История с привидениями

Похоже, что и Питера убедили слова Сирса:

– Не знаю, удастся ли мне достичь такого мастерства, – сказал он, возвращая Сирсу улыбку.



«Что ж, – размышлял Дон, когда все ушли. – Голоса с пленок потерпели неудачу: прослушивание еще крепче сплотило их четверых. Критика Питера в адрес Сирса была полна юношеского максимализма, но в то же время стала и наградой, и Сирс по достоинству оценил ее».

Дон вернулся к магнитофону и, нахмурившись, нажал на кнопку «Play». Вкрадчивый поначалу, радостный ее голосок продолжал:

– …и об Алане Маккични, и все другие истории, которыми я старалась прикрыть от тебя истину. Я действительно страстно желала, чтоб ты понял: твоя интуиция намного сильнее и тоньше, чем у кого бы то ни было. Ты удивил даже Флоренс де Пейсер. Но что хорошего это дало? Как твоя Рэчел Вярни, я живу на свете с тех самых пор, как этот континент освещали лишь маленькие лесные костры, с тех самых пор, как американцы одевались в кожу и шкуры, и даже в те времена люди ненавидели нас, а мы платили им взаимностью. Твой род такой добродушный, и самодовольный, и самонадеянный – внешне: и такой неврастеничный, и трусливый, и так лелеет себя – внутренне. По правде, мы терпеть вас не можем, оттого что находим вас бесконечно скучными. Мы бы давно уже покончили с вашей цивилизацией, но сознательно жили на ее окраинах, вызывая восстания, и междоусобицу, и мелкую панику. Мы поселились в ваших снах и воображении, потому что только в них вы нам интересны.

Дон, ты делаешь роковую ошибку, если недооцениваешь нас. Разве можно победить облако, мечту, поэму? Человечество полностью в плену своего воображения. Хотите найти нас? Ищите в своем воображении, в своих снах. Но, несмотря на разговоры о воображении, мы неумолимо реальны – реальны, как ножи, поскольку разве они тоже не есть инструменты воображения? – и если мы захотим напугать вас, мы напугаем вас до смерти. Потому что вы умрете, Дон. Сначала твой дядя, затем доктор, потом Льюис. Потом Сирс, а за Сирсом – Рики. А следом за ними – и все остальные, кого бы вы ни призвали себе в помощь. По большому счету, Дональд, ты уже мертвец. Так что с тобой покончено. И Милбурн умрет вместе с тобой». Певучий луизианский акцент улетучился; из голоса исчезла даже женственность. В нем не осталось вообще ничего человеческого: – Я потрясу Милбурн до основания, Дон. Я и мои друзья вытянем клещами душу из этого жалкого городишки и раскрошим его кости своими клыками.

Зашипела пустая пленка, и Дон, сняв катушку с магнитофона, сунул ее в коробку. Двадцать минут спустя он убрал все катушки в коробки, сложил в стопки, затем перенес их в гостиную и долго и методично скармливал их огню камина: они дымились, извивались, отвратительно пахли и наконец таяли черными пузырями на пылающих поленьях. Если б Альма видела его сейчас, она бы смеялась.

«Дональд, ты уже мертвец».

– Черта с два! – громко сказал Дон. Он вспомнил измученное лицо Элеонор Харди, так быстро съеденное старостью; Альма десятилетиями потешалась над ним и Клубом Фантазеров, принижая их достижения и конструируя их трагедии, пряталась во мраке за фальшью маски и выжидала момента для смертельного прыжка.

«И Милбурн умрет вместе с тобой».

– Если только мы не ударим первыми, – сказал он пламени. – Если только мы на этот раз не подстрелим рысь.





III. Последний из Клуба Фантазеров





Разве можно победить облако, мечту, поэму?

Альма Мобли



– А что есть невинность? – спрашивал Нарцисс друга.

– Это значит воображать, что жизнь твоя – тайна, – отвечал его друг. – А точнее, воображать, что есть какая-то тайна между тобой и зеркалом.

– Понимаю, – сказал Нарцисс. – Это недуг, который вылечивается любованием своим отражением.





1




Около семи утра Рики Готорн повернулся на кровати и застонал. Паника и тревога наполняли его, и темнота настораживала: надо скорее вставать, надо что-то делать, чтобы предотвратить какую-то страшную трагедию.

– Рики? – пробормотала рядом Стелла.

– Все хорошо, все хорошо, – ответил он и сел.

Окно на противоположной стене спальни смотрело в серую темень, подернутую редкой рябью лениво падающих снежинок, огромных, напоминавших снежки. Рики слышал, как колотится сердце: бум, бум. Кому-то грозила страшная опасность; за мгновение до пробуждения он увидел образ и знал, кто это был – во сне. Теперь же он знал лишь то, что ему нельзя оставаться в постели. Он отвернул одеяло и спустил ногу на пол.

– Опять кошмар, милый? – хрипло прошептала Стелла.

– Нет. Не волнуйся, Стелла, все нормально, – он погладил ее плечо и поднялся с постели. Желание срочно действовать, торопиться, не отпускало. Рики сунул ноги в тапочки, натянул поверх пижамы халат и тихо подошел к окну.

– Хороший мой, ты чем-то расстроен? Иди ко мне.

– Не могу. – Он потер лицо: ощущение тревоги все еще билось в груди, как птица, тревоги о том, что кто-то близкий сейчас в смертельной опасности. Снег преобразил задний двор Готорнов в цепь блуждающих белых хребтов и ущелий.

И именно снег помог вспомнить: снег, дунувший на него из зеркала в доме Евы Галли, краткое видение Эльмера Скейлса, бегущего, пошатываясь, по глубокому снегу, и лицо фермера, искаженное принудительной обязательностью перед безжалостной красотой; он поднимает ружье – и разносит выстрелом что-то маленькое в кровавые клочья. Желудок Рики словно перевернулся, сильно заболело внутри. Он прижал ладонь к животу и снова застонал. Ферма Эльмера Скейлса! Там началась последняя сцена агонии Клуба Фантазеров.

– Рики, что случилось?


– Я что-то видел в зеркале, – сказал он, выпрямившись, поскольку боль отступила, и понял, что для Стеллы его слова – полная бессмыслица. – Я имею в виду… что-то с Эльмером. Мне надо срочно ехать к нему.

– Рики, семь утра, Рождество.

– Это не имеет значения.

– Ну как же ты поедешь. Позвони ему сначала.

– Да, – сказал он, уже выходя из спальни, – я попробую.

Он вышел на площадку лестницы – а тревога все звенела, текла по венам (бум, бум), – рванулся в гардеробную и, похватав одежду, подбежал к лестнице, торопясь и одеться, и успеть позвонить.

Снизу донесся явственный шум. Рики положил руку на перила и спустился.



Сирс, полностью одетый и с зимним пальто, переброшенным через руку, вышел ему навстречу. Привычное выражение агрессивной вежливости исчезло с его лица, сменившись выражением тревожной напряженности.

– И ты тоже… – сказал Сирс, видя ту же напряженность на лице Рики. – Извини, если разбудил.

– Я только что проснулся, – ответил Рики. – Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Возьми меня с собой.

– Не вмешивайся, – сказал Сирс. – Все, чего я хочу, это выйти отсюда, немного оглядеться – убедиться, что все в порядке. Я чувствую себя, как кошка на сковородке.

– Стелла подсказала дельную мысль. Давай сначала попробуем успокоиться. А потом съездим вдвоем.

Сирс покачал головой:

– Ты будешь сдерживать меня, Рики. В одиночку мне безопаснее.

– Перестань, – Рики положил руку на локоть Сирсу и повернул его к дивану. – Никто никуда не поедет, пока мы не попробуем дозвониться. А потом поговорим, что следует предпринять.

– Да не о чем говорить, – сказал Сирс, однако все же сел. Он развернулся так, чтобы видеть Рики, взявшего телефон и поставившего его на кофейный столик. – Ты помнишь его номер?

– Конечно, – Рики закончил набор. Гудки, гудки, гудки… Рики дождался десятого… двенадцатого. А сердце все также бешено билось: бум, бум.

– Бесполезно, – сказал Сирс. – Я поехал. Возможно, и не получится: такие дороги…

– Сирс, еще так рано, – сказал Рики, опуская трубку, – может, спят и не слышат звонка.

– В семь?.. – Сирс взглянул на свои часы. – В семь-десять рождественского утра? В доме, где восемь детей? Что-то не похоже. Нет, там явно неладно, и, если мне все же удастся добраться до фермы, я, по крайней мере, попытаюсь сделать так, чтобы не стало еще хуже. Я не собираюсь дожидаться, пока ты оденешься. – Сирс встал и начал надевать пальто.

– Может, лучше позвонишь Хардести – пусть вместо тебя съездит. Ты же знаешь, что я видел там, в доме.

– Ты шутишь, Рики? Хардести? Не говори глупости. Эльмер не будет стрелять в меня. И мы оба это знаем.

– Не будет, – печально подтвердил Рики. – Но так тревожно на душе, Сирс. Ева что-то такое творит – как тогда, с Джоном… Мы не должны позволить ей разделить нас. Если мы разбежимся кто куда – ей будет легче переловить нас поодиночке. О, я уверен, я точно знаю, что-то ужасное происходит там, но ты можешь навлечь еще большую беду, если поедешь туда один.

Сирс посмотрел сверху на умоляющего его Рики, и нетерпение на его лице растаяло.

– Стелла никогда не простит мне, если я возьму тебя, такого простуженного, с собой. И Дону понадобится по меньшей мере полчаса, чтоб добраться сюда. Рики, не задерживай меня.

– Мне никогда не удавалось заставить тебя делать то, что ты не хочешь делать.

– Верно, – сказал Сирс и застегнул пальто.

– Ты неисправим, Сирс.

– Да все такие. Ты можешь назвать кого-нибудь, кто «исправим»? Я и так уже потерял столько времени, так что не держи меня и не заставляй выслушивать, как ты будешь придумывать причины, вспоминая Гитлера, Альберта Де Сальвио, или Ричарда Шпека, или…

– Господи, что за чушь вы городите?! – Стелла стояла на пороге гостиной и поправляла руками волосы.

– Прибей гвоздями к дивану своего мужа и вливай в него горячий виски, пока я не вернусь, – сказал Сирс.

– Не отпускай его, Стелла, – попросил Рики. – Ему нельзя ехать одному.

– Это срочно? – спросила она.

– Ради всего святого… – тихо проговорил Сирс, и Рики кивнул.

– Тогда пусть едет. Надеюсь, ему удастся завести машину.

Сирс развернулся в сторону прихожей, и Стелла сделала шаг в сторону, пропуская его. Но прежде чем выйти, он оглянулся еще раз взглянуть на Рики и Стеллу:

– Я вернусь. Не волнуйся за меня, Рики.