Яд и Меч

— Погодите… Нет… Сейчас все иначе. Я ничего не понимаю. И… Ничего не вижу! — воскликнул уже сам себе маг. — Почему все размылось?

— Архиплут и мошенник, — проворчал Вицеллий. — Ну-ка, угадай, чем я занимался всю жизнь?

Пока Фийя пребывала в состоянии ужаса, веномансер без церемоний сунул свою сухую и сморщенную длань в руку Йонетия. Тот с опаской глянул на старика, сосредоточился и произнес заклинание. Тело мага-странника качнулось влево, потом вправо. С каждым мгновением он мрачнел все более и более, пока, наконец, не побледнел.

— Вы… — протянул Йонетий. — Странно, словно вижу не целую картину, а лишь пару грубых мазков… Но Вы, кажется, писарь вот этого почтенного мужчины, который занимается… торговлей.

Юлиан после этих слов, доселе внимательно слушавший чародея, махнул рукой и поднялся с колен. Вместе с ним встал и высокомерный Вицеллий Гор’Ахаг, который распрямил спину и свысока теперь созерцал смятенного мага, всячески показывая своим видом презрение.

— Не удивлюсь, если ты бежал из Нор’Мастри от своей бесполезности. Ты — недалекий человечишка, который не имеет в себе даже толику храбрости признать, что в этом мире нет милосердных богов. Презренный, который боится взять судьбу в свои руки!

Хмыкнув, отчего одна часть лица изуродовалась, веномансер скатал льняник в тугой валик, уложил его в суму, затем взобрался в седло.

— Поехали, Юлиан. Не трать время на этого пустомелю.

Йонетий так и остался сидеть на своей накидке, хлопать глазами и вспоминать те странные ощущения, будто на память старика накинули сверху разрисованное ложное полотно. Сгорбившись и почесывая седую бородку, маг еще долго глядел вслед престранному отряду. Затем стряхнул трубку, снял любимую шляпу с золотой кисточкой и символами священных мест. Из заплечного кожаного мешка показались пара лепешек да разбавленное вино. Отужинав, Йонетий лег спать, укутавшись в теплый и большой плащ, что служил ему верой и правдой уже больше десяти лет.

Сверху громыхнуло, небо расчертила молния, а под сосну стали падать крупные капли дождя, что били мага по носу, затекали в уши и глаза.

— Что за вечер… — проворчал устало Йонетий из Джамогеры, схватил шляпу и укрыл ей лицо, затем подтянул колени к животу и попытался уснуть под шум дождя. Благо, что деревце находилось на возвышенности.

Тропа вела путников дальше, на юго-восток, в то время как свинцовая туча уплыла на юго-запад, успев промочить три фигуры до нитки. Сквозь укутанные ночью сосны просачивался далекий свет деревушки. Изможденные лошадки заспешили по вязкой и грязной дороге, а Юлиан решил воспользоваться моментом.

— Учитель, я понимаю, что мы столкнулись с пустословом, но почему вы не держите себя в руках и позволяете отпускать такие замечания? Право же, это показывает Вас не с лучшей стороны.

— Потому, Юлиан, что они не заслуживают иного обращения.

— Но почему? Что плохого Вам сделал чародей Йонетий?

— Ничего хорошего он тоже не сделал, — сказал Вицеллий и скинул капюшон, с которого ручьями стекла вода. — Это Юлиан, паразит, зиждущийся на потреблении благ, что создали и придумали до него. Он лишь берет и ничего не дает взамен, боясь принять ответственность.

— По-вашему, все что ли должны приносить пользу?

— Или хотя бы не наносить вреда. Йонетий и все ему подобные — это концентрация чужих усилий, которая обернется, в лучшем случае, нулем, — Вицеллий высокомерно скривился. — Сначала он воспользовался златом отца, чтобы занять нишу в академии, затем, накопив уникальный ресурс, стал растрачивать его на личные цели. Будь в этом мире каждый Йонетием, нега бы уже иссякла, будучи исчерпанной до дна.

Юлиан нахмурился.

— Вы так рассуждаете, словно магия имеет предел.

— Глупо думать, Юлиан, что в отношении Неги не действуют принципы ограниченности энергии. Ты, как ученый, должен понимать, что результат каждого действия является лишь переливанием ресурса из одной полости в другую с определенными потерями. С магией тоже самое.

— Вы это сами придумали? — улыбнулся Юлиан. — Учитель, не в обиду Вам, но я не припомню, чтобы в книгах о таком упоминали. Я читал трактат «Основы Магии», вышедший из-под пера ученика Моэма, Вундрика, изучал «Структуру магических источников» авторства Бальвара Слезливого. Там ни слова об этом, хотя это столпы магической науки.

— Люди порой не замечают простых вещей, Юлиан. А когда замечают — становится слишком поздно…

— Тем не менее, Ваши престранные убеждения не дают право оскорблять тех, кто придерживается других взглядов.

— Наоборот, Юлиан. Я вижу, что Йонетий — неудачник, который живет бесцельно, что он — ничто, от потери чего в мире не убудет. И теперь, с моей помощью, это увидел и он.

— Вы забываетесь, что люди мстительны.

— Мстительны все расы, Юлиан. Но удел подобных Йонетию — лишь терпеть, ибо он слаб и немощен даже перед самим собой.

Кони, склонив морды к грязи, поплелись по поселковой улочке в сторону приземистого трактира, откуда доносились выкрики. Оставалось всего ничего до худо-бедно нормальной постели, и Фийя уже желала поскорее спрыгнуть с седла и избавиться от отяжелевшей из-за воды одежды, которая облепила ее тело.

— Ох, тео, счастье-то какое. Наконец-то отдохнем.

— Вицеллий, — обратился к озябшему веномансеру Юлиан, не обращая внимания на айорку. — И все-таки я попрошу Вас следить за тем, что говорите. Я не хочу неприятностей в дороге, и нам нужно привлекать как можно меньше внимания.

— Мой любимый ученик, если мне понадобится совет, я тебе сообщу.

— Не смейте издеваться, учитель. Здесь, в отряде, вы подчиняетесь мне, так что следите за своим языком.

Вицеллий лишь сухо рассмеялся.

— Юлиан. Ты сейчас не в особняке, где провел под юбкой матери три десятилетия. Ты — мальчишка, взращенный женщинами и обласканный ими же, ты — мальчишка, пред которым грозное имя Мариэльд распахивало все двери. И теперь ты, в мире, где не приспособлен выживать, учишь меня, Алого Змея?

— Вицеллий… — зазвучал глухой предупреждающий голос.

Беспечно махнув рукой, Вицеллий стащил из-за задней луки вьючную суму, пошатнувшись от ее тяжести, и, уже идя к светлому проему трактира, злорадно произнес.

— Я прислушаюсь к советам, когда с твоего лица исчезнет глупое благородство, а твои руки облепит грязь сего мира, от которой ты был столько лет огражден. Когда передо мной будет не юнец с мамским кошелем, а муж, способный сам править своей судьбой.

Граф, не спуская мрачного взгляда с исчезнувшей в двери тощей фигуры, вложил выскочившему из таверны слуге-мальчишке пару монет: за коней и жилье. Затем быстро пропал вслед за Вицеллием, чтобы закончить разговор, но старик заперся в наспех оплаченной им комнатке и будто бы и вовсе пропал.


— Какой гадкий дед… — чуть позже шипела Фийя, раскладывая на кровати мокрые вещи.

Юлиан, не замечая айорки, пребывал в своих мыслях, не очень радостных. Как бы ни был жесток Вицеллий, его слова запали графу в душу своей прямотой и правдивостью.





* * *


Тропа вела путников дальше, мимо живых деревень и городов, больших и малых плантаций, полей. Повсюду трудились тысячи людей и нелюдей: вампиров, нагов, встречалась даже парочка дэвов. Дэвами кликали всех человекоподобных великанов, а уж разновидностей этих гигантов насчитывалось с десяток, в зависимости от роста и мозгов, ну или отсутствия оных.

Через несколько дней пути впереди синим полотном показалась из-за горизонта величавая и спокойная река Маринн, на берегах которой покоился не менее знаменитый Аль’Маринн.

Казалось, что вокруг реки не было ни одного незанятого клочка земли — все вокруг засеяли, засадили и застроили; виноградные сочные листья грелись под весенним и еще не жарким солнцем, а сотни, или даже тысячи рабов следили за плантациями будущего Черного Принца и Белой Королевы. Подобно войску, зеленые поля пшеницы, полбы, гороха, льна и ячменя окружали высокий Аль’Маринн и кормили его.

Порой о Великих городах говорили, что их благословили боги. Но в отношении Аль’Маринна верным было бы сказать, что боги довлели над его благополучием, не оставляя ни единого шанса стать обычным городом. Ходила молва, что «воткни палку у Аль’Маринна — она и зацветет» — и это было близко к истине.

Стоял еще полдень, когда трое всадников в серых плащах проехали по широкому и высокому мосту реки Маринн и оказались на холме, посреди разбросанных полей. Аль’Маринн находился уже в Элейгии, и спустя две недели отряд должен будет прибыть в Элегиар. Свежий ласковый ветер играл с краями накидок, а выбившиеся из косичек и теперь подлетающие пряди Фийи постоянно заправлялись за ухо тоненькими пальчиками айорки.

Под мостом был раскинут речной порт, конечно, не такой, как в Луциосе, но все-таки весьма большой.

— Остановимся здесь на пару дней, — сказал своим спутникам, а именно Вицеллию, Юлиан.

— Только на ночевку, не больше. У нас мало времени.

— Подождут.

Юлиан холодно взглянул на учителя, отношения с которым портились тем стремительнее, чем дальше отряд отъезжал от родного Ноэля. В последнее время Вицеллий вел себя невыносимо чванливо и был категоричен в высказываниях. И хотя граф понимал, что перед ним тот же старик, что учил его искусству ядов тридцать лет, желание заводить разговор с веномансером становилось все слабее. Но все-таки, отыскав в себе терпение, Юлиан обратился к учителю.

— Это же Ваш родной город, Вицеллий. Неужели вы не хотите навестить места, где родились и выросли?

— И что? Тогда остаемся здесь, пока мой вклад не станет вековым? — прозвучал резкий ответ.

— Ладно Вам… Аль’Маринн — жемчужина Элейгии, здесь нужно провести некоторое время.

— Жемчужина, в то время, как Элегиар — это золотая корона со множеством драгоценных камней.

Вицеллий Гор’Ахаг натянул поводья и сердито нахмурился.

— Забудь про Аль’Маринн, здесь лишь плантаторы да торговцы!

— Останемся на две ночи. Тут же и поедим.

С этими словами, не желая слушать колкостей от учителя, Юлиан направил Тарантона по широкой укатанной дороге к воротам. Аль’Маринн расположился на горбатом холме, оброс высокими стенами, за которыми следили даже в мирное время, не полагаясь на дружбу меж королями. В небо устремлялись острые шпили белых, как снежные шапки гор, круглых башен ворот. Уже внутри города граф Лилле Адан отметил про себя, что старик-веномансер был прав. Аль’Маринн напоминал Лорнейские врата: и ухоженными, но низкорослыми домами, и застройкой города вокруг громадного рынка, раскинувшегося на добрые полторы мили.

Чуть позже удивленный Юлиан узнал, что тут же, на невольничьем базаре можно снять комнатушку и сразу поесть. Вместе с Фийей и Вицеллием граф прошел от трактира «Клинок хризомы», где они заночевали, к укрытым разноцветными льняниками рынку. Аль’Маринн лежал на берегу устья реки Маринн, впадающей в Черную Найгу. И народ здесь сновал разношерстный: от северных купцов в кафтанах до пестрых обитателей Дальнего Юга, щеголяющих в расписных халатах.

— Тео, это не город, а настоящий рынок, огромный, — шептала Фийя, теряясь взглядом в дощатых прилавках, где были разложены гагатовые украшения.

— Аль’Маринн отстроен на большой торговой артерии, Фийя. Он тебе не напоминает Лорнейские врата?

— Да, похож. Там тоже внутри города базар… Но люди одеваются не так, тут какие-то все одежды — темные. Хотя нет, не все, — айорка мазнула любопытным взглядом по кичливо-яркому купцу, вероятно из Сатрий-Арая, с десятком продетых в ноздри колец.

— Речь не о жителях. Учитель, — Юлиан, увильнув от торопливого человека, толкающегося локтями, обратился к Вицеллию. — В Элегиаре рабский рынок тоже в стенах города?

— Нет, — ответил старик. — В 12 веке, во время эпохи Крови, Элегиар спалили дотла вместе с дворцом. Когда отстраивали заново, то невольничий рынок расположили подальше от мастерового района.

Под весенним солнцем Вицеллий скинул капюшон и, распихивая всех острыми локтями, повел отряд наискось, в другой угол рынка. Через шатры с северными мехами киабу, соболя, куницы, сквозь стройные рядочки с фруктами, овощами, зеленью, между кокетливыми магазинчиками с украшениями, мимо складов с лесом. В узких проходах толкались, шумели и ругались, а Вицеллий, по-свойски, отвечал на грубые окрики бранными южными словами и продавливал толпу. За ним, подобно высокой сосне в чистом поле, следовал Юлиан и держал Фийю за ладошку, чтобы та, не знавшая языка расиндов, не потерялась.

Наконец, впереди показались возвышения с досочным настилом. На помостах живо торговали рабами. Юлиан поглядел вправо, где жирный работорговец крепко сдавил юные и налитые соком груди белокожей рабыни, демонстрируя их упругость. Девица стояла, ни живая, ни мертвая, и смотрела на все испуганной ланью, пока ее, как товар, важно ощупывали похотливым взглядом покупатели. Юлиан задержал взор на гладком и нежном животе, на покатых плечах, длинных и стройных ногах, а затем прислушался к ценнику и усмехнулся. Торговец хотел два золотых сетта.

Помост с рабынями для утех исчез за алым шатром другого рабовладельца. Хозяин стоял тут же, рядом с охраной, и ласковыми жестами приглашал войти всех богатых с виду господ. Внутри, в удушливом сумраке, сидели друг на дружке юные и не очень невольницы, скрывающие наготу за расписными покрывалами.

Но Вицеллий шел все дальше и дальше, мимо торгов с образованными рабами, мимо домовых невольников, мимо полевых трудяг, пока не остановился у двухэтажного дома из пористого туфа на окраине невольничьего рынка. Из дома доносились протяжные мычания.

— Там стадо коров что ли? — похлопала глазами Фийя.

— Скот, Фийя, скот, — мрачно ответил Юлиан, догадываясь, куда их привел старик. — Тех, кого отправили на убой из-за невозможности быть проданными по цене нормального раба.

Из проема, укрытого багровым льняником, вынырнул сухопарый южанин в сопровождении вытирающего губы вампира. В ладонь торгаша легла звонкая монета, и, распрощавшись, довольный покупатель исчез в шуме рыночной толпы.

— Да осветит солнце ваш путь, почтенные! — открыто улыбнулся, с клыками, продавец крови.