История с привидениями
Часть 49 из 87 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
На мгновение кромешная тьма окружила их.
– Зажги другую, – прошептал Питер.
– Нет, так лучше. Снаружи не увидят. Погоди, глаза сейчас привыкнут.
Пять-шесть секунд они молча стояли в темноте, пока память о свете не исчезла с сетчатки; потом еще немного – пока окружающие предметы не приняли обычные очертания.
Питер услышал какой-то шум в доме и подпрыгнул.
– Да не дергайся ты!
– Что это было? – шепнул Питер и услышал нотки истерики в своем голосе.
– Ступенька скрипнула. Задняя дверь захлопнулась. Ничего.
Питер коснулся пальцами лба и почувствовал, как они дрожат.
– Слушай. Мы разговаривали, стучали по стенам, мы разбили окошко, – как думаешь, она бы вышла, если бы была дома?
– Наверно.
– О’кей. Посмотрим на втором этаже.
Джим схватил его за рукав куртки и потащил из гостиной обратно в коридор. Там он отпустил Питера и повел его к лестнице.
Наверху было совсем темно – здесь начиналась другая территория. Глядя на тающие в сумраке ступени, Питер ощутил более глубокое беспокойство, чем когда он только вошел в дом.
– Ты поднимайся, я постою здесь.
– Хочешь побыть один, в темноте?
Питер попытался сглотнуть, но не смог. Он покачал головой.
– Хорошо. Но все равно надо сходить, наверху точно что-то есть.
Джим поставил ногу на вторую ступеньку. Они были не покрашены, дорожка отсутствовала. Он сделал шаг наверх, оглянулся.
– Идешь? – и начал подниматься, шагая через ступеньку. Питер смотрел: когда Джим одолел половину лестницы, он заставил себя идти следом.
Свет включился, когда Джим был уже наверху, а Питер поднялся на две трети пролета ступеней.
– Здравствуйте, молодые люди, – донесся глубокий спокойный голос с нижней ступеньки.
Джим Харди взвизгнул.
Питер скатился на несколько ступенек вниз и, наполовину парализованный страхом, увидел, что летит прямо в объятия мужчины, глядевшего вверх на них.
– Разрешите проводить вас к хозяйке, – продолжил он, одарив их мертвой улыбкой. Питеру он показался невероятно странным: голубая вязаная шапочка поверх светлых вьющихся волос, на носу – черные очки; одет в рабочий комбинезон, а лицо – изжелта-бледное, цвета слоновой кости. Это был тот, с площади. – Она будет очень рада снова встретиться с вами, – сказал мужчина. – Поскольку вы первые ее гости, вас ждет особо теплый прием. – Он широко улыбнулся и начал подниматься по ступеням к ним.
Поднявшись лишь на пару ступенек, он поднял руку и стянул голубую шапочку… и светлые завитушки – парик – вместе с ней.
Когда он снял очки, они увидели его глаза – немигающие, горящие золотисто-желтым светом.
9
Стоя у окна своего номера и глядя на обесточенную часть Милбурна, Дон услышал отдаленные рулады саксофонов и тромбонов и подумал: «Доктор Рэбитфут в городе».
За спиной зазвонил телефон.
Сирс смотрел на дверь библиотеки, прислушиваясь к быстрым шажкам на лестнице, когда зазвонил телефон. Не отвечая, он отпер дверь, распахнул ее. Лестница была пуста.
Он повернулся, чтобы снять трубку.
Льюис Бенедикт, чей особняк находился в самой отдаленной части района, оставшегося без электричества, не слышал ни музыки, ни топота детских шагов. Слышал он – принесенный ветром, или воспоминаниями, или просто сквозняком – самый для него мучительный из всех звуков на земле: печальный и едва уловимый голос его покойной жены, зовущий снова и снова: «Льюис… Льюис…» Уже много дней он слышит его. Когда зазвонил телефон, он вздохнул с облегчением.
И с тем же облегчением он услышал в трубке голос Рики:
– Я тут в темноте совсем с ума схожу. Я говорил с Сирсом и племянником Эдварда, и Сирс любезно согласился с тем, что мы могли бы все собраться сейчас у него. Я думаю, это просто необходимо. Согласен? Тогда приезжай, пожалуйста.
Рики подумал, что молодой человек выглядит как истинный член Клуба Фантазеров. Под маской общительности, однако, пряталось крайне нервозное состояние. Он вытянулся в одном из восхитительных кожаных кресел Сирса, он потягивал виски и осматривал (с оттенком удивления, как когда-то его дядя) интерьер заветной библиотеки (казалась ли она ему такой же старомодной, какой называл ее Эдвард?), он говорил спокойно, делая паузы, но за всем этим скрывалось напряжение.
Возможно, это роднит его с нами, думал Рики, и видел, что Дон был человеком такого типа, с которым они могли бы сдружиться много-много лет назад; родись он на сорок лет раньше, он стал бы одним из них, словно по «праву рождения».
Однако он все еще хранил свои секреты. Рики не мог себе представить, что имел в виду Дон Вандерлей, спрашивая их о том, слышали ли они музыку сегодня вечером. Несмотря на давление, он ничего не объяснял; они продолжали настаивать, и он сказал:
– У меня возникло чувство, что все происходящее имеет прямое отношение к моему роману.
Это утверждение, показавшееся бы эгоистичным в любое другое время, взволновало их; каждый заерзал в своем кресле.
– Не то ли это, для чего мы вас сюда пригласили? – спросил Сирс.
И тогда он начал объяснять: Рики с удивлением слушал рассказ Дона о замысле его новой книги, и описание характера Доктора Рэбитфута, и как он услышал музыку перед самым звонком.
– Не хотите ли вы сказать, что происходящее в нашем городе является событиями из ненаписанной книги? – спросил недоверчиво Сирс. – Это чистейшей воды вздор.
– Или же… – задумчиво произнес Рики, – если не… Нет, я даже не знаю, как правильно выразиться. Или же события, происходящие здесь, в Милбурне, сфокусировались в последнее время… на чем-то, чего не было прежде.
– То есть этим фокусом стал я, – сказал Дон.
– Не знаю.
– Вздор, – вмешался Сирс. – Сфокусировались, расфокусировались… Просто мы умудрились и продолжаем умудряться запугивать себя все больше и больше – вот и все, что случилось. Вот он где, ваш фокус. И видения романиста тут абсолютно ни при чем.
Льюис, внешне безучастный ко всему, сидел, погруженный в какую-то свою собственную тайну. Рики спросил его, что он думает по этому поводу, и тот ответил:
– Извини. Я думал о другом. Разреши, я себе приготовлю еще выпить, Сирс?
Сирс мрачно кивнул; Льюис пил вдвое больше обычного, словно то, что на их сегодняшнее заседание он приехал в старой рубашке и твидовом пиджаке, давало ему право нарушать еще одну традицию Клуба.
– И что же якобы свидетельствует об этом загадочном фокусе? – задиристо спросил Сирс.
– Вам это известно так же, как и мне. Прежде всего, смерть Джона.
– Совпадение, – парировал Сирс.
– Овцы Эльмера – и все убитые животные.
– Ха, марсиане Хардести.
– А вы не помните, что говорил нам Хардести? Что это игра – развлечение какого-то не известного нам существа. Более того. Фредди Робинсон. Бедняжка Ри Дэдам. Я чувствовал еще за месяцы до всего этого, что наши истории пробуждают к жизни что-то такое… И я боюсь, очень боюсь, что это не последние человеческие жертвы. Я утверждаю, что нашим жизням и жизням многих жителей города может грозить опасность.
– Тем не менее я остаюсь при своем. Вам несомненно удалось запугать себя, – упорствовал Сирс.
– Мы все запуганы, – уточнил Рики. Голос его охрип от простуды, в горле першило, но он заставил себя продолжить. – Да, все мы. Но вот о чем я думаю. Приезд Дона стал последней частью головоломки – и когда все мы объединились с ним, то силы эти, или, не знаю, зовите это как угодно, всколыхнулись. Их пробудили к жизни: мы – нашими историями, Дон – своей книгой и воображением. Мы видим, но не верим своим глазам; мы чувствуем, как какие-то люди наблюдают за нами, кровавые события преследуют нас, но не признаемся себе в этом и отвергаем, гоним от себя как глупые фантазии. Нам снятся кошмары, но мы пытаемся забыть их. А между тем три человека уже погибли.
Льюис посмотрел на ковер под ногами, затем нервно покрутил пепельницу, стоявшую перед ним на столе:
– Мне сейчас припомнились мои слова, что я сказал Фредди Робинсону, когда недавно вечером он подкараулил меня у дома Джона. Я сказал, что кто-то прихлопывает нас как мух.
– Но почему ты считаешь молодого человека, которого до недавних пор никто из нас в глаза не видел, решающим звеном или, как ты выразился, «последним элементом»? – спросил Сирс.
– Может, потому, что он племянник Эдварда? – ответил вопросом Рики. И вдруг с огромным облегчением подумал: «Слава богу, что дети не приедут сюда на Рождество». – Да. Потому что он – племянник Эдварда.
Трое пожилых мужчин почти осязаемо чувствовали опасность тех, как сказал Рики, «сил», что грозили им. Трое запуганных мужчин, освещенные жарким пламенем свечей, оглянувшись назад, взирали на свое прошлое.
– Может и так, – наконец откликнулся Льюис. Он осушил стакан. – Вот только я не понимаю, при чем здесь Фредди Робинсон. Он просил меня встретиться с ним – дважды звонил мне. А я просто отделался от него. Смутным обещанием как-нибудь где-нибудь встретиться.
Сирс спросил:
– Он хотел что-то рассказать тебе?
– Я не позволил ему даже попробовать. Боялся, что он пытается продать мне страховку.
– Почему ты так решил?
– Потому что он говорил что-то о том, что нам якобы угрожало.
Снова воцарилось молчание.
– Зажги другую, – прошептал Питер.
– Нет, так лучше. Снаружи не увидят. Погоди, глаза сейчас привыкнут.
Пять-шесть секунд они молча стояли в темноте, пока память о свете не исчезла с сетчатки; потом еще немного – пока окружающие предметы не приняли обычные очертания.
Питер услышал какой-то шум в доме и подпрыгнул.
– Да не дергайся ты!
– Что это было? – шепнул Питер и услышал нотки истерики в своем голосе.
– Ступенька скрипнула. Задняя дверь захлопнулась. Ничего.
Питер коснулся пальцами лба и почувствовал, как они дрожат.
– Слушай. Мы разговаривали, стучали по стенам, мы разбили окошко, – как думаешь, она бы вышла, если бы была дома?
– Наверно.
– О’кей. Посмотрим на втором этаже.
Джим схватил его за рукав куртки и потащил из гостиной обратно в коридор. Там он отпустил Питера и повел его к лестнице.
Наверху было совсем темно – здесь начиналась другая территория. Глядя на тающие в сумраке ступени, Питер ощутил более глубокое беспокойство, чем когда он только вошел в дом.
– Ты поднимайся, я постою здесь.
– Хочешь побыть один, в темноте?
Питер попытался сглотнуть, но не смог. Он покачал головой.
– Хорошо. Но все равно надо сходить, наверху точно что-то есть.
Джим поставил ногу на вторую ступеньку. Они были не покрашены, дорожка отсутствовала. Он сделал шаг наверх, оглянулся.
– Идешь? – и начал подниматься, шагая через ступеньку. Питер смотрел: когда Джим одолел половину лестницы, он заставил себя идти следом.
Свет включился, когда Джим был уже наверху, а Питер поднялся на две трети пролета ступеней.
– Здравствуйте, молодые люди, – донесся глубокий спокойный голос с нижней ступеньки.
Джим Харди взвизгнул.
Питер скатился на несколько ступенек вниз и, наполовину парализованный страхом, увидел, что летит прямо в объятия мужчины, глядевшего вверх на них.
– Разрешите проводить вас к хозяйке, – продолжил он, одарив их мертвой улыбкой. Питеру он показался невероятно странным: голубая вязаная шапочка поверх светлых вьющихся волос, на носу – черные очки; одет в рабочий комбинезон, а лицо – изжелта-бледное, цвета слоновой кости. Это был тот, с площади. – Она будет очень рада снова встретиться с вами, – сказал мужчина. – Поскольку вы первые ее гости, вас ждет особо теплый прием. – Он широко улыбнулся и начал подниматься по ступеням к ним.
Поднявшись лишь на пару ступенек, он поднял руку и стянул голубую шапочку… и светлые завитушки – парик – вместе с ней.
Когда он снял очки, они увидели его глаза – немигающие, горящие золотисто-желтым светом.
9
Стоя у окна своего номера и глядя на обесточенную часть Милбурна, Дон услышал отдаленные рулады саксофонов и тромбонов и подумал: «Доктор Рэбитфут в городе».
За спиной зазвонил телефон.
Сирс смотрел на дверь библиотеки, прислушиваясь к быстрым шажкам на лестнице, когда зазвонил телефон. Не отвечая, он отпер дверь, распахнул ее. Лестница была пуста.
Он повернулся, чтобы снять трубку.
Льюис Бенедикт, чей особняк находился в самой отдаленной части района, оставшегося без электричества, не слышал ни музыки, ни топота детских шагов. Слышал он – принесенный ветром, или воспоминаниями, или просто сквозняком – самый для него мучительный из всех звуков на земле: печальный и едва уловимый голос его покойной жены, зовущий снова и снова: «Льюис… Льюис…» Уже много дней он слышит его. Когда зазвонил телефон, он вздохнул с облегчением.
И с тем же облегчением он услышал в трубке голос Рики:
– Я тут в темноте совсем с ума схожу. Я говорил с Сирсом и племянником Эдварда, и Сирс любезно согласился с тем, что мы могли бы все собраться сейчас у него. Я думаю, это просто необходимо. Согласен? Тогда приезжай, пожалуйста.
Рики подумал, что молодой человек выглядит как истинный член Клуба Фантазеров. Под маской общительности, однако, пряталось крайне нервозное состояние. Он вытянулся в одном из восхитительных кожаных кресел Сирса, он потягивал виски и осматривал (с оттенком удивления, как когда-то его дядя) интерьер заветной библиотеки (казалась ли она ему такой же старомодной, какой называл ее Эдвард?), он говорил спокойно, делая паузы, но за всем этим скрывалось напряжение.
Возможно, это роднит его с нами, думал Рики, и видел, что Дон был человеком такого типа, с которым они могли бы сдружиться много-много лет назад; родись он на сорок лет раньше, он стал бы одним из них, словно по «праву рождения».
Однако он все еще хранил свои секреты. Рики не мог себе представить, что имел в виду Дон Вандерлей, спрашивая их о том, слышали ли они музыку сегодня вечером. Несмотря на давление, он ничего не объяснял; они продолжали настаивать, и он сказал:
– У меня возникло чувство, что все происходящее имеет прямое отношение к моему роману.
Это утверждение, показавшееся бы эгоистичным в любое другое время, взволновало их; каждый заерзал в своем кресле.
– Не то ли это, для чего мы вас сюда пригласили? – спросил Сирс.
И тогда он начал объяснять: Рики с удивлением слушал рассказ Дона о замысле его новой книги, и описание характера Доктора Рэбитфута, и как он услышал музыку перед самым звонком.
– Не хотите ли вы сказать, что происходящее в нашем городе является событиями из ненаписанной книги? – спросил недоверчиво Сирс. – Это чистейшей воды вздор.
– Или же… – задумчиво произнес Рики, – если не… Нет, я даже не знаю, как правильно выразиться. Или же события, происходящие здесь, в Милбурне, сфокусировались в последнее время… на чем-то, чего не было прежде.
– То есть этим фокусом стал я, – сказал Дон.
– Не знаю.
– Вздор, – вмешался Сирс. – Сфокусировались, расфокусировались… Просто мы умудрились и продолжаем умудряться запугивать себя все больше и больше – вот и все, что случилось. Вот он где, ваш фокус. И видения романиста тут абсолютно ни при чем.
Льюис, внешне безучастный ко всему, сидел, погруженный в какую-то свою собственную тайну. Рики спросил его, что он думает по этому поводу, и тот ответил:
– Извини. Я думал о другом. Разреши, я себе приготовлю еще выпить, Сирс?
Сирс мрачно кивнул; Льюис пил вдвое больше обычного, словно то, что на их сегодняшнее заседание он приехал в старой рубашке и твидовом пиджаке, давало ему право нарушать еще одну традицию Клуба.
– И что же якобы свидетельствует об этом загадочном фокусе? – задиристо спросил Сирс.
– Вам это известно так же, как и мне. Прежде всего, смерть Джона.
– Совпадение, – парировал Сирс.
– Овцы Эльмера – и все убитые животные.
– Ха, марсиане Хардести.
– А вы не помните, что говорил нам Хардести? Что это игра – развлечение какого-то не известного нам существа. Более того. Фредди Робинсон. Бедняжка Ри Дэдам. Я чувствовал еще за месяцы до всего этого, что наши истории пробуждают к жизни что-то такое… И я боюсь, очень боюсь, что это не последние человеческие жертвы. Я утверждаю, что нашим жизням и жизням многих жителей города может грозить опасность.
– Тем не менее я остаюсь при своем. Вам несомненно удалось запугать себя, – упорствовал Сирс.
– Мы все запуганы, – уточнил Рики. Голос его охрип от простуды, в горле першило, но он заставил себя продолжить. – Да, все мы. Но вот о чем я думаю. Приезд Дона стал последней частью головоломки – и когда все мы объединились с ним, то силы эти, или, не знаю, зовите это как угодно, всколыхнулись. Их пробудили к жизни: мы – нашими историями, Дон – своей книгой и воображением. Мы видим, но не верим своим глазам; мы чувствуем, как какие-то люди наблюдают за нами, кровавые события преследуют нас, но не признаемся себе в этом и отвергаем, гоним от себя как глупые фантазии. Нам снятся кошмары, но мы пытаемся забыть их. А между тем три человека уже погибли.
Льюис посмотрел на ковер под ногами, затем нервно покрутил пепельницу, стоявшую перед ним на столе:
– Мне сейчас припомнились мои слова, что я сказал Фредди Робинсону, когда недавно вечером он подкараулил меня у дома Джона. Я сказал, что кто-то прихлопывает нас как мух.
– Но почему ты считаешь молодого человека, которого до недавних пор никто из нас в глаза не видел, решающим звеном или, как ты выразился, «последним элементом»? – спросил Сирс.
– Может, потому, что он племянник Эдварда? – ответил вопросом Рики. И вдруг с огромным облегчением подумал: «Слава богу, что дети не приедут сюда на Рождество». – Да. Потому что он – племянник Эдварда.
Трое пожилых мужчин почти осязаемо чувствовали опасность тех, как сказал Рики, «сил», что грозили им. Трое запуганных мужчин, освещенные жарким пламенем свечей, оглянувшись назад, взирали на свое прошлое.
– Может и так, – наконец откликнулся Льюис. Он осушил стакан. – Вот только я не понимаю, при чем здесь Фредди Робинсон. Он просил меня встретиться с ним – дважды звонил мне. А я просто отделался от него. Смутным обещанием как-нибудь где-нибудь встретиться.
Сирс спросил:
– Он хотел что-то рассказать тебе?
– Я не позволил ему даже попробовать. Боялся, что он пытается продать мне страховку.
– Почему ты так решил?
– Потому что он говорил что-то о том, что нам якобы угрожало.
Снова воцарилось молчание.