Каменные небеса

Кто-то принес Лерне его рюкзак, который он спокойно надевает, глядя на тебя. Тонки ругается и бросается собираться, пока Хьярка терпеливо ей помогает. Данель тряпкой стирает пот с лица.

Ты идешь к Хоа, который изобразил на лице кривую изумленную усмешку, и становишься рядом, сокрушаясь по поводу бардака.

– Сможешь нести столько народу?

– Пока они остаются в контакте со мной или с тем, кто касается меня.

– Извини. Я такого не ожидала.

– Да неужели?

Ты смотришь на него, но тут Тонки – все еще жующая что-то, надевая рюкзак здоровой рукой, – хватается за его поднятую руку и замирает на миг, изумленно-нагло рассматривая ее. Но это лишь мгновение.

– Так как это должно сработать? – Юкка расхаживает по комнате, скрестив руки на груди, и смотрит на всех. Она взвинчена значительно больше, чем обычно. – Вы добираетесь дотуда, хватаете Луну, ставите ее на место, и что потом? Увидим ли мы какой-то знак перемен?

– Разлом остынет, – говоришь ты. – В краткосрочной перспективе это мало что изменит, поскольку в воздухе и так уже много пепла. Этой Зиме придется дойти до конца, и она будет плохой, несмотря ни на что. Луна даже может ухудшить ситуацию. – Ты сэссишь, что она уже тянет мир к себе; да, ты вполне уверена, что она ухудшит ситуацию. Однако Юкка кивает. Она тоже сэссит ее. Но это долгосрочная проблема, которую ты сама вообразить не можешь. – Если я, однако, смогу это сделать, вернуть Луну… – ты беспомощно пожимаешь плечами и смотришь на Хоа.

– Это дает простор для переговоров, – гулко говорит он. Все замирают и смотрят на него. По тому, как они вздрагивают, ты можешь сказать, кто привык к камнеедам, а кто нет. – И, возможно, приведет к перемирию.

Юкка кривится.

– «Возможно»? Значит, мы прошли через все это, а ты даже не можешь быть уверенным, что это покончит с Зимами? Злой Земля…

– Нет, – признаешься ты. – Но эту Зиму мы остановим. – В этом ты уверена. Хотя бы ради этого стоит.

Юкка сдается, но продолжает ругаться себе под нос. Так ты узнаешь, что она тоже хочет пойти – но ты счастлива, что она вроде как отговаривает себя от этого. Она нужна Кастриме. А тебе нужно знать, что Кастрима останется здесь, когда тебя не будет.

Наконец, все готовы. Ты берешься своей левой рукой за правую руку Хоа. У тебя нет другой руки для Лерны, так что он обнимает тебя за талию.

Когда ты смотришь на него, он кивает – решительно, спокойно. По другую сторону Хоа становятся Тонки, Хьярка и Данель, взявшиеся за руки.

– Будет хлопок, да? – спрашивает Хьярка. Она одна из всех откровенно нервничает. Данель источает спокойствие, примирившись, наконец, с собой. Тонки так возбуждена, что не может перестать улыбаться. Лерна просто опирается на тебя, твердый как скала, как всегда.

– Вероятно! – отвечает, чуть подпрыгивая, Тонки.

– Все это кажется феерически дурной идеей, – говорит Юкка. Она привалилась к стене комнаты, скрестив руки и глядя, как собирается группа. – Исси должна идти, в смысле, но остальные… – Она качает головой.

– А ты пошла бы, не будь ты предводительницей? – спрашивает Лерна. Он спокоен. Он всегда кладет последний свой камень вот так, спокойно и из ниоткуда.

Она зло хмыкает и смотрит на него. Затем бросает на тебя взгляд, опасливый и, возможно, чуть сконфуженный, затем вздыхает и отталкивается от стены. Но ты замечаешь. У тебя снова комок в горле.

– Эй, – говоришь ты прежде, чем она успевает уйти. – Юк.

Она ожигает тебя взглядом.

– Ненавижу это ржавое прозвище.

Ты игнорируешь ее слова.

– Ты некоторое время назад говорила, что у тебя есть запас середиса. Мы хотели его выпить после того, как я разбила армию Реннаниса. Помнишь?

Юкка моргает, затем на ее лице медленно расплывается улыбка.

– Ты была в коме или вроде того. Я сама все уговорила.

Ты сверлишь ее взглядом, удивленная своей искренней досадой. Она смеется тебе в лицо. Вот тебе и сердечное прощание.

Но… ладно. Все равно хорошо.

– Закройте глаза, – говорит Хоа.

– Он не шутит, – предостерегаешь ты. Но сама ты глаз не закрываешь, когда мир становится темным и странным. Ты не ощущаешь страха. Ты не одна.





* * *


Ночь. Нэссун стоит там, где, по ее мнению, находятся городские зеленые зоны Сердечника. Это не так, город был построен задолго до Зим и не нуждался в таком. Это просто какое-то место возле чудовищной дыры в сердце Сердечника. Вокруг дыры находятся странно покосившиеся здания, как пилоны, которые она видела в Сил Анагисте, – но эти громадные, на много этажей выше и на много кварталов шире все вместе. Она узнала, что когда подходит слишком близко к зданиям, у которых нет ни окон, ни дверей, они испускают предостережение из красных слов и символов в несколько футов высотой, которые загораются в воздухе над городом. Но хуже низкий, гулкий вой сирен, эхом катящийся по улицам, – негромкий, но настойчивый, от него дребезжат и зудят зубы.

(Несмотря на все это она заглянула в дыру. Она громадная по сравнению с той, что они видели в подземном городе – во много раз больше в окружности, такая здоровущая, что ей пришлось бы обходить ее несколько часов. Но невзирая на всю свою огромность, она свидетельство достижений джинерии, утраченной человечеством, Нэссун никак не может заставить себя восхищаться ею. Эта дыра никого не накормит, не даст укрытия от пепла или нападения. Она даже не пугает ее – хотя это бессмысленно. После ее путешествия по подземному городу в сердце мира, после потери Шаффы ее больше ничто никогда не испугает.)


Точка, которую нашла Нэссун, – кольцеобразный участок земли сразу за пределами радиуса тревоги дыры. Это странная почва, слегка мягкая на ощупь и пружинистая под ногами, непохожая на все материалы, к которым она прикасалась, – но здесь, в Сердечнике, такие впечатления не редкость. В этом кругу нет настоящей земли, разве что немного ветром нанесло по краям; несколько водорослей укоренились здесь, а еще тут есть иссохший тонкий ствол мертвого деревца, который сделал что мог, пока его не сдуло много лет назад. Это все.

Вокруг кольца собрались несколько камнеедов, замечает она, занимая положение в его центре. Стали не видно, но здесь штук двадцать-тридцать на улицах и углах, сидят на лестницах, привалившись к стенам. Некоторые поворачивают глаза или головы, когда она проходит, но она игнорировала и игнорирует их. Возможно, они пришли стать свидетелями истории. Может, некоторые, как Сталь, надеются на окончание своего ужасного бесконечного существования; может, те, кто помогали ей, делали это как раз ради этого. Может, они просто устали. Не особо вдохновляющий город этот Сердечник.

Сейчас ничто не имеет значения, кроме ночного неба. И в этом небе начинает восходить Луна.

Она стоит низко над горизонтом и кажется больше, чем прошлой ночью, и продолговатой от дисторсии воздуха. Белая, странная, округлая, она едва ли кажется стоящей страданий и борьбы, которые стали символом ее отсутствия для мира. И все же она притягивает в Нэссун все, что в ней есть орогенного. Она притягивает весь мир.

Пора, значит, миру вернуться.

Нэссун закрывает глаза. Сейчас все вокруг Сердечника – резервный ключ, три на три на три, двадцать семь обелисков, к которым она последние несколько недель прикасалась, приручала и уговаривала встать на орбиту поблизости. Она все еще чувствует сапфир, но он далеко и не виден; она не может его использовать, и если бы она его призвала, он прибыл бы лишь через несколько месяцев. Однако эти остальные подойдут. Странно видеть столько других обелисков вместе в небе, когда целую жизнь провела только с одним. Еще более странно ощущать все их связанными с собой, звенящими с чуть разной скоростью, их колодцы силы чуть разные по глубине. Темные глубже. Почему – непонятно, но разница заметна.

Нэссун поднимает руки, растопыривает пальцы, бессознательно подражая матери. Очень тщательно она начинает соединять каждый из двадцати семи обелисков – один к одному, потом два по два, затем остальные. Ею руководят линии зрения, линии силы, странные инстинкты, которые подчинены математическим закономерностям, которых она не понимает. Каждый обелиск поддерживает формирующуюся решетку, а не нарушает или отменяет ее. Это как запрягать лошадей, когда у тебя есть одна с быстрым от природы шагом, а другая тащится так себе. Это как запрягать двадцать семь нервных скаковых лошадей в одну упряжку… но принцип тот же.

И он прекрасен, этот момент, когда все потоки перестают противиться Нэссун и переходят в строгую систему. Она вздыхает, невольно улыбаясь, снова ощущая удовольствие впервые с того момента, как Отец-Земля уничтожил Шаффу. Это должно быть страшно, не так ли? Такое могущество. Но оно не пугает. Она падает вверх сквозь завихрения серого, зеленого, лилового или чисто белого; части ее, которым она не знает названия, движутся и пристраиваются в танце к двадцати семи частям. Как же это прелестно! Если бы Шаффа мог…

Подожди.

Что-то заставляет шевелиться волоски на затылке Нэссун. Сейчас опасно терять концентрацию, потому она заставляет себя методично коснуться каждого обелиска по очереди и успокоить их, введя их в холостой режим. Они по большей части терпят это, хотя опаловый обелиск немного упирается, и ей приходится заставить его успокоиться. Когда все в конце концов стабилизировано, она осторожно открывает глаза и осматривается.

Поначалу черно-белые, залитые лунным светом улицы кажутся прежними: молчаливыми и мертвыми, несмотря на толпу камнеедов, собравшихся посмотреть на ее труды. (В Сердечнике легко ощутить себя одиноким в толпе.) Затем она замечает… движение. Что-то – кто-то – ныряет из тени в тень.

Нэссун испуганно делает шаг к этой движущейся фигуре.

– П… привет?

Фигура, спотыкаясь, бредет к какому-то маленькому столбу, предназначения которого Нэссун так и не поняла, хотя такие торчат чуть не на каждом углу города. Почти падая, он хватается за столб, вздрагивает и поднимает взгляд на звук ее голоса. Льдистые глаза устремляются на Нэссун из тени.

Шаффа.

В сознании. Движется.

Не раздумывая, Нэссун сначала бежит к нему трусцой. Затем сломя голову. Сердце колотится в горле. Она слышала о таком раньше, но считала пустяком – просто поэзией, просто глупостью – но теперь она понимает, что это значит, когда у нее во рту пересыхает так, что она чувствует собственный пульс на языке. В глазах у нее все плывет.

– Шаффа!

Он в тридцати, в сорока футах от нее, возле одного пилона из окружающих дыру Сердечника. Он достаточно близко, чтобы узнать ее – и все же в его взгляде нет ничего, говорящего о том, что он узнал, кто она. Напротив – он моргает, затем улыбается медленно, холодно, и она спотыкается и останавливается в глубоком беспокойстве, от которого мурашки бегут по коже.

– Ш-Шаффа? – снова говорит она. У нее в тишине очень тонкий голосок.

– Привет, маленький враг, – говорит Шаффа, голосом, раскатывающимся по всему Сердечнику, по горе под ним и по океану на тысячу миль вокруг.

Затем он поворачивается к пилону у себя за спиной. При его прикосновении открывается высокая узкая щель, и он почти валится в нее. Она тут же закрывается за ним.

Нэссун кричит и бросается следом.





* * *


Вы находитесь глубоко в нижних слоях мантии, на полпути сквозь мир, когда ты ощущаешь активацию части Врат Обелисков.

Или так поначалу интерпретирует это твой разум, пока ты не справляешься с тревогой и не тянешься вперед, чтобы подтвердить свои ощущения. Это трудно. Здесь, в глубине земли столько магии; пытаясь отделить это от чего бы то ни было, происходящего на поверхности, – все равно что пытаться услышать далекое журчание ручья на фоне грохота водопада. Чем дальше Хоа несет вас, тем хуже, пока, наконец, тебе не приходится «закрыть глаза» и полностью прекратить ощущать магию – поскольку рядом находится нечто огромное, «ослепляющее» тебя своей яркостью. Это словно солнце под землей, серебристо-белое, клубящееся от неимоверно интенсивной концентрации магии… но ты также чувствуешь, как Хоа обходит это солнце по большой дуге, пусть даже это означает, что путешествие займет времени больше, чем необходимо.

Потом спросишь его, зачем.

Ты мало что можешь рассмотреть кроме бурлящей красноты глубин. Как быстро вы движетесь? Без точки отсчета сказать невозможно. Хоа – прерывистая тень в окружающей тебя красноте, мерцает в тех редких случаях, когда ты улавливаешь его образ, – но и ты, наверное, мерцаешь. Он не проталкивается сквозь землю, но становится частью ее и проводит частицы себя вокруг ее частиц, становясь волной, которую ты сэссишь как звук, свет или тепло. Страшновато, если оставить в стороне тот факт, что он проделывает это и с тобой. Ты не чувствуешь ничего подобного, разве что намек на давление его руки и намек на напряжение руки Лерны. Нет никаких иных звуков, кроме вездесущего рокота, ни запаха серы, ничего. Ты не понимаешь, дышишь ли ты, и не ощущаешь нужды в воздухе. Но далекое пробуждение множества обелисков вгоняет тебя в панику, ты чуть ли не пытаешься оторваться от Хоа, чтобы сконцентрироваться, даже если – глупо – это не просто убьет тебя, но уничтожит, превратит в прах, испарит его и выжжет пар.

– Нэссун! – кричишь или пытаешься кричать ты, но слова теряются в низком реве. Некому услышать твой крик.

Нет. Есть.

Что-то смещается вокруг вас – или, запоздало осознаешь ты, это ты смещаешься относительно его. Ты не думаешь об этом, пока это не повторяется и тебе не кажется, что Лерна вздрагивает. Затем до тебя, наконец, доходит, что надо посмотреть на завитки серебра в телах твоих спутников, как минимум на фоне плотного красного вещества земли, окружающего вас.

Вот сияющий человеческий образ, соединенный с твоей рукой, тяжелый, как гора, по ощущению твоего сознания, быстро продвигается вверх: Хоа. Однако он движется странно, порой смещаясь то в одну сторону, то в другую, вот что ты чувствовала раньше. Рядом с Хоа слабое мерцание, мягко очерченное. У одного из образов ощутимое нарушение потока серебра в одной руке – Тонки. Ты не можешь отличить Хьярку от Данель, поскольку не видишь волос или чего-то столь детализированного, как зубы. Ты различаешь их лишь по тому, что знаешь, что ближе всего к тебе Лерна. А за Лерной…

Что-то мелькает мимо, тяжелое как гора и горящее магией, с человеческими очертаниями, но не человек. И не Хоа.

Еще одна вспышка. Что-то мелькает по перпендикулярной траектории, наперерез, Хоа уклоняется, но их все больше. Хоа снова уклоняется, и очередная вспышка промахивается. Но так близко. Лерна вздрагивает рядом с тобой. Тоже видит?

Ты надеешься, что нет, поскольку понимаешь, что происходит. Хоа уклоняется. И ты ничего, ничего не можешь сделать, кроме как довериться Хоа, чтобы он уберег вас от камнеедов, которые пытаются оторвать вас от него. Нет. Трудно сосредоточиться, когда ты настолько испугана – когда ты смешалась с полужидким камнем мантии планеты под чудовищным давлением, и когда все, кого ты любишь, погибнут среди медленного ужаса, если ты провалишь свое задание, и когда ты окружена потоками магии, куда более мощными, чем все, что ты прежде видела, и когда тебя желают убить камнееды. Но. Но ты не просто так провела детство, учась работать под угрозой смерти.