Каменные небеса

Это слишком очевидное предложение, но он оборачивается к ней, и на мгновение затравленное напряженное выражение его лица смягчается.

– Ты всегда так волнуешься за меня, малышка. – Но, как она и надеялась, это гасит его беспокойство, и он садится.

Как только он это делает – Нэссун подскакивает – снова слышится голос. Он задает вопрос. Шаффа сдвигает брови и медленно переводит:

– Она – я думаю, это голос трансмаля. Она сейчас обращается конкретно к нам. Это не просто объявление.

Нэссун ерзает, внезапно ей становится не так уютно внутри этой штуки.

– Она говорит. Она живая?

– Я не уверен, что различие между живым существом и неживым предметом имело значение для тех, кто создал это место. И все же… – Он медлит, затем повышает голос, чтобы неуверенно произнести странные слова. Голос отвечает снова, повторяя нечто, что Нэссун уже слышала прежде. Она не уверена, где эти слова начинаются или кончаются, но слоги те же самые. – Оно говорит, что мы приближаемся к точке перехода. Оно спрашивает, готовы ли мы… к испытанию? – Он раздраженно мотает головой. – Чтобы что-то увидеть. Найти слова в нашем языке труднее, чем понять, что она сказала.

Нэссун вся нервно дергается. Она забирается в кресло с ногами, глупо боясь сделать больно этой живой штуке. Она не уверена, о чем хочет спросить.

– Нам будет больно? – Трансмалю будет больно, имеет она в виду, но не может отделаться и от мысли, что будет больно им.

Голос заговаривает снова, прежде чем Шаффа успевает перевести вопрос Нэссун.

– Нет, – отвечает он.

Нэссун подпрыгивает от испуга, ее орогения дергается так, что она заслужила бы окрик от Иссун.

– Это ты сказала нет? – в панике говорит она, окидывая взглядом стены трансмаля. Вдруг это совпадение?

– Избыток биомагестрического сырья позволяет… – голос снова переходит на старый язык, но Нэссун уверена, что даже не представляла, что может услышать эти странно произносимые слова на санзе-мэте, – обработку, – завершает она. Голос звучит успокаивающе, но кажется, что он исходит из стен, и Нэссун беспокоит, что ей не на чем сосредоточить взгляд, нет лица, на которое можно было бы посмотреть, слушая его. Как вообще можно говорить без рта, без горла? Она представляет, что жгутики на внешней стороне повозки каким-то образом трутся друг о друга, как лапки насекомого, и у нее мороз по коже идет.

Голос продолжает:

– Перевод. – Какие-то слова. – Лингвистическое смещение. – Это звучит как санзе-мэт, но она не понимает, что это значит. Следом звучат еще несколько слов, пять непонятных.

Нэссун смотрит на Шаффу, который тоже тревожно хмурится.

– Как мне ответить на то, что она спрашивала раньше? – шепчет она. – Как мне сказать, что я хочу увидеть то, о чем она говорит?

В ответ, хотя Нэссун не намеревалась задавать этот вопрос напрямую трансмалю, ровная стена перед ними внезапно идет круглыми черными пятнами, словно ее поверхность внезапно покрывает мерзкая плесень. Они растут и быстро сливаются, пока половина стены не становится полной чернотой. Словно они смотрят сквозь окно в чрево города, но снаружи трансмаля не на что смотреть, там лишь одна чернота.

Затем на нижнем краю окна – а это действительно окно, осознает она – появляется свет; вся передняя часть трансмаля становится прозрачной. Свет прямоугольных панелей, как те, что обрамляли лестницу с поверхности, становится ярче и уходит вперед во тьму, и Нэссун может видеть стены с арочным перекрытием вокруг них. Очередной туннель, на сей раз способный вместить только трансмаль, извивается в темных скальных стенах, на удивление грубо вырубленных для строителей обелисков, так приверженных к совершенной гладкости. Трансмаль ровно бежит по туннелю, хотя и не быстро. Его толкают жгутики? Или что-то другое, чего Нэссун не способна представить? Она одновременно восхищена и немного утомлена, если такое возможно. Кажется невероятным, что нечто, двигающееся так медленно, может доставить их на другую сторону света за шесть часов. Если все эти шесть часов будут такими – езда по ровной белой колее сквозь скальный черный туннель, и нечем отвлечься кроме тревоги Шаффы и бестелесного голоса, время растянется намного дольше.

И тут туннель выпрямляется и впереди Нэссун впервые видит дыру.

Она небольшая. Тем не менее в ней есть нечто впечатляющее. Она находится в центре сводчатой пещеры, окруженная большим количеством световых панелей, вделанных в пол. Когда трансмаль приближается, их белый цвет меняется на ярко-красный, и Нэссун решает, что это очередное предупреждение. Внизу в дыре – зияющая тьма. Она инстинктивно пытается сэссить ее размеры – но не может. Окружность – да, всего двадцать футов. Совершенно круглая. Глубина же… она хмурится, выбирается из кресла, сосредотачивается. В ее мозгу мерцает сапфир, предлагая свою силу, но она противится; здесь слишком много того, что отвечает на серебро, на магию, причем непонятным ей образом. И в любом случае она ороген. Сэссить глубину дыры было бы просто… но эта дыра тянется глубоко, гораздо дальше ее предела чувствительности.

Колея трансмаля уходит прямо в дыру, через край.

Так должно быть или нет? Их цель – Сердечник. И все же Нэссун невольно ощущает прилив тревоги, настолько мощный, что он может перерасти в панику.

– Шаффа! – Он немедленно протягивает ей руку. Она крепко сжимает ее, не боясь причинить ему боль. Его сила, которую он использовал лишь для ее защиты и никогда для угрозы, сейчас отчаянно необходима ей для уверенности.

– Я такое уже делал, – говорит он, но как-то неуверенно. – И выжил.

Но ты не помнишь, как, думает она, ощущая ужас, для которого у нее нет слова.

(Это слово предчувствие.)

Затем край уже здесь, и трансмаль ныряет вперед. Нэссун ахает и вцепляется в подлокотники кресла – но, удивительно, головокружения нет. Трансмаль не набирает скорости; его движение на миг замирает, и Нэссун улавливает краем глаза жгутики в размытом движении по краям окна, каким-то образом изменяющие траекторию трансмаля от движения вперед на вниз.

Что-то еще приспосабливается к этой перемене, так что Нэссун и Шаффа не валятся вперед из кресел. Нэссун обнаруживает, что ее спина прижата к спинке кресла крепко, как и прежде, хотя это невозможно.

Тем временем тихий шум внутри трансмаля, который до сих пор был слишком тихим, почти подсознательным, внезапно начинает усиливаться. Незримые механизмы дрожат быстрее в безошибочном ритме разгона. Когда трансмаль заканчивает опрокидывание, окно снова заполняет чернота, но на сей раз Нэссун знает, что это зияющая тьма дыры. Впереди больше ничего нет. Только движение вниз.

– Запуск, – говорит голос внутри трансмаля.

Нэссун ахает и сильнее вцепляется в руку Шаффы, когда ее вжимает в спинку кресла при движении. Однако не так сильно, как должно бы, поскольку все чувства говорят ей, что они должны были бы рвануть вперед на чудовищной скорости, куда быстрее бегущей лошади.

Во тьму.

Поначалу тьма абсолютна, хотя когда они летят сквозь туннель, порой мимо проносится размытое кольцо света. Скорость продолжает нарастать – кольца пролетают так быстро, что превращаются во вспышки. Проходит три вспышки прежде, чем Нэссун начинает понимать, что она видит и сэссит, и лишь тогда она смотрит на кольцо, когда они пролетают мимо – это окна. Они встроены в стены туннеля и подсвечены. Здесь жилое пространство, по крайней мере первые несколько миль. Затем кольца заканчиваются, и некоторое время в туннеле просто темно. Нэссун сэссит приближающуюся перемену за мгновение до того, как в туннеле внезапно становится светло. Они видят новый, красноватый свет, разнообразящий скальные стены туннеля. Ах да; они забрались достаточно глубоко, чтобы камень начал плавиться и пылать красным. Этот новый свет окрашивает внутреннюю часть трансмаля кровью, и золотая филигрань на ее стенах горит пламенем. Поначалу вид впереди непонятен, просто красное среди серого, коричневого и черного, но Нэссун инстинктивно понимает, что именно она видит. Они вошли в мантию, и сквозь ее страх в конце концов начинает просачиваться восхищение.

– Это астеносфера, – бормочет она. Шаффа хмуро смотрит на нее, но то, что она может дать название тому, что видит, успокаивает ее страх. У названий есть сила. Она закусывает губу, затем отпускает, наконец, руку Шаффы, чтобы встать и подойти к переднему окну. Ближе становится понятно, что то, что она видит, – вроде иллюзии – крохотные разноцветные алмазики поднимаются из внутренней кожи трансмаля, формируя мозаику живых образов. Как это работает? Она понятия не имеет.

Она завороженно касается их рукой. Внутренняя кожа трансмаля не испускает тепла, хотя она знает, что они уже на том уровне под землей, где человеческая плоть должна сгореть в мгновение ока. Когда она касается изображения на переднем экране, оно еле заметно идет рябью вокруг ее пальца, как вода. Положив всю ладонь на вихрь коричнево-красного цвета, она не может сдержать улыбки. Всего в нескольких футах, по ту сторону кожи трансмаля, горящая земля. Она касается горящей земли за тонкой стенкой.


Она поднимает вторую руку, прижимается щекой к ровным пластинам. Здесь, в странном устройстве мертвой цивилизации, она часть земли, возможно, больше, чем все орогены до нее. Она ее, она в ней, она в ней. Когда Нэссун оглядывается через плечо на Шаффу, тот улыбается, несмотря на морщинки страдания вокруг его глаз. Это непохоже на его обычную улыбку.

– Что? – спрашивает она.

– Семьи Лидеров Юменеса верили, что орогены некогда правили миром, – говорит он. – И их долг в том, чтобы не дать вам никогда забрать такую власть. Поскольку вы стали бы чудовищами, правящими миром, сделали бы с простыми людьми то, что сделали с вами, если шанс подвернется. Не думаю, чтобы они были правы хоть в чем-то – и все же. – Он показывает на нее, освещенную пламенем земли. – Посмотри на себя, малышка. Если ты и чудовище, которым они вас представляют… то ты прекрасное чудовище.

Нэссун так любит его.

Именно потому она отбрасывает иллюзию могущества и возвращается в кресло рядом с ним. Но подойдя ближе, она видит, насколько он напряжен внутри.

– У тебя очень болит голова.

Его улыбка гаснет.

– Терпимо.

Она в тревоге кладет руки ему на плечи. Десятки раз по ночам она облегчала его страдания, так что это просто – но на сей раз, когда она направляет в него серебро, жгучее полыхание нитей между его клетками не ослабевает. Они вспыхивают ярче, так резко, что Шаффа напрягается и отталкивает ее, встает и снова начинает расхаживать. Улыбка приклеилась к его губам, больше похожая на гримасу. Он неустанно ходит взад-вперед, но Нэссун видит, что эндорфины улыбки не помогают.

Почему эти нити загорелись ярче? Нэссун пытается понять, анализируя себя. Ее серебро не изменилось никак; оно течет как обычно, четкими привычными руслами. Она обращает свое серебряное зрение на Шаффу и запоздало замечает нечто ошеломляющее.

Этот трансмаль сделан из серебра, и не просто из его четких нитей. Он окружен серебром, пронизан им. Она видит волну серебра, лентами обтекающую ее и Шаффу, начиная от носа повозки и замыкая их позади. Это капсула из магии, внезапно понимает она, вот что отводит жар и толкает трансмаль на давлении и скашивает линии силы внутри него так, что гравитация толкает его под пол, а не тянет к центру земли. Стены – только рама; что-то в их структуре облегчает течение серебра, соединение и формирование решеток. Золотая филигрань помогает стабилизировать водоворот энергий перед повозкой – или так думает Нэссун, поскольку не может понять все способы, при помощи которых все эти магические механизмы работают вместе. Это просто слишком сложно. Это как лететь в обелиске. Или как быть унесенной ветром. Она понятия не имела, насколько восхитительным может быть серебро.

Но есть нечто кроме чуда стен трансмаля. Что-то вне его.

Поначалу Нэссун не уверена, что именно она ощущает. Еще огни? Нет. Она все видит не так.

Это серебро, то же, что течет между ее клетками. Это единая нить серебра – и она громадна, она вьется между мягкими горячими камнями и в кипящей под высоким давлением воде. Единственная нить серебра… и она длиннее всего туннеля, который они уже проехали. Она не может найти ее концов. Она шире окружности трансмаля. Но в остальном она чистая и сфокусированная, как все нити внутри самой Нэссун. Такая же, просто… огромная.

И тут Нэссун понимает, она понимает так внезапно и резко, что у нее распахиваются глаза и она отшатывается, налетая на другое кресло, и чуть не падает прежде, чем успевает ухватиться за него. Шаффа издает глухой беспомощный стон и поворачивается в попытке ответить на ее тревогу – но серебро в его теле вспыхивает так ярко, что он складывается пополам, обхватив голову и постанывая. Он слишком страдает, чтобы исполнить свой долг Стража или позаботиться о ней, поскольку серебро в его теле раскалилось так, что горит ярко, как эта гигантская нить в магме. Магия, так называет серебро Сталь. Эта штука под орогенией, которую создают живые или некогда живые вещи. Это серебро внутри Отца-Земли извивается между подобными горам фрагментами его вещества точно так же, как между клетками живого дышащего существа. И именно потому планета – живое дышащее существо; она теперь знает это с четкостью инстинкта. Все эти истории о том, что Отец-Земля живой – правдивы.

Но если мантия – тело Отца-Земли, почему его серебро становится ярче?

Нет. О, нет.

– Шаффа, – шепчет Нэссун. Он хрипит; он упал на колено, часто дыша и держась за голову. Она хочет подойти к нему, утешить его, помочь ему, но она стоит где стоит, задыхаясь от паники, внезапно осознав, что сейчас будет. Но она не хочет мириться с этим.

– Ш… Шаффа, пожалуйста, эта штука у тебя в голове, тот кусок железа, ты называл его сердечником, Шаффа, – голос ее срывается. Она не может успокоить дыхание. Страх почти пережал ей глотку. Нет. Нет. Она не понимала, но теперь она понимает и не знает, как это остановить. – Шаффа, откуда взялся этот сердечник у тебя в голове?

Трансмаль снова говорит приветственным голосом, а затем продолжает, оскорбительный в своей отстраненной приятности.

– …чудо, единственно доступное, – что-то непонятное, – …маршрутом. Этот трансмаль, – что-то непонятное, – …сердце, освещенное, – опять непонятное, – …ради вашего удовольствия.

Шаффа не отвечает. Но Нэссун сэссит сейчас ответ на свой вопрос. Она может чувствовать его как едва заметный резонанс тонкого серебра, текущего в ее теле, – но это слабый резонанс, резонанс ее серебра, порожденный ее собственной плотью. Серебро в Шаффе и всех Стражах порождено сердечником, который вживлен в их сэссапины. Она иногда изучает этот сердечник, насколько это возможно, пока Шаффа спит, и кормит его своей магией. Это железо, но не похожее ни на какое другое, которое она сэссила. Странно плотное. Странно полное энергии, хотя часть ее – магия, которую он накачивает в него из… откуда-то. Странно живое.

И когда вся правая сторона трансмаля растворяется, позволяя пассажирам посмотреть на редко видимые чудеса необузданного сердца мира, оно уже полыхает перед ней: подземное серебряное солнце, настолько яркое, что ей приходится зажмуриться, такое тяжелое, что у нее ноют сэссапины от его ощущения, с настолько мощной магией, что по сравнению с ним устойчивая связь с сапфиром кажется дрожащей и слабой. Это сердце Земли, источник сердечников, и перед ней мир собственной персоной, поглощающий смотровое окно и растущий по мере приближения.

Он не похож на камень, еле думает Нэссун, охваченная паникой. Может, это просто колыхание расплавленного металла и магии вокруг трансмаля, но чудовищность перед ее глазами словно бы мерцает, когда она пытается сфокусироваться на ней. В нем есть некая прочность; когда они приближаются, Нэссун замечает аномалии, усеивающие сверкающую сферу, крохотные по контрасту – даже когда она понимает, что это обелиски. Несколько десятков, вонзенных в сердце мира как иглы в подушечку. Но они – ничто. Ничто.

И Нэссун ничто. Ничто по сравнению с этим.

Зря ты берешь его с собой, сказал Сталь о Шаффе.

Паника разрывается с треском. Нэссун бежит к Шаффе, тот бьется в конвульсиях на полу. Он не кричит, но рот его открыт, и льдистые глаза выкатились, и все его конечности, когда она пытается уложить его на спину, сведены судорогой. Одной рукой он бьет ее в ключицу, отшвыривает назад, боль ужасная, но Нэссун едва замечает ее, подползая к нему снова. Она хватает его руку обеими руками и пытается удержать ее, поскольку он тянется к голове, сложив пальцы когтями, раздирая ногтями свой скальп и лицо…

– Шаффа, нет! – кричит она. Но он не слышит ее.

И тут трансмаль темнеет изнутри.

Она продолжает двигаться, хотя медленнее. Они на самом деле прошли сквозь полутвердую массу ядра, и теперь трансмаль стремится к поверхности – потому что, конечно же, люди, построившие обелиски, наслаждались бы своей способностью пронзать планету ради развлечения. Она ощущает горение серебра, бурлящее солнце вокруг себя. Однако за ее спиной смотровое окно внезапно тускнеет. Что-то прямо рядом с трансмалем давит на ее магическую оболочку.

Медленно, с извивающимся в молчаливой агонии Шаффой у нее на коленях, Нэссун поворачивается лицом к ядру Земли.

И там, в святилище его сердца, Злой Земля замечает ее.

Когда Земля говорит, это не совсем слова. Это то, что ты уже знаешь, но Нэссун только узнает в тот момент. Она сэссит значение, слышит вибрации слуховыми косточками, пропускает дрожь сквозь кожу, эти ощущения вызывают слезы у нее на глазах. Это как тонуть в энергии, чувствах и эмоциях. Это больно. Не забывай – Земля хочет убить ее.

Но помни и то, что Нэссун тоже хочет убить Землю.

И Земля говорит микротолчками, которые поднимают цунами где-то в южном полушарии:

Привет, маленький враг.

(Это приблизительно, сама понимаешь. Это все, что может выдержать ее маленький мозг.)

И когда Шаффа кашляет и бьется в конвульсиях, Нэссун вцепляется в его перекрученное болью тело и смотрит в ржавую тьму стены. Она больше не боится – ярость сделала ее стальной. Она настолько дочь своей матери…