенно зелёными. – Итак… Я, Мастер Иллюзионист, позволяю вам войти.

Лив посмотрела на ждавшую за калиткой пустошь, облитую снежным покровом, из-под которого тут и там торчали обледенелые стебли трав, засохших с осени. Решив, что Школа где-то за пустырём, шагнула за калитку – и замерла.

Снег и бурьян исчезли. Лив стояла на белокаменной дорожке, которая убегала в дубовую рощу, шелестевшую летней зеленью; в рассветных лучах камни казались перламутровыми, листва – вырезанной из малахита и серебра. Невысокие раскидистые деревья перешёптывались с ветром. Где-то вдали звенели заливистые трели птиц, радовавшихся царившему вокруг теплу. Пахло цветами и тающей летней ночью, жаркой и душистой.

Сплошной купол из древесных крон пропускал свет столь прихотливо, что Лив не сразу заметила господина Гирена, застывшего в шаге от неё.