Я иду искать

Я распахнула дверь, и за ней стояла не Ру. За ней стояла Шарлотта, которую я с трудом узнала в рыдающей женщине, скрюченной над коляской. Её лицо так распухло, что глаза почти не открывались, как у Ру на той фотографии. Но дело было не в синяках. Судя по всему, она прорыдала несколько часов, и огромные слёзы потоком катились по её лицу. Руби, сидевшая в коляске, тоже была заплакана и насуплена.

— Эми… — прошептала Шар. Слёзы мешали ей говорить. Я тоже была не в состоянии выдавить из себя ни слова. Наконец ей удалось выговорить: — Эми… Твоя подруга… Ру… она пришла ко мне. Она мне сказала… — больше она не могла произнести ничего. Рыдания сотрясали всё её тело, и я чувствовала, как моё сердце будто выкручивают. Ру не стала ждать. Она нажала большую красную кнопку, уничтожив мой последний день.

Я хотела шагнуть навстречу Шарлотте, но знала, что она дёрнется в сторону. Это было невыносимо. Я лишь теперь поняла, как ошиблась. Надо было продолжать игру. Надо было заплатить. Всё, что угодно было бы лучше, чем стоять с обнажённой душой перед Лолли Шипли, голубые глаза которой смотрели на меня так жалобно, будто она тонула.

— Господи, Шар… — мой голос надломился.

Она покачала головой.

— Сначала я ей не поверила. Я разозлилась и сказала, чтобы она убиралась вон из моего дома, но потом спросила у него. Это правда. Он признался. Он изменил мне, Эми, — она положила руку на круглый живот, защищая его. — Он мне изменил, и он от нас уходит. Он переспал с этой тварью Тейт Бонакко.

Я наконец смогла пошевелиться. Я шагнула ей навстречу, и она рухнула в мои объятия.





Глава 17




Ру принялась за Шарлотту.

Это было невыносимо, но я ничем не могла ей отплатить. Не теперь, когда Шар плакала навзрыд в моих объятиях и рассказывала мне свою ужасную историю.

— Эта жизнь не для меня, — сказал Филлип, обводя рукой уютный дом, маленького ребёнка, беременную жену. — Мы были слишком молоды. Я совсем себя не знал. Мне так жаль, Шарлотта. Оказалось, я не создан для семьи.

Тейт была не единственной, лишь последней из череды любовниц Филлипа. Он её не любил, он оставлял Шарлотту ради самого себя; он хотел жить один, только для себя. Моё сердце рвалось от жалости, но сквозь злость, ужас и тоску уже пробивался новый план; как и Ру, я умела мыслить стратегически. Не о себе. Об этом я решила подумать позже. А о том, каким может быть следующий шаг Филлипа и как мне помочь подруге.

Я поговорила с Дэвисом, и стратег, которого пробудила во мне Ру, печально отметил, что даже это сработало в мою пользу. Дэвис заметил, как я расстроена, и решил, что дело в Шар. Теперь моё поведение полностью оправдалось.

Он сказал, что Шар и Руби могут пока пожить у нас, но я ответила — будет неразумно оставлять дом пустым. Эта крупная недвижимость составляла почти всё их состояние. Филлип уехал, сказав своей морально убитой, рыдающей жене, что поговорит с ней потом, когда она будет «более адекватна», но он мог вернуться в любой момент. Мог там засесть, а этого я бы ему не позволила. Дэвис согласился и без слов понял, что я переночую у Шарлотты. Он поднялся на чердак, чтобы достать оттуда сумку с моими вещами, пока я уговаривала Шар вернуться в дом. Она упиралась и повторяла, что не пойдёт туда, даже если с ней буду я.

— Это нужно Руби, — сказала я и была права. Более хладнокровные доводы я оставила при себе, — весь её мир пошатнулся. Пусть она хотя бы уснёт в своей кроватке, со всеми своими зверюшками.

Мои слова размягчили и без того мягкое сердце Шарлотты. Доверив Оливера Дэвису и Мэдди, я отвела Шар и Руби домой. Вошла первая — по счастью, дом был пуст. Мы разрешили Руби смотреть сколько угодно серий «Улицы Сезам», и она своим детским сердцем почувствовала — что-то в её маленькой жизни явно пошло не так. Она сосала большой палец и просила пустышку, хотя уже давно переросла эту привычку.

Шарлотта рухнула на диван, её лицо блестело от изнеможения. Она так устала, что больше не могла плакать, и, пересказывая мне в мельчайших подробностях разговор с Филлипом, пыталась понять, в чём дело, что она могла сделать не так. Она не винила Филлипа. Она даже не злилась на него, хотя я не сомневалась, что этот период наступит. Сейчас она была слишком ослеплена горем. Не могла есть, и я с трудом убедила её выпить чашку травяного чая ради будущего ребёнка. Когда я поднялась, чтобы заварить этот чай, она повернулась ко мне, следя за каждым моим жестом, как цветок, раскрывшийся навстречу солнцу.

— Господи, Эми, что бы я без тебя делала? — воскликнула она и вновь разрыдалась.

Тогда я поняла, в чём суть игры Ру. Раньше у меня не хватало времени и свободного участка мозга, чтобы всё это осмыслить, но теперь понимание блеснуло вспышкой, яркое, чёткое. Эта идея была гениальна, тщательно продумана, и её Ру подала я.

Шарлотта чего-то лишится: или денег, или моей дружбы, сказала я ей в баре. Я не настолько эгоистична, чтобы полагать, будто моя дружба стоит четверть миллиона.

А вот сейчас она могла столько стоить. Шарлотта просто не вынесла бы нового удара.

Я сказала Ру, что больше не буду играть с ней в игры, и на этом успокоилась. Я хотела сохранить свои секреты, сохранить ту маленькую, милую жизнь, которую я так любила, но цена, запрошенная Ру, оказалась слишком высока. Она сделала ставкой Шарлотту. Я не могла принять такие условия, и после того как спасла ей жизнь, поняла, что если я ради победы опущусь на её уровень, то разрушу ту самую жизнь, за которую пытаюсь бороться. Поэтому я самоустранилась. Прекратила общение с Тигом, не стала ничего выяснять у Мэдди, не стала копаться в прошлом Ру. Я думала, что правильно поняла обстоятельства. Я была готова и ждала, широко раскрыв глаза, куда она выстрелит. Я не ожидала, что она прицелится в Шарлотту.

Моё тело ставило чайник, ходило в кладовку за мёдом, но внутри него по позвоночнику бежала дикая, чёрная, обжигающе холодная ярость. Я хотела отмотать время назад, вернуться туда, где жизнь Ру была в моих руках, и не лезть в чёртову пробоину. Подождать пять минут, пока пурпурные ласты перестанут дёргаться и застынут.

Но я не должна была об этом думать. Мне нужно было заботиться о Шарлотте, обнимать её дрожащее тело, укладывать в постель. Убеждать её, что она чудесная, замечательная, что она достойна любви, и слушать, как она продирается сквозь воспоминания о своей семейной жизни, пытаясь понять, в чём её вина, чтобы это исправить. Хорошо бы, если бы она могла мне выговориться — я готова была сидеть с ней рядом всю ночь. Но она была беременна, и её организму не хватало резервов. К десяти часам её шатало от усталости, но пойти в комнату и лечь на кровать, где спала с мужем, она не могла.

Руби задремала перед телевизором. Я взяла её на руки, довела Шар до детской. Она легла с дочерью на так называемой «квовати пвинцессы» — большом ложе под белым балдахином.

Я выключила свет, придвинула к кровати стул, чтобы сидеть рядом и гладить Шар по волосам. Когда сон наконец её сморил, я засмотрелась на новые рисунки Руби, развешанные в ряд под ночником. Палки, огуречики, каракули, под каждым шедевром — комментарии Руби, выведенные рукой Шар. Мы с мамочкой, если бы я была русалкой, а мамочка нет. Волшебный кот, он съел такое яблоко. Папа стоит на спине единорога и танцует. Я сжала зубы. Любой уважающий себя единорог сбросил бы к чёртовой матери Филлипа Бакстера. Я сидела рядом, пока Шар не затихла, как бедная измученная Руби. Тогда я спустилась вниз, достала из сумки телефон. Я уже знала, что увижу сообщение от Ру. И увидела.

220 тысяч. На адвоката по разводам тебе хватит.

Прямолинейнее, чем я ожидала. Я ожидала язвительного намёка или, может быть, просто беззаботного «Увидимся в понедельник».

Но она решила вести переговоры. Она понимала — то, что она сделала, может завести меня слишком далеко. Так и вышло. Я была на грани, о которой даже не подозревала. Сейчас я уже не могла думать о Луке и о любой другой причине, по которой земля должна носить Анжелику Ру.

У меня было на что ставить. Мэдди безо всякого шантажа подарила мне новую игральную карту. Сиэтл, сказала она. Ру слишком быстро сделала свой ход. Если бы она совершила это в воскресенье, а лучше даже утром понедельника… Но она дала мне время поразмыслить, и с Божьей помощью я собиралась обратить это время против неё. Довести её проклятую игру до конца.

Я прошла в светлую бело-голубую кухню Шар, села за стол, встроенный в кухонный уголок. Мой кабинет — так называла кухню Шар. Вновь посмотрела на сообщение Ру.

Тот факт, что она начала вести переговоры, доказывал — она понимала, что я близка к срыву, не смогу просто согласиться. Я начну врать. Она это знала.

Наконец я ответила:

150. Разводы нынче дороги.


Должно быть, телефон был у неё под боком, потому что она мгновенно ответила:

200. Последнее слово. Хоть одним пенни меньше, и я потеряю интерес.

У Шар оставалось сорок тысяч, но цифры не имели значения. Я решила, что отправлю Ру в ад, прежде чем она увидит хоть десять центов. Я подождала, будто раздумываю. Не отрываясь, смотрела на время, пока не прошло три минуты. Потом написала:

Ладно. Увидимся в понедельник. Днём.

Хорошая девочка, ответила она. Вот и всё. Ни слова о Шарлотте. Ничего личного. Никаких подначек. Довольно умно с её стороны, но всё же недостаточно умно.

Чёрт бы побрал её щедрое предложение. Её скидки на шантаж. Она ударила меня в слабое место, и я собиралась ударить её в ответ. Как можно больнее. Я подождала, пока загрузится старый компьютер, про себя поблагодарила Мэдди за импульсивный характер и болтливый язык.

Ру не думала, что я смогу узнать о её прошлом до понедельника. Но она не подозревала, что я знаю про Сиэтл.

Я представляла себе, что именно ищу — она проговорилась в «Рози Б». Она убегала от мужчины. Может быть, мужа, может быть, отца Луки, этого я точно сказать не могла. Но могла сказать, что он опасен и что я отчаянно хочу найти этого человека, так жестоко её избившего. Этот человек был заряженным оружием, и я готова была нацелить его на Ру. Пусть случится то, что случится.

Может быть, он её убьёт.

Я надеялась, что он её убьёт.

Если он это сделает — окажется в тюрьме, и тогда Лука будет в безопасности.

Подумав о мальчике, я немного успокоилась. Кем бы ни был этот человек, он явно представлял опасность для Луки. Нужно было убрать мальчика с его пути. Может быть, этот мужчина вообще не имел к Луке никакого отношения. Как бы то ни было, я должна была покончить с догадками, заняться поисками, а потом, когда успокоюсь, решить, как лучше применить усвоенную информацию.

Я стала вбивать в гугл критерии поиска. Пропал. Подросток. Мальчик. Сиэтл. Спор об опеке.

Нашла сайт городского департамента, куда выкладывались данные пропавших детей. Страниц с крошечными фотографиями юных лиц были тысячи и тысячи, даже если выбрать только Вашингтон. Это остановило меня, моё сердце сжалось. Каждый пропавший ребёнок был кем-то любим.

Я постаралась сузить критерии поиска до Сиэтла, но сайт был сделан коряво и без учёта здравого смысла. Я так и не поняла, как выбрать конкретный город, поэтому вновь вернулась к гуглу, попутно размышляя. Я помнила точный день, когда Ру встретилась с Тигом, но меня мучило искушение у него уточнить. Было так просто — может быть, слишком просто — заблокировать его номер. Так же просто было бы вновь его разблокировать.

Я покачала головой. Я знала дату. Добавила в поисковую строку, но это не помогло. Попробовала сформулировать запрос по-другому, и он вывел меня на страницу национальной базы данных. Её вела некоммерческая организация, и пользоваться ей было значительно проще. У них даже была страница «Объявления о пропавших детях». Я выбрала Вашингтон, и результат оказался куда более вразумительным. На меня смотрела сотня детских лиц. В отдельном поле можно было ещё больше сузить критерии, и я выбрала в графе «пол» — «мужской», в графе «возраст» — «12–17». Страница медленно загружалась, старый компьютер громко ворчал. Когда она наконец открылась, мне предстало всего двенадцать фотографий.

И с третьей на меня смотрел Лука.

Невозможно было не узнать этот точёный подбородок, эти скулы, даже несмотря на то, что на фото он был блондином. Сердце заколотилось сильнее. Я сглотнула, нажала на фото, и открылась его страница.

Первое, что я заметила — дату рождения. Я ошиблась насчёт его возраста. Луке было не шестнадцать. Ему было четырнадцать. Почти на год моложе Мэдди. Я ощутила, как кровь прилила к щекам. Ру позволила ему водить красный кабриолет. Он возил мою девочку в школу, этот ребёнок, которому было слишком рано даже сдавать на права.

Информации было мало. Я узнала только, что настоящее имя Луки — Эзра Уилер. Он пропал больше месяца назад. Увидела обрезанное фото Ру. Она отвернулась от камеры, её волосы тоже были светлыми, но я её узнала. Профиль, силуэт. Фото было в разделе «С кем видели в последний раз». Под ним стояло предупреждение, что эта женщина может представлять опасность. «Будьте осторожны», советовала страница. Всем, видевшим их, следовало позвонить по номеру 1800 и сообщить.

Этого я делать не стала. Мне не хотелось разговаривать с представителем сайта и уж тем более — с полицейским.

Я вернулась к гуглу, вбила настоящее имя и дату рождения Луки. Подумав, добавила «Сиэтл» и «пропал». Первое, что мне открылось — сайт под названием bringezrahome.blogspot.com[22]. Руки сами собой схватились за сердце. Оно колотилось в моей груди так сильно и громко, что казалось, лишь моя ладонь в силах его удержать. Меня бросало в жар. Я оказалась права. Это был спор об опеке. Здесь, на этой странице, я могла обнаружить того человека.

Может быть, того, кто так жестоко избил Ру. Может быть, отца Луки. Что, если я открыла портал в ад?

Ей? Не проблема. Но надо было подумать и о Луке.

Страница наконец загрузилась. Вверху стояло школьное фото Луки. В пушистом облаке мягких, светлых волос его лицо казалось гораздо моложе. То ли раньше они вились, то ли на них повлияла краска. Линии его лица тоже были мягче. Трудно было понять, сколько ему здесь лет. Он казался совсем ребёнком.

Я прокрутила страницу вниз и не сразу поняла, что предстало моим глазам.

ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭЗРУ? — вопрошал гигантский заголовок. Под ним по три в ряд стояли фотографии Луки. На велосипеде. С рыжим котом в руках. Третья фотография вызвала моё полнейшее недоумение. На ней Лука обнимал женщину средних лет. Пушистый боб её волос был в точности того же оттенка, что и у Луки, так что они сливались. Женщина была полной, круглощёкой, но у неё был такой же чувственный рот. Такие же глубоко посаженные серьёзные глаза.

Я с трудом поняла, что значит текст под фото. Это было письмо, душераздирающая мольба. Мольба матери. Потерявшей сына матери. Никакого мужчины на фото вообще не было. Внизу стоял номер с кодом 206.

Эта женщина была матерью Луки. Нет, матерью Эзры. Её звали Фейт Уилер.

Я встала из-за стола.

— Кто ты? — спросила я Ру, поражённая — слова вырвались сами собой. — Кто ты, чёрт возьми?

Достала телефон, дрожащими руками набрала номер. Дозвонилась со второй попытки.

— Да? — прошептал встревоженный женский голос. Судя по всему, я разбудила женщину, хотя в Сиэтле было ещё не так поздно. — Да? — повторила она, и, когда я не смогла выдавить из себя ни слова, она спросила: — Эзра? — с такой отчаянной надеждой, что вывела меня из оцепенения. — Эзра, это ты?

— Нет, — сказала я тихо и хрипло. — Меня зовут Эми Уэй.

— Но вы позвонили по этому номеру. Вы его видели? С ним всё в порядке?

— Вы его мать? — спросила я, потому что это не укладывалось у меня в голове. Какое отношение имела эта женщина к Ру? — В смысле… вы его единственная мать?

— Да, я… подождите, что? — в её голосе зазвучало недоверие. — Что вы имеете в виду? Разумеется, единственная. Вы знаете, где он?