История с привидениями

Они выбрались из машины. Сирс поднял меховой воротник пальто и шумно вздохнул:

– Подумать только, совсем недавно я отказывался ступить на пастбище нашего Вергилия, едва присыпанное первым снежком.

– А мне ненавистна сама мысль о том, чтобы опять войти в этот дом, – во весь голос заявил Рики.

Все трое вглядывались сквозь снежную рябь в темный силуэт здания.

– Честно говоря, мне никогда не приходилось вламываться в чужой дом, – сказал Сирс. – Как вы предполагаете это сделать?

– Питер говорил, что Джим Харди разбил стекло задней двери. Все, что нужно, – это подойти к ней и повернуть ручку.

– А если мы их увидим? Вдруг они ждут нас?

– Тогда зададим им трепку почище сержанта Йорка, – сказал Рики. – Если удастся. Вы помните сержанта Йорка, Дон?

– Нет, – ответил Дон. – Я даже не помню Оди Мерфи. Пойдемте.

Он шагнул в сугроб, оставленный бульдозером. Лоб его уже замерз настолько, что казался стальной пластиной, вживленной под кожу. Когда они с Рики забрались на вершину сугроба, то повернулись к Сирсу, стоявшему, как маленький мальчик, с вытянутыми руками, и потащили его наверх. Сирс обрушился на гребень сугроба, словно кит, вылетевший на риф, и затем уже втроем они нарушили почти нетронутую снежную белизну Монтгомери-стрит.

Снег был выше колена. Дон догадался, что два старика ждут, когда он двинется первым, и побрел по улице к дому Анны Мостин, стараясь ступать в глубокие следы, оставленные кем-то ранее. Рики последовал за ним. Сирс же, взяв немного в сторону, тяжело шагал по целине.

Почти двадцать минут они пробивались к дому. Когда все трое наконец остановились у цели, Сирс и Рики опять выжидательно уставились на него, и Дон понял, что они не двинутся, пока он их не заставит:

– Одно радует – внутри будет теплее, – приободрил он их.

– Мне ненавистна сама мысль о том, чтобы опять войти в этот дом, – повторил Рики, но уже не так громко.

– Ты уже говорил, – напомнил Сирс. – С той стороны, Дон?

– Да, пойдемте за дом.

Он снова прокладывал путь. Пока они плыли по пояс в снегу, за спиной все время чихал Рики. Как тогда Джим Харди и Питер Барнс, они остановились у окна боковой стены дома и заглянули в него – комната была пуста.

– Никого, – констатировал Дон и двинулся за угол.

Он нашел разбитое Джимом оконце и, как только Рики встал рядом с ним на ступеньку заднего крыльца, протянул руку и повернул ручку кухонной двери. Тяжело дыша, подтянулся Сирс.

– Входите скорей, – сказал Сирс. – Я замерзаю.

Это было одно из самых смелых заявлений, какие приходилось слышать Дону, и ответить на него он должен был с не меньшим мужеством. Он толкнул дверь и шагнул в кухню дома Анны Мостин. Сирс и Рики последовали за ним.

– Ну, вот мы и пришли, – сказал Рики. – Подумать только, пятьдесят лет… Разделимся?

– Что, страшно, Рики? – спросил Сирс, нетерпеливо стряхивая снег с пальто. – Я поверю в этих упырей только в том случае, если увижу их. Вы с Доном можете осмотреть комнаты наверху. А я обойду этот этаж и подвал.

И если предыдущее заявление было проявлением мужества, то это, подумал Дон, – проявлением дружбы: никто из них не хотел оставаться здесь один.

– Договорились, – ответил он. – Я тоже буду удивлен, если нам что-то удастся обнаружить. Ну что ж, приступим.

Выйдя из кухни в коридор первым, Сирс скомандовал:

– Ступайте. За меня не волнуйтесь. Так мы сэкономим время и чем быстрее управимся, тем лучше.

Дон был уже на лестнице, но Рики вдруг задержался и повернулся к Сирсу:

– Если увидишь что-нибудь – кричи.





3




Дон и Рики остались одни на лестнице.

– Здесь все было совершенно иначе, – заметил Рики. – Совсем по-другому, понимаете? Тогда здесь было так красиво. Комнаты внизу – и ее комната там, наверху. Очень красиво…

– И у Альмы дома тоже, – сказал Дон. Рики слышал тяжелые шаги Сирса. Его вдруг охватила тревога. – Что такое?

– Ничего.


– Скажите. У вас так изменилось лицо…

Рики покраснел:

– Это дом, который нам снился. Помните наши ночные кошмары? Голый пол, голые стены, пустые комнаты, и кто-то тяжело ходит внизу, как Сирс сейчас. Именно с этого и начинался кошмар. Когда он нам снится, мы лежим в спальне – вон там наверху, – он показал на лестницу. – На последнем этаже, – Рики поднялся на пару ступенек. – Мне надо посмотреть. Я должен заглянуть в ту комнату. Может, это поможет… остановить кошмары.

– Я иду с вами, – сказал Дон.

Дойдя до площадки, Рики резко остановился:

– Питер вам рассказывал… Не здесь ли все произошло? – он показал на темный широкий мазок на стене.

– Здесь. На этом месте Бэйт убил Джима Харди, – Дон невольно сглотнул. – Давайте лучше не останавливаться…

– Я не против, если мы разделимся, – быстро проговорил Рики. – Почему бы вам не осмотреть бывшую спальню Евы и комнаты, что выходят на следующую площадку, а я пройдусь по верхнему этажу, хорошо? Так будет быстрее. Если я что-то найду, я позову вас. Мне тоже не терпится поскорее убраться отсюда – мне здесь не по себе.

Дон согласно кивнул. Рики пошел наверх, а Дон повернул и распахнул дверь в спальню Евы Галли.



Тишина и запустение; затем – шум невидимой толпы: приглушенное шарканье ног, шепот, шуршание бумаги. Поколебавшись, Дон шагнул в пустую комнату, и дверь вдруг с треском захлопнулась у него за спиной.

– Рики? – спросил он, его голос звучал не громче этих странных шепотков. Сумрачный свет иссяк, и, как только он перестал видеть границы, Дону показалось, что комната стала намного просторнее, – потолок и стены раздвинулись вверх и вширь, оставив его в нематериальном пространстве, выхода из которого он не знал. Холодный рот прижался к его уху, и он услышал (или подумал?): «Добро пожаловать!» Он резко выбросил руку в боковом свинге к источнику звука, запоздало подумав, что рот, как и приветствие, существовали лишь в его мыслях. Кулак встретил пустоту.

Словно в шутку, кто-то сделал ему подсечку, и он больно приземлился на руки и колени. Под ладонями он ощутил ворс ковра – тот постепенно приобретал синий цвет – и понял, что снова различает окружение. Дон поднял голову и увидел стоящего перед ним седоволосого мужчину в блейзере того же цвета, что и ковер, и серых слаксах над начищенными до зеркального блеска черными мокасинами: блейзер прикрывал небольшое аристократическое брюшко. Мужчина печально и сочувствующе улыбнулся ему сверху вниз и протянул руку; за его спиной еще кто-то пошевелился. Дон сразу же понял, кто это был.

– Не ушибся, Дон? – спросил он. – Держи руку. – Он помог подняться. – Молодец, что решился. Мы ждали тебя.

– Я вас знаю, – сказал Дон, – вас зовут Роберт Мобли.

– Ну, разумеется. Ты же читал мои мемуары. Хотя ты не очень-то любезно отзывался о них. Но это не важно, мой мальчик, совсем не важно. Можешь не извиняться.

Дон оглядел комнату: необъятных размеров покатый пол оканчивался небольшой сценой. Дверей нигде не видно, и блеклые стены вздымались почти на соборную высоту: где-то вверху мигали крошечные лампочки. Под этим фальшивым небом собралось человек пятьдесят – шестьдесят – как будто на вечеринку. В дальнем конце комнаты, где расположился небольшой бар, Дон заметил Льюиса Бенедикта в куртке хаки и с бутылкой пива в руке. Он беседовал с мужчиной в сером костюме с ввалившимися щеками и ясными печальными глазами – вероятно, с доктором Джоном Джеффри.

– Вы здесь, наверное, с сыном? – спросил Дон.

– Шелби? Конечно. Вон Шелби, – Роберт кивнул в направлении юноши, улыбнувшегося ему в ответ. – Мы собрались здесь, чтобы посмотреть одно необычное представление, которое обещает быть поистине захватывающим.

– И все ждали меня?

– Разумеется, Дональд! Без тебя ничего бы не получилось.

– Я ухожу.

– Уходишь? Да что с тобой, мальчик мой, ты не можешь взять и уйти! Тебе же надо отдать распоряжение к началу, и потом ты, наверное, уже заметил, что здесь нет ни одной двери. Тебе совершенно нечего опасаться – тебе ничто и никто не угрожает. Это же всего лишь развлечение, вот увидишь – театр теней, картины… И все.

– Идите к черту! – сказал Дон. – Мы это уже проходили.

– Ты имеешь в виду Ами Монктон? Господи, да она еще совсем ребенок. Ты себе не представляешь…

Но Дон уже отвернулся и пошел к дальней стене.

– Не делай этого, юноша! – крикнул Мобли вслед. – Ведь ты должен остаться с нами до окончания представления!

Дон толкнул обеими руками стену, чувствуя, что все в комнате смотрят на него. Стену покрывала материя, напоминающая зеленое сукно, но под ней скрывалось что-то холодное и твердое, как металл. Он взглянул наверх, на подмигивающие светлые точки. Потом похлопал ладонью по стене – ни задрапированной двери, ни глухого отзвука – ничего, кроме сплошной стальной поверхности.

Невидимое освещение угасло, а следом и имитация звезд. Двое держали его – один за руку, другой за плечо. Они силой развернули его лицом к сцене, освещенной единственным лучом прожектора. В центре желтого круга света появилась афиша, а на ней надпись:

РЭБИТФУТ ДЕ ПЕЙСЕР ПРОДАКШНЗ ИМЕЕТ ЧЕСТЬ ПРЕДСТАВИТЬ



Из темноты вынырнула рука с табличкой поменьше:

КРАТКОЕ ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ОТ НАШЕГО СПОНСОРА



Занавес взмыл вверх и явил взору телевизионный экран. Дону сначала показалось, что он пустой, потом на бледном экране стали проявляться детали: красная кирпичная стена, «снег», ставший вдруг настоящим снегом. И вдруг полная картина словно вывалилась с экрана на него.

Это был вид Монтгомери-стрит с острого высокого угла, очевидно с крыши дома Анны Мостин. И сразу же появились действующие лица. Он, Сирс Джеймс и Рики Готорн стояли посередине улицы: он и Рики вглядывались в дом, пока были в кадре, потом – Сирс, смотревший себе под ноги, будто второй кадр сознательно показали в контраст первому. Звука не было, и Дон не мог вспомнить, что они сказали друг другу, перед тем как отправиться к дому. Следующие три быстрых кадра – три лица крупным планом: с инеем на бровях они напоминали морских пехотинцев, проводивших операцию по очистке от противника захваченной территории где-то в Арктике. Судя по усталому, простуженному виду Рики, ему было совсем худо – на улице Дон не заметил этого.

Потом в кадре появилась его рука, тянущаяся к разбитому оконцу. Наружная камера проводила их троих в дом, затем вторая – через кухню в темную прихожую и коридор. Еще один немой разговор; третья камера повела Дона и Рики вверх по лестнице, Рики остановился, показал рукой на кровь на стене. Его умное лицо исказилось болью – Дон вспомнил это выражение. Они разделились, и Дон исчез с экрана в тот момент, когда открыл дверь в спальню Анны Мостин.