Я иду искать

— Что вы собираетесь делать? — спросил он, нервно переводя взгляд с меня на Ру и обратно.

— Ничего, детка. Обойди меня сзади и принеси ноутбук, — велела Ру, придвигаясь ко мне ближе. Пистолет стал ещё больше.

Он метнулся к чайному столику, стал запихивать ноутбук в сумку.

— Кто он? В смысле, мистер Полароид, — спросила я исключительно для поддержания разговора. Она посмотрела на меня из-за пистолета, её глаза превратились в ледышки.

— Мой муж. Но больше он этого не сделает, — она посмотрела на пистолет, потом снова на меня. — Ты меня поняла?

Конечно. Прекрасно поняла. Она говорила, что не только я лишила человека жизни. Но она сделала это намеренно. И хотела мне показать, что, если понадобится, готова сделать это снова. Может быть, даже если не понадобится. Если я просто её разозлю и она поймёт, что не дождётся от меня денег. Но я всё ещё не верила, что она убьёт меня на глазах у Луки. Я надеялась, что этого не случится.

— Вы… — начал было Лука и осёкся.

— Всё в порядке, — сказала она ему. — Мы смоемся. Возьми деньги.

Лука встал на колени, вынул коробку, стал складывать в сумки деньги, паспорта и другие ценные бумаги, не глядя мне в глаза.

— Иди в машину, — сказала Ру. — Заводи её. Я скоро подойду.

Во рту у меня пересохло. Если Лука выйдет из дома, если пойдёт к машине… Насколько громким может быть выстрел? Взгляд Ру скользнул мимо меня, к дивану, и я поняла — она это сделает. Она выставит Луку из дома, завернёт пистолет в уродливую коричневую наволочку. Выстрелит в меня, потом хладнокровно соберёт одежду и уедет. Сколько времени потратит детектив Фейт Уилер, объясняя ситуацию местным полицейским? Сколько времени пройдёт, прежде чем они приедут? Я не слышала сирен. Ничего не слышала. Но ведь в такой ситуации должны были бы визжать сирены?

Лука поднялся, взял с полки набросок Пикассо. Вынув из сумки полотенце, стал заворачивать картину.

— Ты меня не убьёшь, — дрожащим голосом сказала я Ру. — Тебе нужно, чтобы я перевела тебе деньги. Я переведу. Напиши мне координаты банка, номер счёта. Я переведу тебе какую угодно сумму, всю сумму, если только ты оставишь его в покое.

Лука остановился, широко распахнутыми глазами посмотрел на Ру, но она ответила, не медля, не задумываясь:

— Иди в задницу. Я его люблю.

Он ссутулился, словно прижатый весом этих слов, вновь вернулся к картине. Может быть, Ру и впрямь его любила — ужасной, нездоровой любовью. Как львица зебру. Как каннибал.

Я вспомнила о её ненависти к мужчинам. Мальчики чудесные, сказала она. Когда я напомнила ей, что мальчики становятся мужчинами, она ответила, что тогда их можно выгнать из дома к чёртовой матери. Интересно, были ли у неё мальчики до Луки? И если да, где теперь эти мальчики?

— Что происходит? — нерешительно спросил Лука. Он уже убрал Пикассо в сумку. Она была полностью забита, можно было идти. Но он ждал, переводя взгляд туда-сюда. Я видела, как он напуган.

— Ничего, — сказала Ру. — Свяжу её, натяну штаны, и мы уедем. Иди уже.

Её слова немного ободрили его, но она врала. Я знала — как только он уйдёт, она всадит в меня пулю. Я удержала его на месте.

— Эзра, подожди, — сказала я, будто магия настоящего имени могла его остановить. И она сработала.

— Заводи машину, — приказала Ру спокойно и уверенно, перебивая меня. — Я выйду сразу за тобой.

— Твоя мама очень хочет тебя увидеть, — я говорила только с ним. Он смотрел то на меня, то на Ру, его подбородок дрожал. — Она очень волнуется. Она так тебя любит.

Он молчал, сжав зубы.

— Твой папа тоже волнуется, не сомневаюсь, — сказала Ру, и он вздрогнул. Он не хотел говорить об отце, я помнила. Но на сайте не было о нём ни слова.

— Папы с ней нет, — сказала я, пытаясь его успокоить. Я увидела, как он мгновенно подобрался всем телом. Он крепко сжал губы, вскинул подбородок, и теперь его взгляд был направлен только на Ру. Но я в отчаянии продолжала говорить. — Только мама.

— Она натравит его на меня, — сказал он. — Я знаю. Она натравит его на меня.

Он послушно, не задумываясь, побрёл к двери, сжимая в руке сумку. Вышел из поля зрения оптического прицела, и на этот раз я была готова. На этот раз я не упустила момент. Я схватила стоявшую на подставке возле камина кочергу и, высоко подняв её над головой, рванула к Ру.

— Убирайся из… — закричала она, бешено размахивая оружием, пытаясь в меня прицелиться. Лука замер между нами. Я толкнула его, и он рухнул, запутавшись в собственных длинных ногах. Медленно шлёпнулся на пол. Я рванула к Ру, метясь кочергой в её руку, сжимавшую пистолет, и услышала выстрел.

Должно быть, она промахнулась, потому что я всё ещё бежала. Я с силой запустила в неё кочергу, она вскрикнула и выронила револьвер. Он со стуком шлёпнулся под диван. Я услышала крик Луки, громкий, пронзительный, совсем детский. Он пытался проскочить мимо нас, забыв о своей сумке. Ру выла, её рука была странно изогнута. Я была близко, и она вцепилась в меня здоровой рукой. Мы рухнули на пол. Она перекатилась через меня, мы обе налетели на чайный столик. Она с силой сжала моё плечо, и меня обожгла страшная боль. Весь мир внезапно стал белым. Её пальцы окрасились кровью, и я почувствовала, как тёплая кровь хлещет из меня потоком. Я поняла — Ру не промахнулась.

Её мокрая, окровавленная рука шарила по моему лицу, пытаясь нащупать глаза, и я с силой ударила её по руке, туда, где она висела под неправильным углом. Она отшатнулась назад, что-то завопила. Кажется, она требовала, чтобы Лука дал ей пистолет, но я не видела Луку. Сбросив Ру, я на четвереньках поползла к дивану. Пистолет оказался в моих руках, холодный, чёрный, на удивление тяжёлый. Я села на пол, здоровой рукой сжала пистолет, попыталась прицелиться. Лука сидел на полу, в стороне от сумки и нас обеих, ближе к двери. Он испуганно мотал головой, его глаза стали огромными.

Ру поднялась на ноги, и я увидела, что в здоровой руке она сжимает кочергу. Мы смотрели друг на друга. Она занесла кочергу и стояла от меня в четырёх шагах, я целилась в самый центр её груди.

Боль в плече становилась всё сильнее. Обжигающий, склизкий поток крови вытекал из меня, лицо Ру расплывалось, будто она вновь была под водой, казалось больше, как это всегда бывает на дне океана. В глазах мутилось и темнело.

Телефон под ковром вновь зажужжал. Звонила мать Луки. Сам Лука, рыдая, полз к двери.

— Лука! — закричала Ру, но он поднялся на ноги и выбежал из дома. Дверь за ним с силой захлопнулась, и я услышала громкие мужские голоса. Они требовали лечь, лечь на землю, немедленно. Полиция? Она уже приехала?

Я слышала, как Лука кричит:

— Ладно, ладно, Господи, только не стреляйте!

— Ладно, — эхом откликнулась Ру, — ладно.


Я подумала, что она запустит в меня кочергу, как я в неё, но она не стала. Её рука безвольно повисла, выронила кочергу.

Через несколько секунд полиция будет здесь, думала я, и потребует объяснений. Там, за дверью, мальчик, которого она украла, лежит в мокрой траве, и остаётся лишь надеяться, что он невредим. В двух домах отсюда спит Шар, жизнь которой разрушена. Чуть дальше по улице — моя семья, наивная и доверчивая. Они любят меня, они понятия не имеют, что я сейчас делаю. Что вообще я сделала.

— Знаешь что, Эми? — сказала Ру, изгибая губы, собираясь сказать что-то, что уже не имело значения. Или съязвить. Может быть, вновь намеревалась угрожать мне или хотела рассказать ещё что-то про свою чёртову игру. Она смотрела мне в лицо, будто у меня в руках не было пистолета. — Знаешь что? — повторила она.

Я не хотела знать.

Я нажала на курок.





Глава 18




Пуля, как и Ру, собиралась ранить меня гораздо больнее. Чуть выше — и она попала бы в подключичную вену, и я бы не выжила. А так — прошла между рёбрами и ключицей, почти не задела кость, а потом вонзилась в стену за моей спиной. Боль была адская, но и она прошла.

— Вам повезло, — сказал мне хирург, когда я очнулась.

У меня слишком кружилась голова, чтобы я могла соблюдать правила хорошего тона. Меня словно укачивали в больничной кровати — спасибо машине, вдоволь накачавшей меня морфием, когда я нажала на кнопку. Вместо ответа я уставилась на жёлтые усы хирурга, сиявшие в солнечных лучах.

— Нам всем повезло, — ответил Дэвис, не только из вежливости. Он говорил всерьёз. Он крепко сжал в руке мою ладонь, когда меня привезли в палату, и не отпускал. Теперь я знала — он её не отпустит. Никогда. Я точно была в этом уверена.

Кажется, я не говорила ни слова, пока не ушёл хирург. Потом наконец задала вопрос:

— А когда я снова смогу нырять?

Потом Дэвис сказал мне, что именно в этот момент понял — со мной всё будет в порядке.

И всё было в порядке. Спустя три недели мне позволили заходить в воду. Правда, нырять пока не разрешили — физиотерапевт сказал, что пока нельзя нагружать плечо тяжёлым снаряжением. Но я нашла компромисс. Дождалась ясного, спокойного дня и спрыгнула с лодки в одном только гидрокостюме и ластах. Мой компенсатор плавучести, накачанный так, что он мог выдержать танк, тащила Мэдди, как и тяжёлый баллон с воздухом. Я расслабилась, войдя в ласковые волны, позволила океану нести мой груз. Так я ныряла почти шесть недель, пока плечо не зажило. Больше никаких проблем с ним не было.

Погода к тому времени стала холоднее. Уроки дайвинга сократились до минимума, так что ныряли в основном мы с Мэдди. Иногда приходили на занятия в «Школу Ныряльщиков», даже платили. Ныряли каждые выходные, пока позволяла погода.

Мэдди, на мой взгляд, хорошо справлялась. Её успеваемость не снизилась, характер не изменился. Осенью она пару раз в неделю общалась с психологом, но к зиме эти встречи сошли на нет.

Но мы никогда больше не плавали к Большой Барже. Никто из нас даже не предлагал. Когда мы решали, куда отправиться, всегда выбирали другое место. Однажды группа, плывшая с нами, попросила отвезти их на Большую Баржу, но я убедила их посетить Текс-Эдвардс, пообещав показать морских ежей. И показала.

Зимой работы было мало, но я не расстраивалась. Дел хватало — я помогала Шарлотте оформлять развод, вместе с ней посещала курсы для беременных. Я была рядом, помогала ей дышать, сжимала в руке её ладонь, когда она выталкивала в большой мир малышку Эстер. Держа в руках Эстер, маленькую, краснолицую, такую чудесную, я ощущала жалость к Филлипу. Он не знал цены того, что потерял.

Ему пришлось потерять и то, чему он знал цену. Об этом я позаботилась. Выбрала в адвокаты настоящего питбуля, хоть и сказала Шар, что нашла милейшего человека, помогавшего женщинам в таких, как у неё, ситуациях. Конечно, мы хотели оставить ей дом, хоть она и волновалась, что не сможет его себе позволить. Я велела ей не беспокоиться. Этот адвокат занимался и вопросами выплаты ипотеки, он был полностью на стороне Шарлотты. Всю бумажную работу я взяла на себя. Шар, Руби и малышка Эстер остались в своём родном доме.

Теперь Шарлотта работала по утрам в детском садике Руби, а ещё придумывала дизайн листовок и рекламы для местных организаций. У неё отлично получалось. Она понемногу выздоравливала, становилась сильнее. Твёрдо решила добиться лучшей жизни для себя и своих девочек.

Она даже вернулась в книжный клуб — и я, конечно, тоже. Поразительно, как быстро он вновь заработал, будто ничего не случилось. Правда, Бонакко съехали, и я слышала, что они разводятся. Сразу после этого перестала приходить и Панда.

Лавонда, оставшись одна, понемногу сдружилась с Лизой Фентон, влилась в нашу компанию. Выйдя из-под влияния Тейт, она оказалась очень милой. Забавной, остроумной, разделявшей мой вкус по части книг. Вдвоём мы даже уговорили Шарлотту в ноябре обсудить «Любовь гика» Кэтрин Данн. Надо было, наверное, для начала выбрать что-нибудь помягче, потому что в следующем месяце Шар запустила в нас Диккенсом. «Холодным домом», храни его Господь. Я прочитала все 928 страниц. Это было меньшее, что я могла сделать для Шарлотты.

Пришла весна, и сезон дайвинга вновь возобновился. Я учила детей и взрослых, находила время понырять и для удовольствия, особенно когда Мэдди закончила с психотерапией. В апреле мы решили пуститься в плавание на лодке капитана Джо, и когда она уже готова была отчаливать, Уинслоу вдруг предложил Большую Баржу.

— Я там не был… уже давно, — сказал он. Судя по всему, тоже старался держаться подальше. Глядя ему в глаза, я ответила:

— Да, было бы неплохо.

Все дайверы на борту посещали курсы продвинутых ныряльщиков, которые вела моя подруга Бев. Мы с Мэдди отошли чуть в сторону, пока все остальные, сбившись в стайку вокруг Бев, слушали её рассказ о том, какие навыки можно проверить на Большой Барже.

Мы с Мэдди напряжённо смотрели друг на друга. Когда под водой показался нос Большой Баржи, меня кольнуло что-то, похожее на тревожность. Не то чувство, которое я всегда испытывала под водой. Просто мне вспомнился Лука, то есть Эзра. Как он волновался, когда, погрузившись на глубину, увидел судно. Я задумалась, о чём сейчас думает Мэдди, но она опустила глаза, и я не видела, что выражает её взгляд.

Но, наверное, она тоже думала о нём. Они порой переписывались, но уже не так часто, как раньше. Она увлеклась тромбонистом из их ансамбля, и, судя по всему, взаимно.

Они с Лукой увиделись ещё один раз, чтобы попрощаться. Всего один раз, прежде чем мать забрала его домой. Дэвис нервничал, но я сказала ему — для Мэдди это важно. Нужно закрыть гештальт, сказала я, будто понимала значение этих слов.

Фейт Уилер заехала к нам по дороге в аэропорт. Пока взрослые ждали в гостиной, Лука и Мэдди пошли во двор. Я, обложившись диванными подушками, смотрела на них сквозь стеклянную дверь, Дэвис сидел рядом. Оливер спал наверху. У меня немного кружилась голова из-за обезболивающих.

Фейт сидела напротив нас и каждые несколько секунд посматривала на дверь, желая убедиться, что Лука — было так сложно называть его Эзрой! — по-прежнему сидел на качелях, где она могла его видеть. Мэдди сидела рядом. Погружённые в разговор, они переплели руки.

Утром он улетал в Сиэтл со своей матерью. Только с матерью. Его побег из дома стал последним аргументом, убедившим Фейт уйти от мужа, хирурга, чьи руки были совсем не такими бережными и нежными, как требовала его профессия. По вечерам, когда он возвращался домой и задвигал шторы, его жена и сын ощущали на себе, что могут сделать эти руки, бессчётное количество раз.

Фейт теперь жила у сестры, в маленьком домике на окраине города. Её бракоразводный процесс был в тысячу раз сложнее и неприятнее, чем Шарлоттин, но она надеялась — так будет лучше. Для неё и для сына.

Рози Энджер — так звали Ру в Сиэтле — жила в том же роскошном квартале, где располагался дом доктора Уилера. Эзре только исполнилось двенадцать, когда он впервые встретился с Ру, бродя от двери к двери и спрашивая, не нужно ли кому постричь газон. Ру его наняла.