История с привидениями

– Я все думаю: а вдруг ее там нет?

– Да там она, – сказал Рики и, взявшись за руку Питера, поднялся. – Здесь недалеко. Пойдемте.

Повернувшись лицом к ветру, Дон на мгновение ослеп; затем разглядел тысячи белых частичек, летящих ему навстречу плотным слоем, словно линия атаки. Широкие полупрозрачные полосы снежной пелены отрезали Рики и Питера, и он с трудом разглядел, как Рики махнул ему рукой: вперед.

Дон не понял, когда они очутились в Холлоу: в пурге все кварталы казались одинаковыми. Возможно, дома были здесь лишь немногим более обветшалыми: может, чуть меньше света в окнах, казавшихся недостижимо далекими. Когда-то он писал в своем дневнике, что дома здесь напоминали красно-кирпичные здания тридцатых годов: мысль об этом казалась невыразимо далекой. Сейчас темно-серый кирпич домов пятнали прямоугольники окон. И, несмотря на то что кое-где сквозь щели в шторах и ставнях сочился свет, район казался зловещим и абсолютно заброшенным. Дону вспомнилась еще одна опрометчивая мысль из дневника: «Если беда обрушится на Милбурн, она придет не из Холлоу». Беда пришла в Милбурн – пришла отсюда, из Холлоу, в солнечный октябрьский день пятьдесят лет назад.

Трое стояли в круге жидкого света уличного фонаря; Рики, пошатываясь, вглядывался через улицу в три абсолютно одинаковых высоких кирпичных дома напротив. Даже сквозь шум ветра Дон слышал, как он тяжело, со свистом дышит.

– Там, – хрипло проговорил Рики.

– Который из них?

– Не могу сказать, – ответил Рики и покачал головой. Снежное облако, слетевшее с охотничьей кепки, окутало его. – Не могу, – он напряженно вглядывался в метель, словно принюхиваясь и подавшись вперед, как гончая. Здание справа, здание в центре. Здание слева. Опять здание в центре. Он поднял руку с ножом и показал на окна третьего этажа. Занавесок в нем не было, а половина одного окна была открыта. – Вон там. Комната Эдварда. Да, это там.

Фонарь над ними погас, и вокруг стало совсем темно.

Дон пристально разглядывал окна пустого дома, почти не сомневаясь, что вот сейчас он увидит в одном из них манящее лицо, и страх, сильнее, чем мороз, сковал его.

– Ну вот, дождались, – сказал Рики. – Шторм оборвал линии электропередачи. Вы не боитесь темноты?

Они побрели через улицу.





17




Дон толчком открыл парадную дверь, и они ввалились в прихожую. Там стянули с лиц шарфы; в выстуженном холодном помещении дыхание вылетало изо рта облачками пара. Питер отряхнул снег с шапки и пальто; никто не заговаривал. Рики прислонился к стене: похоже, у него уже не хватит сил на то, чтобы одолеть лестницу. Мертвая лампочка висела над головами.

– Пальто, – шепнул Дон, боясь, что отсыревшая одежда будет сковывать движения; он положил топор на пол, расстегнул пальто и сбросил его. За пальто последовал второй шарф; грудь и руки все еще оставались стянуты узкими свитерами, однако плечам стало намного свободней. Питер тоже снял пальто и помог раздеться Рики.

Дон видел их призрачно-белые лица в темноте и подумал, что этот бой может оказаться последним: они вооружены тем же, чем расправились с Бэйтами, но все трое невероятно слабы. Глаза Рики были закрыты: он спиной прислонился к стене, расслабив мышцы, но лицо напоминало посмертную маску.

– Рики? – прошептал Дон.

– Минутку, – Рики поднес к лицу дрожащую руку и подышал на пальцы. Затем тяжело вздохнул, надолго задержал воздух и шумно выдохнул. – Порядок. Вам лучше идти первыми. Я прикрою тыл.

Дон нагнулся и подобрал топор. Питер за его спиной вытер об рукав лезвие ножа полковника Боуи. Дон нащупал каблуком нижнюю ступеньку и шагнул на нее. Затем оглянулся. Рики стоял за Питером, держась за стену рукой. Его глаза были опять закрыты.

– Мистер Готорн, может, вы останетесь? – прошептал Питер.

– Ни за что на свете.

И они начали подниматься, ведомые Доном. Когда-то состоятельные и перспективные молодые адвокаты, врач и семнадцатилетний сын священника ходили по этим ступеням: в двадцатых годах двадцатого века им всем было около двадцати. И по этим же ступеням поднялась женщина, которую они все боготворили, как он боготворил Альму Мобли. Он дошел до второй площадки и посмотрел вверх, на последний пролет. Частичкой разума он мечтал увидеть открытую дверь, пустую комнату, снег, наметенный из открытого окна…

Но вместо этого он увидел то, что заставило его отшатнуться назад. Питер заглянул ему через плечо и кивнул; и наконец Рики догнал их и посмотрел на дверь, выходящую на верхнюю площадку.

Фосфоресцирующий свет просочился из щели под дверью, заливая мягким зеленым сиянием саму дверь и последние ступени.

Они бесшумно поднялись наверх.

– Раз, два, – Дон вцепился свободной рукой в перила, – Три!

Втроем они навалились на дверь, и она слетела с петель.

Каждый из них отчетливо услышал одно и то же слово, но голос для каждого из них был различен:

– Здравствуйте.





18





Дон Вандерлей, совершенно потеряв ориентацию, резко обернулся на голос брата. Теплый свет заливал все вокруг, в уши ударил звук городского транспорта. Ноги и руки так ломило от холода, что он боялся, что отморозил их, – однако вокруг царило лето. Лето в Нью-Йорке. Он почти мгновенно узнал это место. Район Западных Пятидесятых был так знаком ему, потому что где-то совсем рядом располагалось кафе с вынесенными на улицу столиками – здесь он всегда встречал Дэвида, когда тот приезжал в Нью-Йорк.

Он чувствовал, что это не галлюцинация – или не просто галлюцинация. Он на самом деле находился сейчас в Нью-Йорке, и на дворе стояло лето. Дон почувствовал в руке тяжесть и, опустив глаза, увидел в ней топор. «Топор? Зачем?..» Он разжал пальцы, и топор словно выпрыгнул из ладони. Брат позвал его:

– Дон! Я здесь!

Да, он нес топор… Они видели зеленый свет… Он повернулся…

– Дон?

Он посмотрел через улицу и увидел на той стороне Дэвида: живой, здоровый и цветущий, брат стоял у одного из столиков, улыбался и махал ему рукой. Дэвид в легком голубом костюме, огромных дымчатых очках, дужки которых прятались в его выгоревших светлых волосах.

– Очнись! – перекрыл голос брата шум улицы.

Дон потер лицо замерзающими руками. Очень важно не показать Дэвиду своего смущения – тот пригласил его на ленч. Дэвид должен что-то ему рассказать.

«Нью-Йорк?»

Несомненно, это был Нью-Йорк, и это был несомненно Дэвид – он удивленно глядел на Дона и светился радостью от встречи, полный нетерпения начать свой рассказ. Дон опустил взгляд на тротуар. Топор исчез. Лавируя между машинами, он перебежал улицу и попал в объятия брата, запаха его сигар, хорошего шампуня, одеколона «Арамис». Он был здесь, а Дэвид был жив.

– Как чувствуешь себя? – спросил Дэвид.

– Я не здесь, а ты мертвый, – сорвалось у него с губ.

Дэвид взволнованно посмотрел на него, затем спрятал удивление за улыбкой:

– Знаешь, давай-ка присядем, братишка. И больше не говори таких вещей, – Дэвид придержал его за локоть и подвел к стулу под одним из зонтиков. Мартини со льдом в слезящемся стакане дожидался его на столике.

– Я не собираюсь… – начал Дон. Он тяжело опустился на стул; сильное движение Манхэттена струилось по улице; на другой стороне он прочитал название французского ресторана, блестевшее золотом на черном стекле. Замерзшие ноги чувствовали жар асфальта.

– Как же, не собираешься, – сказал Дэвид. – Я заказал тебе стейк, правильно? Не думаю, чтобы ты хотел пообедать чем-то очень уж изысканным, – он с симпатией смотрел на Дона через стол. Глаза прятались за модными очками, однако все лицо излучало доброту и радость. – Кстати, как тебе мой костюм? Я нашел его в твоем шкафу. Теперь, поскольку ты выписался из больницы, тебе придется побегать по магазинам, обновить свой гардероб. Можешь пользоваться моим кредитом у «Брукса». – Дон оглядел себя: телесного цвета летний костюм, коричневый с зеленым галстук, коричневые легкие туфли. На фоне элегантного Дэвида все выглядело немного старомодным и дешевым.

– А теперь взгляни на меня и скажи: похож я на мертвеца? – спросил, улыбаясь, Дэвид.

– Нет.

Дэвид радостно вздохнул:

– Ну слава богу! Порядок. Ты заставил меня немного поволноваться, дружок. Теперь: ты что-нибудь помнишь о том, что произошло?

– Нет. Больница?

– У тебя был колоссальный упадок сил, братишка. У докторов глаза на лоб лезли: они с подобным не сталкивались. Одной ногой стоял в могиле. Это случилось буквально сразу же, как ты закончил ту книгу.

– «Ночной сторож?»

– Какую же еще. Ты отключился, а когда приходил в себя, начинал что-то лепетать, все время нес какой-то бред о том, что я умер, а Альма Мобли – это нечто ужасное и загадочное. Ты будто витал в облаках. Если ты ничего не помнишь, так это последствия шоковой терапии. Теперь нам надо привести тебя в порядок. Я говорил с профессором Либерманом, и он пообещал подписать с тобой контракт на следующий год: ты ему очень по душе, Дон.

– Либерманом? Да нет, он же сказал, что я…

– Это произошло до того, как он узнал, насколько серьезно ты был болен. В общем, я увез тебя из Мексики и поместил в частную клинику в Ривердейле. Оплатил лечение. Сейчас принесут стейк. Допивай свой мартини.

Дон послушно выпил: такой знакомый вкус…

– Почему мне так холодно? – спросил он Дэвида. – Замерзаю…

– Последствия лечения, – Дон похлопал его по руке. – Врачи сказали, что пару дней именно так ты и будешь себя чувствовать: озноб, смущение, неуверенность в себе, а потом все пройдет. Уверяю тебя.

Официантка принесла их заказ. Дон позволил ей забрать бокал.

– Ты говорил такие странные вещи, – рассказывал ему брат. – Теперь, когда ты пришел в себя, ты поразишься, когда услышишь. Ты думал, что моя жена какое-то чудовище, убившее меня в Амстердаме, тебя было не переубедить. Врач сказал, что это ты так переживаешь ее потерю: потому-то ты так не хотел приехать ко мне и поговорить обо всем. Ты зациклился на мысли о том, что все описанное в твоем романе произошло на самом деле. Когда ты отправил рукопись своему агенту, ты засел в номере отеля, ничего не ел, не мылся – даже не поднимался со стула, чтоб сходить в туалет. Пришлось лететь в Мехико вызволять тебя.

– А где я был час назад? – спросил Дон.

– Тебе делали укол успокоительного. Потом посадили в такси и велели привезти сюда. Я подумал, тебе захочется снова посидеть тут. Место тебе знакомо.

– Я целый год пролежал в больнице?

– Больше. Почти два. А в последние несколько месяцев резко пошел на поправку.

– Но почему я ничего не помню?

– Все просто. Потому что не хотел помнить. Тебе самому кажется, что ты появился на свет пять минут назад. Но постепенно чувство времени вернется к тебе. И память. Ты можешь отдохнуть в нашем доме на Лонг-Айленде: солнце, песочек, море, женщины. Заманчиво?

Дон поморгал и огляделся вокруг. Тело содрогалось от холода. Высокая женщина шла по направлению к ним, ее тянула огромная овчарка на поводке – женщина была стройной и загорелой, солнцезащитные очки подняты на волосы, и на мгновение она показалась символом реальности, воплощением всего, что не грезилось и не снилось, что было не воображением, а восприятием здравого рассудка. Она была случайной, просто прохожей. Неужели все, что ему рассказывал Дэвид, и сам Дэвид – правда?