Яд и Меч

— Убытки и потери будут невообразимыми в этом году, — со вздохом Авариэль отхлебнул Ноэльского вина и смог успокоить сухое горло. — Все-таки, Ноэль — это срединные воды, которые в любом случае пересекают все корабли, и с Севера, и с Юга.

— А что с обломками на самом Лилейском острове? На восточной части.

— Там? Не знаю, туда никто не рискнул выплыть, господин. Все боятся пересекать Лилейский пролив.

— Люди видели Левиафана вблизи у маяка? Мне интересует состояние выбитого рыцарем Ноем глаза.

— Никак не знаю, однако… Погодите! — Члена Совета опять подозвал к себе смуглого мальчика. — Ты, сбегай срочно в Охранный Дом и найди там уважаемого Музурина Коркикса! Спроси его, что он увидел у маяка три дня назад, и было ли чудовище без одного глаза.

Мальчик стоял и хлопал глазами.

— Ты понял? — раздраженно спросил Авариэль.

— Да, тео Авариэль, — прошептал раболепно айор.

— Тогда что встал? Пошел вон! Чтоб был тут через мгновение ока с ответом!

Перепуганный ребенок кинулся к дверному проему и пропал в нем, не успев даже одеться для прохладной погоды. Двое мужчин в креслах проводили убежавшего мальчика долгим взглядом.

— Я хотел бы оставить у Вас, уважаемый Авариэль, своего коня. Ненадолго…

— Конечно… Но как вы вернетесь в особняк? — уже совсем по-другому, вежливо, не так как в разговоре со слугой, произнес плений.

— Это еще не вся моя просьба. Я желаю купить одно из Ваших рыбацких суден, что с высокой и крепкой мачтой.

— Купить? Да, о Валгос. Берите, берите его просто так и пользуйтесь, господин Лилле Адан. Любое судно! Сейчас все равно простои, и никто не покидает бухту — боятся ярости Осте.

— Нет. Мне нужно именно купить, потому что судно не вернется в порт.

После этих слов член совета побледнел и взглянул на графа чуть иначе, с благоговейным страхом и ужасом. Худые пальцы мужчины затеребили свои серебряные кольца, густо усеивающие пальцы и имеющие на каждом символ одного из двенадцати мудрых. На двух пальцах было надето по два перстня сразу, чтобы вместить все двенадцать в сумме.

— Как насчет десяти золотых сеттов?

— Это… хорошая цена.

— Вот и замечательно.

Юлиан допил бокал и поставил его на низкий столик, затем вытер большим пальцем уголок рта.

— Благодарю Вас, Авариэль, за помощь. Осталось лишь дождаться Вашего слугу, — Юлиан едва не назвал его имя, но вовремя вспомнил и промолчал, не желая раскрывать ни перед кем свой дар мнемоника.

— Амай все сделает быстро, не переживайте.

Авариэль тоже разлегся в кресле, его голова приятно и совсем слегка закружилась от сладкого вина. Отрешенным взглядом он прошелся по Юлиану, мягко улыбаясь. Тот ответил доброжелательным взглядом и… отвернулся, делая вид, что что-то рассматривает. После того, что он увидел в воспоминаниях кухарки, граф не желал общаться с плением больше положенного.

В гостиную, шлепая босыми ногами по деревянным ступеням, спустился со второго этажа юноша, лет тринадцати. С еще в чем-то детской внешностью, большими миндалевидными глазами насыщенного цвета корицы, чувственным ртом, а также мягкими и длинными волосами до плеч, что вились барашками у его красивого лица. Одетый в длинный халат, накинутый на полуголое тело, он, хлопая заспанными глазами, посмотрел на гостя своего хозяина. А потом замер и поправил смущенно отвернутые края длинного облаченья, которое принадлежало Авариэлю.

— Еинай, поднимись наверх и не мешай, у нас гости, — нарочито сурово, но с ласковым взглядом произнес плений.

Юноша кивнул, тряхнув пышной копной роскошных волос, которым позавидовала бы любая красавица Луциоса, и медленно поднялся по лестнице назад, в спальню Авариэля. Нахмуренным взглядом граф Лилле Адан проводил мальчика, одного из многих, которые прислуживали плению. В доме Авариэля Ра’Еона Артисимо в качестве личной прислуги были лишь молодые парни, не достигшие того возраста, когда голос грубеет, лицо становится более резким и мужественным, а тело начинает меняться и покрываться волосами. Впрочем, скользящий по Юлиану задумчивый взгляд Авариэля заставил и графа почувствовать себя крайне неуютно в этом доме.

Но, к счастью, слуга быстро вернулся из охранного городского дома и доложил, что, дескать, уважаемый Музурин Коркикс, пребывая у маяка в тот момент, когда чудовище пожрало два корабля разом, видел отсутствующий глаз у монстра. Видел отчетливо, как свою сварливую жену каждый день, так что сомнений не оставалось — глаз Левиафана не восстановился.

— Это хорошо… Спасибо Вам, Авариэль, — произнес Юлиан и живо поднялся с кресла, выложив из кошеля сетты, оплату за лодку.

— Вы так быстро уходите, господин Лилле Адан.

— Дела… Дела… Ваши суда располагаются же в самом углу пристани, верно?

— Да, справа, около склада со снастями. У них на парусах солнце.

— Премного благодарен, Авариэль. Хорошего Вам дня!

С этими словами, натянув на лицо почтительную улыбку, Юлиан покинул дом члена Совета. Пешком он направился в таверну, чтобы узнать все то, что мог не знать из-за своего статуса Авариэль. В ту таверну, что находилась неподалеку от Портового города и слыла кузницей новостей и слухов Ноэля.

Огромное здание, трехэтажное, занимающее целый квартал своими внушительными размерами, с бессчисленными проходными залами, встретило Юлиана густой завесой дешевого южного табака. Весь первый этаж деревянной и старой таверны занимала харчевня, а на вторых и третьих этажах сдавались комнатушки. С накинутым капюшоном граф Лилле Адан скользнул сквозь широченные двери и приземлился за один из столов в главном зале, около стены, куда рассеянный свет от свечей и окна почти не дотягивался. Там Юлиан надеялся остаться неузнанным.

Сейчас из-за наплыва северян в городе хватало высоких людей, а потому очередного бледного мужчину в простом облаченье приняли за одного из членов экипажа восьми кораблей, оставшихся в порту до зимы.

— Здравствуйте. Что Вам подать, господин? — вежливо обратилась к молодому мужчине крепкая на вид служанка в сереньком платье.

— Пива и кашу, ячменную.

Нужно было что-нибудь заказать, чтобы не казаться очередным зевакой и претендентом на знакомство с вышибалой. Тот, кстати, стоял у барной стойки и трепался с трактирщиком, жалуясь, что рослые северяне пытаются устроиться на его место и просят жалованье в два раза меньше.


В таверне было очень шумно. Кто-то похлебывал из мисок, кто-то жевал мясо, были те, что лишь пили со смурным либо веселым видом. Кое-где сидели большой компанией, сдвинув сразу несколько столов вместе. Как и Юлиан, в таверне по углам прятались и подозрительные одиночки, что посматривали из-под капюшонов на всех прочих. В общем-то, обычный день из жизни харчевни. В углу у камина горланил северный менестрель, прибывший на корабле. А рядом с потешником, развлекающим посетителей за монетку песнями, стояли несколько огромных бочек с напитками, откуда служанки набирали кружки.

Перед Юлианом на стол грохнулась здоровенная кружка пива, а затем и трясущееся месиво склизкой каши, кажется озимого ячменя. Подняв голову, граф ласково поблагодарил служанку и вложил в ее ладошку четыре бронзовичка, а та, увидев перед собой лицо весьма красивого мужчины, покраснела и расцвела. После окрика трактирщика девушка покинула северянина. Впрочем, она постоянно оборачивалась и поглядывала на незнакомца, который все-таки показался ей знакомым, словно она его где-то уже видела.

Под столами шастали псы и клянчили у посетителей таверны еду. На пол летели кости и грубые корки хлеба, которые собаки тут же подхватывали и вгрызались в них как можно скорее, чтобы поспеть съесть, пока не отобрали другие. Одна из дворняг, коротколапая, с виду сплошной грязный комок шерсти, залезла под стол с Юлианом. Принюхавшись, она зарычала в сторону вампира, за что получила сильный пинок по морде и с визгами убежала из таверны. Ее скулеж утонул в шуме харчевни и остался незамеченным.

— Работы совсем нет, — произнес мрачно на Северной речи моряк за соседним столом, сидя в окружении таких же, как и он.

— А ты был там, где эти жирные богатеи обитают? — спросил другой, чуть ниже, но такой же сероглазый и бледный. — Был за площадью, за храмом, среди купален и прачечных?

— Был, но они не понимают по-нашему. Черт бы их побрал. Это земли Альбаоса, какого демона они не понимают наш язык?!

— Мне вчера блудница из того белого дома на углу у пристани сказала, что ноэльцы считают себя южанами, — уже чуть тише промолвил третий член экипажа северного корабля из Афолеона.

К столику, где сидело на лавках порядка десяти мужиков с Севера, подошла молодая девчушка. Стол, за которым устроились моряки, был пуст — видимо они попали в таверну незадолго до Юлиана.

— Что будете, господа? — поинтересовалась на Аельском языке барышня, вытирая руки о грязный передник.

— И эта туда же, — буркнул один из мужиков, ничего не понимая. — Милочка, ты можешь по-нашенски все сказать, по-северному? Или кукуха южная в темечко клюнула?

— Я вас не понимаю, господа, — как можно вежливее улыбаясь, произнесла служанка, которой не понравились грубые мужские слова, смысл которых она не знала, но чувствовала, что ничего хорошего они не значили.

Над столом, расположенном среди моря хаоса, переговоров и чавкающих и пьющих звуков, нависла тишина. Северные мужики, чей капитан и ревизор единственные понимали по-аельски, но отсутствовали в таверне, растерянно озирались, ища хоть какую-то помощь глазами. Наконец, один из моряков, одетый в старый рваный кафтан поверх шосс, увидел Юлиана. Тот для вида ковырялся ложкой в каше.

— О, да это ж наш! И поди ж, заказал себе чего, значит знает язык. Эй, мужик! — громко позвал графа моряк Парт. — Ты понимаешь по-ихнему?

— Да, понимаю, — Юлиан поднялся из-за стола и перенес тарелку с кашей да кружку с пивом за стол к мужикам. Те подвинулись на лавках, сгрудились и уступили место.

— Во, хорошо. Слушай, что у них тут самое дешевое? Закажи какую-нибудь кашу да пива на нас всех. Как у тебя.

— Хорошо, — кивнул головой Старейшина и повернулся к девушке, произнеся следующие слова по-аельски. — Дайте этим господам, пожалуйста, кашу на всех и пива.

— Как скажете, — улыбнулась служанка и ушелестела исполнять заказ.

С благодарностью мужики взглянули на незнакомца, явного северянина, судя по высокому росту, синим глазам, черным волосам и бледному лицу. Некоторые, особо ушлые, уже подумывали о том, как бы приспособить этого вежливого и мягкого на вид человека на поиск работенки для всей оравы моряков.

— Спасибо, друг, подсобил! — произнес боцман Бернард. — Ты с какого корабля будешь? С Нахеллевского кнорра?

— Нет. Я давно здесь живу.

— По бледной роже не скажешь! — прогромыхал другой моряк, старый и бородатый, уже поглядывая голодным взглядом на несущую несколько тарелок служанку таверны. — Мы с ребятами из Афоллы. Это северный порт в Белом Афолеоне.

— А не знаешь ли ты насчет какой-нибудь работенки, а, друг? Как звать тебя, кстати? — вставил свое слово Парт, который сейчас думал лишь о том, чтобы обеспечить себе пропитание до зимы. — Наш капитан-то обосрался выйти из порта, а вот даренов даже на жратву не отсыпал, сказал, мол, сами добывайте.

— Увы, не знаю. Зовут меня Уильям.

— Ооо, истинно северное имя, у меня так брата младшего кличут, — с удовлетворением отметил Бернард.

Наконец, на столы были поставлены тарелки с кашей и деревянные кружки с пенистым пивом, самым дешевым. В полном молчании голодные мужики застучали ложками, забыв на время о незнакомце. Юлиан же продолжал рассматривать посетителей таверны и слушать их разговоры. Говорили обо всем. О самопровозглашении короля Авгусса императором, а также о том, что этот же император в последние годы прикован к постели из-за странной болезни. Активно судачили и о том, что Глеоф отказался от дарена в качестве основной монеты и перешел на южные сетты.

Южане же, в свою очередь, очень живо обсуждали предстоящее Рабское Торжище, когда в Зунгрун съедутся все именитые рабовладельцы, даже с дикого и дальнего Юга. Поговаривали также об отравлении короля Айрекка неизвестным ядом, перед которым все веномансеры при дворе оказались беспомощны. А Королевства Нор’Эгус и Нор’Мастри будто бы находятся на грани войны из-за пограничного города на важном торговом перепутье.

Купец в коричневом невзрачном табарде, обычное одеяние для торговцев, живущих вдоль Черной Найги, с ужасом рассказывал своему соседу, другому купцу, что, вероятно, Бофраит будет следующей жертвой Глеофа. Тот качал головой и поддакивал бофраитскому купцу, якобы сочувствуя, а сам в душе радовался, если Бофраит падет следующим, потому что торгаш прибыл из Дриада, другого соседа Глеофской империи. И он тоже переживал за сохранность своих лавок, поэтому был бы не против, возьмись Глеоф за Бофраит, а не за Дриад.

— Король Авгусс, говорят, плох. Не до войны сейчас Глеофу!

— Напротив. Сейчас всем заведует совет Глеофа. У них хрен подлиннее, чем у старого короля.

— Может и не Бофраит падет следующим, — присоединился в этом гаме таверны к разговору купцов худой старый мужчина, закутанный в тряпье. Он сам присел к купцам с соседнего стола.

— А кто же? Дриад? — переспросил торговец Ноб, из городка Мориус в Дриаде.

— Солраг! — прошептал злобно старик, зыркая из-под ниши между бровями и длинным носом. — Я надеюсь, что Глеоф растопчет чертов Солраг, как коровы месят собственное дерьмо.

Юлиан, наблюдая, как северные мужики опустошают тарелки и вылизывают скользкую кашу подчистую, услышал знакомое слово и повернулся в сторону старика, принюхался. От того разило собачатиной, словно он только-только покинул псарню. Этот запах Юлиан прекрасно помнил, поэтому напрягся, когда понял, что в таверне сидит оборотень. Оборотней никто не любил за вспыльчивость, и ждать от таких можно было чего угодно.

— Вороньи земли сильны. Эти коневоды умеют воевать, в отличие от Великой Флоасии, уже почившей, — не согласился Ноб. — У них там рудник на руднике и рудником погоняет, а все рядовые воины одеты лучше, чем головорезы с Сангары.

— Глеоф все равно сильнее и богаче, — старик ощерился. — Этого чертового ублюдка, Филиппа-конеёба, давно пора вогнать в дерьмо!

— О-о-о-о-о, — протянул Коимм из Бофраита. — Ну Глеоф вряд ли будет воевать с кем-то, лишь потому, что ты кого-то ненавидишь, старый. Чем тебе Белый Ворон не угодил?

— Он клятвопреступник и убийца, который способен сделать что-то лишь против женщин да детей! — старик злобно шипел из-под капюшона, а руки его странно тряслись. Впрочем, купцы решили, что это от преклонного возраста.