Яд и Меч

Женщина направилась к середине скамьи и мужчинам пришлось резко подвинуться в стороны, чтобы хозяйка Ноэля села туда, где ей вздумалось.

— Ваше Сиятельство, вы сегодня замечательно выглядите, — поцеловал сухую руку Мариэльд старый веномансер.

— Я знаю, Вицеллий. Юлиан, ты решил похоронить себя в желудке Левиафана и лишить меня сына? — Мариэльд подняла тонкие брови и выжидающе посмотрела на вампира с полуулыбкой на приоткрытых губах.

Юлиан никогда не видел матушку сердитой. Она всегда держала на губах улыбку и вела себя так, словно все происходящее случалось в соответствии с ее задумкой. Но слуги и все окружающие считали, что лучше не испытывать судьбу лишний раз, и исполняли все сказанное графиней моментально.

— Не лишу, матушка, — как можно увереннее заявил Юлиан. — Вериатель обещала помочь.

— Я теперь должна надеяться на милость своенравной кобылы?

— Нет, матушка, что Вы… — Юлиан взял худенькую руку женщины в свою и осторожно погладил. — Вериатель всегда приходит на зов. Это же моя Вериатель. Все получится.

— Не получится. Я запрещаю тебе выходить в море.

Как ни в чем не бывало хозяйка Ноэля откинулась на вовремя подложенную веномансером подушку, прикрыла глаза и стала наслаждаться пением цикад. Над потаенным садом нависла гнетущая тишина, а вибрирующий стрекот насекомых накалял ее еще сильнее. Юлиан молчал, а Вицеллий, делая вид, что изучает цветок голубого олеандра, высаженный по бокам скамьи в кадки, ждал продолжения. Наконец, граф Лилле Адан устало улыбнулся и распрямился.

— Матушка, я благодарен Вам за заботу и опеку, но я уже не мальчик двадцати трех лет. И вправе решать, как мне поступать.

Мариэльд ничего не говорила, лишь ласково отвечала поглаживанием пальцев по теплой ладони сына. Их одинаковые перстни, украшенные травяной гравировкой, с голубым сапфиром, терлись друг об друга ободками.

— Матушка, — Юлиан продолжил свою речь, чувствуя сухость во рту от волнения. — риск есть, да, небольшой, но он оправдан…

— Никакая выгода не сможет оправдать потерю мной сына, — перебила тихо, но властно хозяйка Ноэля. — Я тебе все сказала, Юлиан. Не смей мне перечить.

С нахмуренными бровями Юлиан поднял руку матери и нежно поцеловал. Он ее, бесспорно, любил и уважал, как никого другого на свете, но сейчас чувствовал необходимость воспротивиться.

— Я не хочу перечить Вам, матушка. Я поразмыслю над другими вариантами, но, если не найду иного выхода, то исполню задуманное.

— Найми нескольких рыбаков и щедро вознагради их семьи за утерю кормильца.

— Афенские медузы слишком ядовиты для человека! — покачал головой Юлиан. — Скольки ж людям придется умереть, матушка, чтобы осуществить задуманное?

— Ты дороже их всех.

С этими словами, не терпящими возражения, Мариэльд, не желая ничего слышать в ответ, снова закрыла глаза и ее бледное худое лицо в умиротворении замерло. Двое мужчин переглянулись — в прищуренных мышиных глазах Вицеллия явно читался укор. Юлиан поднял брови, дернул плечами и встал со скамьи.

— Норовитый характер. — донеслись слова Вицеллия, сказанные, чтобы поддержать Мариэльд.

— Твое мнение мне не интересно, Вицеллий, — холодно оборвала веномансера графиня.

Медленно Юлиан побрел к особняку, где поднялся на третий этаж. Там, крепко задумавшись над словами матери, сам переоделся и лег в постель.

В кровати, застеленной светло-серым постельным бельем, уже вовсю сопела Фийя. Прислуге, кроме Фийи, Ады и Кьенса, запрещали появляться на верхнем этаже, но даже среди этих троих доверенных слуг Фийя выделялась. Она жила не в соседней с господами комнате, как это делали супруги Ада и Кьенс, а в спальне с Юлианом. За долгие тридцать лет граф привык к рассеянной, мечтательной и глуповатой, но все же верной и добросердечной женщине. Она уже не вызывала в нем таких страстных порывов затащить в постель и не выпускать, как раньше. К тому же и выглядела Фийя теперь старше. Однако, все-таки в ее присутствии Юлиан чувствовал покой.

Мужчина подгреб посапывающую худенькую айорку поближе и прикрыл глаза, стараясь погрузить себя в дремоту. Но сон все не шел, а череда мыслей про Левиафана, нагов и матушку не давала провалиться даже в полузабытье. Двери на балкон были распахнуты, и комнату окутывал тягучий хвойный запах от растущих вдоль особняка сосен, что покачивались на прохладном ветру.

Наконец, помаявшись, Юлиан решил с утра отправиться в Луциос. Он прикрыл глаза и провалился в дремоту, где ему снова привиделась Вериатель.





* * *


Еще до рассвета он выскользнул из постели и вышел, босой и в спальной длинной рубахе, на балкон. Ищущим взглядом увидел лишь одиноко стоящую на карауле охрану. После этого достал из шкафа комплект из простых вещей, которые всегда надевал для фехтования: короткие коричневые шаровары без каких-либо украшений, такую же простую серую рубаху и темные чулки.

Спрятав кошель под легкую жилетку, он накинул поверх костюма самый обычный плащ, без гербовых отличий, а затем взглянул на перстень, что даже во тьме сиял подобно путеводной звезде. Юлиан крепко задумался, снял кольцо с сапфиром и спрятал в ящик небольшого письменного стола у стены. Граф наскоро расчесался, ладонями пригладил волосы назад.

Осмотревшись, он тихо покинул спальню и мягко зашагал в коротких сапогах по ворсистому ковру, ступая хоть и энергично, но абсолютно неслышно. Граф предполагал встретить внизу матушку, что любила поутру, когда черное звездное небо лишь готовилось побледнеть, сидеть в кресле у камина и думать о чем-то своем. Но нет. Никого не было. Дом был тих и, похоже, что все без исключения еще спали в теплых постелях.

Море за холмом было спокойно, а погода стояла свежая, но безветренная. Вдали утренние волны с мягким рокотом накатывались на каменистый бережок. Юлиан отворил створку ворот конюшни и зашел внутрь. Колыхнулся теплый воздух; пахло лошадьми. Граф любил этот аромат, отчего-то вводящий в состояние безмятежности и душевного спокойствия. В одном из денников лежал Тарантон, а его высокий бок равномерно опускался и поднимался от глубокого дыхания. Разбудив коня, Юлиан покинул с Тарантоном конюшни, скользнул в седло, а затем направился к главным воротам особняка. Там полусонная стража, различив во тьме господина, спешно пропустила его.

Тяжелая штора спальни, где проживала Мариэльд, отодвинулась, и женщина с ласковой улыбкой на сухом лице мирно наблюдала, как ее сын покинул особняк, поступив по-своему.

Путь до Луциоса занял пару часов. Устилающие темное небо звезды поблекли и растворились, на Ноэль спустился серый рассвет. Юлиан миновал бесчисленные виноградные плантации, вспаханные и засеянные поля, небольшие крестьянские деревни и, наконец, приблизился к портовому городу.

Сейчас, поутру, в сумерках, Луциос был полон как ни в какое другое время суток. Двери лавок распахивались, ремесленники только приступили к работе, а народ сновал уже туда-сюда или налегке, или с тяжелыми, громоздкими мешками за спинами. На улицах царил оживленный гам торговцев.

Ноэльцы слыли улыбчивыми и терпимыми к обоим континентам людьми. Причина крылась в том, что именно торговля кормила земли Голубого Олеандра и делала их такими богатыми. Ни королевское розовое вино, ни краситель вайда, ни ценная древесина ягодного тиса, ни поля, коим не было числа — благополучие Ноэля зиждилось, прежде всего, на проездных пошлинах.

Чтобы пересечь Черную Найгу, залив между Югом и Севером, купцам требовалось купить на пристанях так называемую Найговскую грамоту, а стоила она в расчете на одну повозку дорого — порядка трехста двадцати серебряных сеттов, или тысячу даренов — и давала возможность единожды пересечь водную границу. Куда выгоднее, хоть и дольше, было проложить маршрут через земли Олеандра, а от того по сухопутному тракту Калтрино топтались купцы обоих материков. В Лорнейских вратах так и вовсе порой шутили, что отыскать местного среди толпы в городе — дело нелегкое.


Но терпение и улыбки имеют свойство заканчиваться. Так, из-за появления Левиафана в Луциосе осталось несколько кораблей: как с Севера, так и с Юга — в сумме восемь. И теперь невольные заложники Ноэля искали хоть какую-нибудь работу, чтобы дотянуть до зимы. Обычно моряки не имели привычки покидать портовую часть города, но сейчас, из-за прохудившегося кошеля, сотни несчастных хлынули на улицы даже Высокого Города. Вскипать стали самые терпеливые жители. То тут, то там затевались потасовки, и по мощеным мостовым расхаживала уже порядком измученная стража, разрешая ссоры.

Дул едва ощутимый свежий ветер, с северо-востока. Стало быть, за горной грядой Аше, думал Юлиан, его встретит крепкий Фелл, который наполнит паруса благим ветром. Сюда, до безмятежной и зеленой бухточки, устроившейся промеж скал, Фелл долетал во всей своей грозности лишь перед бурями. День обещал быть чудесным. Юлиана от волнения ненадолго охватила дрожь, но он с ней совладал, вздохнул, и въехал в город под стрельчатую арку с развевающими голубыми лентами.

Граф спешился, взял Тарантона под узду и свернул налево, в Высокий Город, где жили самые богатые люди. В Луциосе, как и в других городах Ноэля, не было храма Ямеса. Ноэльцы поклонялись Природным Дюжам — двенадцати духам, каждый из которых олицетворял собой один месяц и стихию деятельности.

Вера в Дюжей была распространена в Ноэле, Детхае, а также вдоль почти всего побережья Юга: в Айрекке и Сатрий-Арае. Только в варварских землях юронзиев, куда не рисковали заплывать корабли других королевств, поклонялись кровавым и песчаным богам.

Заканчивался месяц одного дюжа — Осте, покровителя моря, и приходило время Валгоса, дюжа торговли и хитрости. Поэтому в высокой арке храма, мимо которого двигался Юлиан, висели многочисленные голубые ленточки вместе с кошельками, наполненными одним-двумя бронзовыми даренами с Севера, самой дешевой монетой. Порожний кошель во время месяца Валгоса считался дурной приметой и обещал неблагополучие в ближайший год. Как говорили в Ноэле, пустой кошелек — монеты наутек!

Вдоль ступеней белокаменного храма сидели попрошайки, которые с мольбой смотрели на выходящих после утренней молитвы богатых господ. Среди бездомных, на удивление многочисленных, виднелись как высокие северяне, так и смуглые низкорослые южане. Некоторые, не найдя работу, чтобы прокормить себя в этом дорогом городе, не нашли ничего лучше, чем сесть у ступеней храма в надежде на подаяние. Первые лучи солнца скользили по скорбящим от своего положения лицам моряков, по костюмам, которые спустя месяц износятся и обветшают, уподобятся рваным балахонам прочей городской бедноты.

Юлиан был одет неказисто, поэтому, когда он пересекал площадь вместе с Тарантоном, на него сначала никто не обратил внимание. Но все же, увидев коня — животное благородное и недоступное обычным людям — некоторые поднялись с холодной каменной лестницы и, кутаясь в одежды от прохлады, пошли в сторону мужчины с вынесенной в привычном жесте рукой. Многие северяне не знали Аельского языка, распространенного в Ноэле, а потому лепетали мольбы на Северной речи.

Со склоненной головой Юлиан мотнул ей, отказывая всем, и прошел мимо. Граф

Лилле Адан не видел смысла подавать милостыню северянам и южанам, запертым в Ноэле. Несколько даренов либо сеттов лишь вызовут драку, но не облегчат положение несчастных. Нужно было расправиться с Левиафаном, чтобы освободить морские пути, и тогда эти бедолаги сами вернутся домой.

Граф миновал попрошаек, прошел кадки с голубыми олеандрами и скрылся за поворотом, ступил на широкую брусчатую улицу, где друг с другом соседствовали высокие трехэтажные каменные дома. Узкие проходы между домами, шириной в одну повозку, вели во внутренние, спрятанные от любопытных глаз, дворы. Там у зажиточных господ располагались конюшни, крохотные сады и пристройки для прислуги.

Отыскав нужный дом, Юлиан де Лилле Адан постучал в темную дверь, от которой исходил слабый запах сосны. Дверь открыл слуга в легких шароварах и рубахе с высоким воротом.

Он очень недовольно взглянул на скудно одетого северянина, лицо которого частично скрывали упавшие на высокий лоб пряди волос.

— Да побери вас всех пучина, чертовы попрошайки! — сморщился юноша-слуга. — И бронзовичка не получишь. Пошел вон!

Айор уж было открыл рот, чтоб извергнуть на очередного морячка, который даже не шелохнулся и лишь вздернул бровь, еще одну ругань, но потом заприметил за спиной мужчины коня. Да коня не простого, не сельского, а из породистых.

— Ты… Кто Вы…? — невнятно пробормотал молодой слуга, а затем побледнел и лицо его вытянулось до груди из-за отвисшего рта. — Ох, господин Лилле Адан. Я… Ооооо…

— Я к господину Артисимо.

— Да. Вы… Проходите, господин, проходите, — айор сделался смертельно бледным. — Сейчас Вашего коня заберут слуги. Тео Авариэль еще спит, — слуга обернулся куда-то назад. — Эй, Лорей, Лорей, быстро сюда!

Как из воздуха появился смуглый мальчонка южных кровей, вероятно купленный в Зунгруне на невольничьем рынке, самом крупном в Западном части Юга. Очень шустро и быстро он выскочил из дверного проема и взял под узду Тарантона, затем исчез с фыркающим конем в проходе между домами.

Юлиан скинул капюшон плаща и зашел внутрь дома, пригнув голову, чтобы многочисленные кошельки, подвешенные вместе с ленточками, не ударили по макушке. А слуга уже отдал приказ другому парню, и тот птицей взлетел по ступеням вверх, где находились покои одного из членов совета, господина Авариэля Ра’Еона Артисимо. Среднее имя этого известного и публичного мужчины указывало на то, что он был выходцем с Юга, где вторые имена на языке Хор’Аф давали для защиты ребенка и покровительства определенного демона. «Ра» было образовано от «Раум» и обозначало бога хитрости и красноречия южан, а «Еон» так и вовсе имело перевод «Владыка». Стало быть, родители Авариэля с самого рождения наследника пророчили ему великое будущее.

Присев в кресло в ожидании, граф осмотрелся. Стены были обиты деревянными панелями, мебель сделана из сосны, а ковры привезены, вероятно, из Анеф-Арая, где обученные рабы плели изумительные изделия из шерсти арайских овец, а затем окрашивали их в синие цвета. А вот краситель был ноэльским, потому что именно в Ноэле добывали синий пигмент из цветка вайды, активно произрастающей здесь.

Наконец, по деревянным ступеням спустился разодетый в благородный васильковый табард и серое платье под ним мужчина, средних лет, худощавый и очень низкий. Смуглая кожа с едва седыми каштановыми вьющимися волосами обрамляла гладко выбритое мягкое лицо. Отец Артисимо слыл очень богатым человеком, купцом из Саддамета, а потому член городского совета был обеспечен не только благодаря своему статусу. Даже наоборот, можно было смело предположить, что место в Плениуме Артисимо получил по большей части благодаря наследству.

Юлиан познакомился с Авариэлем в Плениуме, куда весьма молодой, но баснословно богатый плений избрался совсем недавно. Первое и второе впечатление от общения с Авариэлем осталось весьма приятным: мужчина была умен, красиво одевался и владел слогом.

— Да осветит солнце Ваш путь, — традиционно поздоровался и как можно шире, по-южному, улыбнулся Авариэль. — Что привело Вас ко мне, господин Лилле Адан?

— И Ваш путь пусть будет светел, — склонил голову Юлиан. Плений сел напротив него. — Я хочу узнать все связанное с Левиафаном, что случилось за последнюю неделю.

— Ах… Левиафан… — мужчина резко посмурнел. — Мы до последнего надеялись, что это чудовище проспит до следующего года. Но нет…

После этих слов, чувствуя сухость в горле после вечера, проведенного в окружении прекрасных представителей борделя «Поцелуй Густы» и нескольких бутылок вина, Артисимо жестом подозвал к себе слугу.

— Эй ты, принеси вина. А гостю… вы будете пить, Ваше Сиятельство?

— Вино? Нет, благодарю, — по губам графа скользнула вежливая и открытая улыбка, напоминающая Авариэлю о вкусовых пристрастиях Юлиана.

— Нет… нет… Конечно же не вино.

— Тогда не откажусь.

— Слуга, прикажи какой-нибудь чистой девушке с кухни наполнить бокал кровью. Поживее!

Айор сорвался с места и побежал стремглав в сторону кухни.

— По поводу Левиафана… — начал говорить, наконец, Авариэль. — После Вашего приказа мы разослали гонцов во все порты, а также потребовали у причаливших в порту судов либо как можно скорее покинуть Ноэль, либо остаться до зимы. Однако, некоторые отказались немедля покидать бухту. Кто-то не верил в скорое пробуждение Левиафана, кто-то просто не верил, а были те, кто не желал упускать прибыль и покидать порт без товара. Но в течение двух дней многие купцы все же спешно покинули Луциос.

А три дня назад маги и проверяющий их командир караула из обсерватории у маяка Голубого Когтя сообщили, что буквально у входа в фарватер бухты монстр пожрал сначала маленький северный кнорр из Бесовского приюта, а потом и пытающийся вернуться в бухту южный неф из Сентопии.

Мы отправили небольшие рыбацкие лодки, которые могут ходить вплотную к берегам на запад от Ноэльского мыса. Рыбаки нашли обломки кораблей, вынесенных на берег. А за всю эту неделю в бухту попало лишь три судна, хотя обычно их насчитывается несколько десятков.

Слуги внесли наполненные бокалы вина и крови. Юлиан поблагодарил кивком головы, принюхался, затем чуть пригубил. И уже после того, как убедился в чистоте крови, принялся наслаждаться напитком, получив все воспоминания служанки с кухни.

Чуть отрешенным взглядом Авариэль наблюдал, как граф пил поданный ему напиток, пока, наконец, силой воли не заставил себя говорить дальше.