История с привидениями

– Питер, скажи на милость, зачем тебе этот нож? – спросила мать. – Отдай его мне сейчас же.

– Нет, я должен… Мне надо… – Питер шагнул от нее в сторону и растерянно огляделся в проекционной. Вельветовое пальто на крючке, календарь, трафаретная бумага, пришпиленная к задней стене. И холод такой, будто Маллигэн крутил фильм на улице.

– Успокойся, Пит, – сказал Маллигэн. – Вот взгляни: это наши кинопроекторы, последняя катушка как раз заряжена вот в этот, видишь, я готовлю все заранее, а вот по этой маленькой отметке на пленке я вижу, сколько секунд осталось до конца пленки, чтобы запустить следующую…

– Чем кончается? – спросил Питер. – Я что-то никак не соображу…

– О, они все, разумеется, погибают, – сказал Маллигэн. – Какой же еще может быть конец? Когда сравниваешь их с тем, с чем они борются, они кажутся такими жалкими, правда? Они всего лишь несущественные маленькие людишки, а то, что им противостоит, – ну… просто восхитительно. Можешь досмотреть до конца со мной, прямо отсюда. Вы не возражаете, миссис Барнс?

– Не возражаю, – ответила Кристина, проскальзывая между ними. – А то там внизу он прямо в транс какой-то впал. Отдай мне нож, Питер.

Питер отвел руку с ножом за спину.

– О, прекрасно, сейчас он все увидит, миссис Барнс, – обрадовался Маллигэн и запустил второй проектор.

– Что увижу? – спросил Питер. – Я продрог до костей.

– Обогреватели неисправны. Я тут скоро опухну от холода. Что увидишь? Сначала убивают двоих, ну а потом… Нет, лучше посмотри сам.

Питер пригнулся к узкому окошечку и увидел, как яркий луч проектора, расширяясь, уперся в экран пустого кинозала «Риальто»…

Рядом с ним громко чихнул невидимый Рики Готорн, и все вокруг опять начало меняться, стены кинобудки заколыхались, он увидел, как что-то метнулось в сторону, что-то с огромной головой животного отскочило, как будто Рики плюнул в него, а затем Кларк Маллигэн вернулся на место со словами: «Вот здесь такая напряженная сцена», но голос его дрожал, а мать повторила: «Питер, отдай мне нож».

– Опять трюк, – сказал он, – очередной гнусный трюк.

– Питер, не груби, – сказала мать.

Кларк Маллигэн обеспокоенно взглянул на него, и Питер, припомнив совет из какой-то старинной сказки, воткнул нож Боуи в пухлый живот Маллигэна. Мать завизжала, уже начиная таять, как и все вокруг, и Питер вцепился в костяную рукоять обеими руками и, как рычаг, дернул ее вверх. Он взвыл от горя и жалости, а Маллигэн упал спиной на проекторы, свалив их с постаментов.





19




– О, Сирс, – Рики жадно глотнул воздух. Горло нестерпимо жгло. – О, мои бедные друзья! – Какое-то мгновение они снова были живы, рядом с ним, и это хрупкое скоротечное мгновение вобрало в себя все: двойная потеря друзей и их такого удобного мирка печальным эхом пронеслась сквозь все его существо, и глаза его обожгли слезы.

– Рики, Рики, – донесся голос Дона, такой реальный, что Рики повернул голову. Увидев, что творится на полу комнаты, он сел. – Питеру удалось!

Питер застыл в шести футах в стороне от них, напряженно глядя на тело женщины, лежавшее рядом. Дон стоял на коленях, потирая шею. Рики встретил глаза Дона, прочел в них ужас и боль, и затем они оба взглянули на Анну Мостин.

Поначалу она выглядела в точности такой же, какой они впервые увидели ее в приемной на Уит Роу: девушка с милым симпатичным лицом и темными волосами – даже сейчас Рики разглядел черты истинного интеллекта и фальшивой человечности на ее овальном лице. Ее рука сжимала костяную рукоять, торчавшую точно в центре грудной клетки; темная кровь стекала из глубокой раны на пол. Редкие снежинки, залетая в окно, опускались на искаженное гримасой лицо и прикрытые веки.

Анна резко распахнула глаза, и Рики внутренне сжался, решив, что сейчас она заговорит: но эти милые глаза стали терять фокус – она, кажется, уже не узнавала никого из них. Волна крови хлынула из раны, следом за ней – еще, залив тело и подступив к коленям Рики и Дона; она чуть улыбнулась, и третья волна устремилась из груди на пол.

Всего лишь на мгновение, словно тело Анны Мостин было оболочкой, полупрозрачным саркофагом для другой материи, они увидели извивающуюся и корчащуюся жизнь сквозь кожу мертвой женщины – не просто олень или сова, не тело человека или животного, но распахнутый рот под распахнутым ртом Анны Мостин и тело, сдавленное телесной оболочкой Анны Мостин, – все двигалось, отчаянно и свирепо боролось за жизнь: оно крутилось и менялось, переливаясь, как масляная пленка, и гневно сверкнуло на них в тот момент, когда оставалось еще видимым; затем почернело и угасло – на полу лежала мертвая женщина.

В следующую секунду ее лицо побелело как мел, щеки ввалились, конечности скрючились под ударом невидимого ветра. Женщина распрямилась, словно листок бумаги, брошенный в огонь, сделалась совершенно плоской, все тело свернулось вовнутрь. Она затрепетала и стала усыхать прямо на глазах, сперва вдвое меньше, затем вчетверо, в ней не осталось ничего человеческого, просто клочок искаженной плоти, извивающийся и уменьшающийся под ударами невидимого ветра.

Казалось, сама комната испустила вздох облегчения. Призрачный зеленый свет заливал все вокруг – тысячи крохотных огоньков: останки тела Анны Мостин вздрогнули в последний раз и исчезли, поглотив сами себя. Рики, вытянувшись вперед и опираясь уже на колени и руки, увидел, как снежинки падали на то место, где только что ее тело закрутило вихрем и унесло в забвение.

В тринадцати кварталах отсюда здание, что напротив дома Джона Джеффри на Монтгомери-стрит, обрушилось внутрь. Милли Шин услышала грохот взрыва и, когда подбежала к окну, успела увидеть, как фасад дома Евы Галли свернулся, словно картонка, а затем разлетелся по кирпичикам – вся конструкция рухнула в уже ревущий огонь, прямо в его центр.



– Рысь! – выдохнул Рики.

Дон оторвал взгляд от точки на полу, откуда исчезла Анна Мостин, и увидел воробья, сидевшего на подоконнике открытого окна. Птичка склонила голову набок, разглядывая всех троих. Дон и Рики начали потихоньку подползать к окну, а Питер все смотрел на опустевший пол, и тут воробей вспорхнул и вылетел из окна.

– Неужели конец? – спросил Питер. – Все кончено?

– Да, Питер, – сказал Рики. – Все кончено.

Двое взрослых, взглянув друг на друга, согласно кивнули. Дон поднялся и как бы лениво и нехотя подошел к окну: ничего, лишь уставшая и стихающая вьюга. Он повернулся к Питеру и обнял его.





20





– Как вы себя чувствуете? – спросил Дон.

– Он спрашивает, как я себя чувствую! – Рики сидел, привалившись к подушкам на кровати госпиталя в Бингэмптоне. – В пневмонии мало приятного. Она неблагоприятно сказывается на организме. Желаю вам никогда не болеть ею.

– Постараюсь, – сказал Дон. – Вы едва не умерли. Вам повезло: только-только открыли дорогу, и скорая привезла вас сюда. Если бы вы не выкарабкались, пришлось бы мне самому везти вашу жену во Францию этой весной.

– Только не говорите этого Стелле. Она примчится сюда и повыдергивает все эти трубочки, – Рики криво улыбнулся. – Она так мечтает о Франции, что готова укатить туда даже с таким самонадеянным молодым человеком, как вы.

– Сколько они собираются держать вас здесь?

– Еще две недели. Вообще-то я не так уж плох. Стелла умудрилась застращать сестер, так что уход за мной просто великолепный. Кстати, спасибо за цветы.

– Мне не хватает вас, – сказал Дон. – Питер тоже скучает.

– Да, – просто сказал Рики.

– Так все странно, что случилось с нами… Вы стали мне так дороги, и Питер… и Сирс, как… как никто, пожалуй, с тех пор, как я расстался с Альмой Мобли.

– Ну, мое-то мнение об этом вам известно. Я все вам выболтал под действием того укола, что мне сделал тогда молодой доктор. Клуб Фантазеров умер, да здравствует Клуб Фантазеров… Сирс как-то признался мне, что ему хотелось бы быть не таким старым. Тогда он застал меня врасплох, но сейчас я соглашусь с ним. Я очень хотел бы увидеть, как Питер Барнс взрослеет – хотел бы помочь ему. Прошу вас, сделайте это за меня. Мы обязаны ему жизнью, согласитесь.

– Конечно. Вот только мы ничем не обязаны вашей простуде.

– Там, в той комнате, я чувствовал себя абсолютно сбитым с толку.

– Как и я. Что ж, да хранит бог Питера. Я рад, что вы ему не сказали.

– Да уж. Он достаточно хватил горя. Но рысь надо подстрелить.

Дон кивнул.

– В противном случае, – продолжил Рики, – она вернется. И будет возвращаться снова и снова до тех пор, пока мы и все наши родственники не погибнут. Я слишком долго растил и поддерживал своих детей, чтобы мучиться мыслью о том, что им предстоит так страшно закончить жизнь. И мне неприятно говорить об этом, но придется: это ложится на ваши плечи.

– Разумеется, – кивнул Дон. – Ведь именно вы покончили с Грегори и Фэнни. А Питер – с их хозяйкой. Так что мне предстоит довершить дело.

– Я вам не завидую. Но очень верю в вас. Вы забрали нож?

– Да, подобрал его с пола.

– Отлично. Будет жаль, если он снова потеряется. Вы знаете, там, в той комнате, я нашел ответ на вопрос, долго мучивший Сирса, меня и других. Кажется, я понял, что было причиной сердечного приступа вашего дяди.

– Я, кажется, тоже, – сказал Дон. – Я лишь не знал, что вы тоже это заметили.

– Бедный Эдвард. Очевидно, он вошел в пустую комнату Джона, предполагая в худшем случае увидеть актрису в постели с Фредди Робинсоном. А она вместо этого – что? Сорвала с себя маску.

Теперь Рики выглядел очень уставшим, и Дон поднялся, чтобы уйти. Он положил на столик у кровати пачку газет и пакет с апельсинами.

– Дон? – даже голос старого адвоката выдавал усталость.

– Да?

– Перестаньте баловать меня. Лучше застрелите рысь.





21




Спустя три недели Рики наконец выписали из больницы, снегопады и метели полностью прекратились, и Милбурн, освободившись от блокады, выздоравливал, приходил в себя и набирался сил так же уверенно, как и старый адвокат. Поставщики добрались до продовольственных магазинов и супермаркетов: Рода Флэглер встретила Битси Андервуд в супермаркете «Бэй Три», густо покраснела и кинулась к ней с извинениями за выдранный клок волос.

– О, это были ужасные дни! – воскликнула Битси. – Ведь я бы поколотила вас, возьми вы первой ту проклятущую банку пюре.

Школы открылись; бизнесмены и банкиры вернулись к работе, открывая ставни и жалюзи и уныло глядя на кипы скопившихся на столах документов; на улицах Милбурна с каждым днем стало все больше и больше появляться любителей прогулок и пробежек. Анни и Энни, очаровательные официантки Хемфри Стэлледжа, погоревали по Льюису Бенедикту и вышли замуж за своих сожителей; они забеременели одна за другой с разницей в неделю. Если родятся мальчики, они назовут их Льюисами.

Кое-какой бизнес так и не возродился: несколько человек разорилось – ведь аренду и налог на собственность приходилось платить, даже если собственность погребена под снегом. Другие закрылись по более мрачным причинам. Леота Маллигэн подумала было продолжить управлять «Риальто», однако продала кинотеатр и землю под ним большой франшизе и через полгода вышла замуж за брата Кларка: Ларри был не таким романтиком, как Кларк, зато человеком надежным и компанейским и любил ее стряпню. Рики потихоньку закрывал свое дело, однако молодой адвокат из города уговорил его продать ему и адвокатскую практику, и доброе имя фирмы. Новый владелец оставил в штате Флоренс Куаст и сменил имена на табличках кабинета и у парадной двери здания. «Готорн и Джеймс» теперь стала называться «Готорн, Джеймс и Уиттэкер». «Жаль, что его фамилия не По», – пошутил Рики, однако Стелла сказала, что это не смешно.

Все это время Дон ждал. Когда он виделся с Рики и Стеллой, они говорили только о туристических проспектах, заваливших их кофейный столик; когда встречался с Питером Барнсом, разговор шел о Корнелле, о писателях, книги которых Питер читал, о том, как тяжело привыкал его отец к потере Кристины. Дважды Дон с Рики ездили на Плэзант Хилл и клали цветы на все могилы, появившиеся там после похорон Джона Джеффри. В одну линию тянулись могилы Льюиса, Сирса, Кларка Маллигэна, Фредди Робинсона, Харлана Ботца, Пенни Дрэгер, Джима Харди – так много пядей земли, еще не осевшей. А когда она осядет, всем поставят памятники. Кристину Барнс похоронили чуть подальше, на двойном участке, купленном Уолтером Барнсом. Семья Эльмера Скейлса покоилась ближе к вершине холма, на фамильном участке Скейлсов, приобретенном когда-то дедом Эльмера: вымытый временем каменный ангел охранял их покой. К его ногам они тоже всегда клали цветы.