Я иду искать

Я улыбнулась ей как можно гостеприимнее — спокойно, дружелюбно.

— Мы плохо начали наше общение. Мы ведь соседки. Может, нам стоит выяснить, что у нас общего?

— Хорошо. У меня, например, есть пульс. А у тебя? Лично я начинаю сомневаться, — заявила она язвительно, но не злобно.

— Пульс есть у нас обеих, — заверила я.

Она грациозно опустилась на кожаный диван, скрестила ноги. Солнечный свет, ливший из панорамного окна, озарил её лицо. Её лоб был бледным, гладким, как яйцо, а глаза — неестественно яркими. Она точно что-то делает, поняла я. Подтяжку лица — точно, и, может быть, колет ботокс, хотя, если бы не моя мать, я, может, и не догадалась бы. Сработано было превосходно. Незаметно, а значит, дорого, и очень эффективно. Может быть, она даже была моей ровесницей.

— У нас есть и ещё кое-что общее, — сказала Ру. — Мы обе входим в один процент населения.

Я покачала головой. Почтовый индекс моих родителей принадлежал одному проценту людей, но я уже много лет не входила в клан Смитов. Мы с Дэвисом относились к среднему классу. У меня ещё оставалось чуть больше трехсот тысяч долларов, полученных в наследство от бабушки, но они спокойно лежали в банке Бостона, ожидая своего часа. Это было больше, чем у многих людей, но всё-таки ещё не давало мне права относить себя к числу миллиардеров. Что касается Ру, из предметов роскоши у неё были, судя по всему, лишь красная машина и наряды от кутюр. И дорого сделанное лицо.

— Не понимаю. Хочешь сказать, мы…

— Мы обе любим дайвинг, — заявила Ру, указав на фото, и я поняла, что она имеет в виду, говоря об одном проценте.

Сильное напряжение, всё это время не отпускавшее меня, ослабло наполовину, и я даже ощутила что-то близкое к разочарованию. Мне хотелось смеяться над собой. Вот к чему всё шло! Конечно, Лука каждый день расспрашивал меня про дайвинг: как получить сертификат, сколько стоит курс, сколько он длится. Наверняка и мать с ума свёл этими разговорами. Она хочет спросить насчёт уроков для сына, так что можно расслабиться. Ру, конечно, та ещё стерва, но на этот раз виновата была я — переоценила наш разговор.

Оливер сосредоточенно скидывал игрушки с нижних полок, желая проверить, хорошо ли работает гравитация. Плюшевый мишка, игрушка в форме ключей, которую он любил грызть, книга в мягкой обложке исправно шлёпались на пол. Тут было достаточно игрушек, чтобы отвлечь его на несколько минут. Чтобы я могла обсудить уроки дайвинга. Я села на соседний диван, наискосок от Ру.

— Значит, Лука всерьёз загорелся? Мы проводим открытый урок по меньшей мере раз в месяц, да и я скоро выхожу на работу. Отличная идея, тем более раз ты тоже ныряешь.

Выражение её лица не изменилось. Поза осталась той же: ноги скрещены, спина откинута назад, одна рука вытянута вдоль дивана. Но я почувствовала, как в ней что-то щёлкнуло. Под её кожей напряглись мышцы.

— Когда ты обсуждала с Лукой эту тему? — спросила она.

— Всю неделю, — ответила я. — Каждый день у него новые вопросы.

Она чуть подалась вперёд, рука повисла.

— Лука бывает здесь?

Она не знает, что её ребёнок ходит ко мне домой? Я теперь была не против его визитов — похоже, он не испытывал к Мэдди ни сексуального, ни романтического интереса; правда, я опасалась, что она всерьёз в него влюбится. Он был очень мил, и пару раз я приглашала его на ужин, но он не явился.

— Да. Он приходит сюда с Мэдисон после школы.

— Лука на домашнем обучении, — сухо сказала Ру. Это меня удивило. Домашнее обучение не слишком вязалось с образом Ру, но что и с чем вообще вязалось? Роскошная новая машина не сочеталась с убогим домиком, дорогая одежда и столь же дорогая пластика — с нашим районом.

Она поднялась и прошла мимо меня к панорамному окну, пробираясь сквозь завал, который устроил Оливер. Он всё ещё стаскивал игрушки с полки, изучая, тряся и облизывая каждую, прежде чем бросить на пол, что-то бормоча себе под нос.

— Ты с полтретьего до пяти на работе? — спросила я, пытаясь понять, как она может быть не в курсе, что её сын бывает у меня. Она нетерпеливо встряхнула головой.

— Нет, в тренажёрном зале.

Она проводит в тренажёрном зале два с лишним часа в день? Я удивилась, но, глядя на её силуэт в свете панорамного окна, поверила.

— Ну, может, он просто не говорил тебе об этом, — сказала я беззаботно и даже снисходительно. Мне нравилась эта перемена: теперь я была спокойна, а она нервничала. В то же время я надеялась, что моё признание не доставит Луке неприятностей. Мне начинал нравиться этот парень. — Я приглядываю за ними, поверь мне.

— Он таскается к твоей дочери?.. — сказала Ру почти вопросительно. Я рассмеялась.

— Само собой. Не ко мне же, чтобы я научила его стирать цветные вещи отдельно от белых.

Она улыбнулась.

— Это уж точно. Этот мальчишка даже носки свои в корзину не бросит.

Её тон был беззаботным, но я заметила напряжение в линиях её тела. Она обвела глазами комнату. Мне нравилось видеть, как она нервничает. Я с трудом подавила в себе желание встать и придвинуться ближе. Она сняла с полки семейную фотографию, стоявшую на полке слишком высоко, чтобы Оливер мог дотянуться. Я, Мэдди и Дэвис собираемся на пасхальную службу. Оливер тоже был на фото: огромный шар, вздувавший моё лавандовое платье. Ру впилась глазами в фото, не обращая ни малейшего внимания на малыша, игравшего у её ног.

— Это она? Мэгги? Приёмная?

— Мэдди, — поправила я. — Да.

Она приподняла бровь, перевела взгляд с фото на моё лицо.

— Для Луки как-то не очень.

Всё моё тело вспыхнуло от внезапной злости, хотя я думала о том же, просто не смогла облечь эти слова в такую наглую, жестокую формулировку. Но ведь думала.

— Они просто друзья, — сказала я холодно.

— Само собой, — ответила она. Слишком резко поставила фото обратно и повернулась ко мне. — Я не очень-то довольна этим визитом, Эми. Я просила тебя прийти ко мне, но ты не пришла, так что мне пришлось тащиться сюда. И вот я здесь уже пятнадцать минут и только теперь узнала, что мой ребёнок тут ошивается.

Конечно, мне нравилось нажимать на её больные места, но тут речь шла о ребёнке. Я точно так же напряглась, когда Мэдди обманула меня и поехала в школу с Лукой. К этому пришлось отнестись серьёзно.


— Я бы сразу рассказала, если знала бы, что Лука об этом умолчал. Материнская солидарность, — сказала я искренне.

— Конечно, — ответила Ру тем же самым тоном, каким сказала, что читала «Дом Мирта» — ясно, что она врёт.

— Честное слово, — заверила я. — Но ему всего-то шестнадцать. Они с Мэдди едят попкорн, обсуждают усилители вкуса и слушают музыку. Никто не пьёт, не курит, нет угрозы внезапной беременности. Во всяком случае, у меня на глазах.

Ру скрестила руки и недовольно посмотрела на меня.

— Я велела ему ни с кем не связываться. Я тут по делам и не хочу, чтобы он неделями рыдал, когда мы уедем.

Теперь мы, кажется, нашли общую тему: подростковые проблемы я понимала. Но гораздо важнее были слова о том, что Ру здесь ненадолго.

— У тебя временная работа?

— Надеюсь, — ответила она, и её слова могли означать что угодно. Я спросила:

— А чем ты, кстати, занимаешься?

Похоже, никто из моих соседей не был в курсе. По словам Шар, знавшей всё на свете, в книжном клубе Ру вела себя уклончиво. Сказала Лизе что-то про веб-дизайн, намекнула Шеридан, что получила крупный гонорар. Тесс предположила, что Ру — представитель богемы, может быть, танцовщица.

— Не хочу говорить о работе, — отрезала Ру. — Дела не очень, если честно.

— Бах! — недовольно воскликнул Оливер. Все игрушки теперь были на полу. Я встала и подошла к сыну, видя, что Ру не собирается ему помогать. Когда я приблизилась, она пропустила меня и прошла обратно к дивану.

— Хорошо. Ладно. Если ты не насчёт уроков дайвинга, чего тогда от меня хочешь? — я опустилась на колени, чтобы собрать игрушки. Она молча, оценивающе смотрела на меня, и мне это не нравилось. Поймав её взгляд сверху вниз — в буквальном смысле — я почувствовала, как наши роли вновь сменились. Она была спокойна, а я потеряла управление, заговорив о детях и дайвинге. И к тому же стояла перед ней на коленях. Поставив игрушки на полку, я поднялась на ноги.

— Ты знаешь чего, — сказала она, и эти слова её изменили. Всё её тело переменилось. Расправились плечи. Вытянулась шея. Руки сжались в кулаки и вновь расслабились. — Я пришла, чтобы закончить.

— Что закончить? — моё сердце заколотилось, потому что я знала ответ.

— Игру, — ответила она именно так, как я и думала. Вновь наклонила голову — быстрое, птичье движение, любопытное и незнакомое. — Не бойся, Эми Смит.

— Мне неинтере… — я не договорила, когда до меня дошло, что она назвала мою девичью фамилию. Я перестала быть Эми Смит в девятнадцать лет, заключив пятиминутный брак с Джеймсом Ли. Старую фамилию возвращать не стала. — Что ты сказала? — вопрос вырвался у меня против воли. Я ощутила, как сами собой переплетаются мои руки. Сделала над собой усилие, чтобы успокоиться.

— Эми. Элизабет. Смит, — очень медленно сказала Ру. — Да, я знаю, как тебя зовут. Я знаю тебя. А ты меня знаешь?

Я не знала.

Я склонилась, вновь принялась ставить на полку игрушки Оливера, хотя он уронил всего несколько. Мне нужно было смотреть куда-нибудь, только не на неё. Игрушечные ключи застучали в моих трясущихся руках. Оливер беззаботно захихикал, думая, что это такая игра, и схватил ключи, едва я поставила их на полку. Я взяла ещё пригоршню игрушек, расставила, склонилась за новыми.

— Чего ты хочешь? — спросила я у плюшевого мишки. Потому что Ру явно чего-то хотела.

— Справедливости, — ответила она.

Всего одно слово. Тихое. Сильное.

Я замерла, не в силах оторвать глаз от её лица. Ру жадно смотрела на то, как мир уходил у меня из-под ног. Плюшевый мишка, вывалившись из рук, упал на пол. Я выпрямилась.

— Справедливости, — повторила я, слово прозвучало неуверенно и незнакомо. Как будто на французском или испанском. Незнакомое, нелепое слово.

— Вот оно, — сказала Ру.

— Что? — спросила я. Она почти виновато опустила руки.

— Твоё истинное лицо. Я ждала, когда его увижу, с той секунды, как пришла сюда. Да уж, вычислить тебя нелегко. Но ты меня знаешь, Эми Смит.

Я её не знала.

— Чего ты хочешь?

Время тянулось медленно-медленно. Она сделала ко мне шаг, другой, третий, и я почувствовала, что не могу дышать.

— В тюрьму отправился не тот ребёнок, — сказала она. — За рулём была ты.

— Я не помню, кто был за рулём.

Застарелая ложь. Слова вырвались сами собой, раньше, чем я поняла, что отрицание означает признание. Мне вообще не следовало реагировать, не следовало показывать, что я знаю, о чём она говорит. Я не поняла, почему это сработало именно так, но почувствовала инстинктивно. Я попыталась уклониться, но руки вновь переплелись, и я увидела, как встаёт та самая полная луна. — Я не помню…

— Нет, ты помнишь, — ответила она так спокойно и уверенно, что все слова замерли у меня во рту.

Она знала. Это должно было случиться.

Нет, это уже случилось. Весь мир уже изменился.