История с привидениями
Часть 44 из 87 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Лады! – Харди повернулся к Питеру. – Хочешь знать, что я видел? Во всяком случае, меня точно видели. Знаешь кто? Какой-то ребенок сидел на крыше и, кажется, все это время наблюдал за мной.
Это было полной неожиданностью:
– Ребенок? Бред. Уже почти три часа ночи. И холодина… Да и на ту крышу не залезть. Мы в детстве много раз пытались – никак.
– А он там сидел и глазел на меня. И еще одна пикантная подробность. – Харди свирепо бросил машину в крутой поворот за угол и чуть не снес ряд почтовых ящиков на тротуаре. – Он был босиком. Мне показалось, что и без рубашки к тому же.
Питер совсем притих.
– Он мне сделал ручкой. Я и смотался. А Робинсон – покойник, я думаю. Так ты понял – если спросят, мы всю ночь дулись в покер.
– Как скажешь.
– Как скажу.
У Омара Норриса было тяжкое пробуждение. После того как жена вышвырнула его из дома, он провел ночь в своем, как он считал, последнем прибежище – одном из старых вагонов близ заброшенного железнодорожного вокзала, – и если он, совершенно отупев от пьянства, и слышал во сне какой-то шум, то уже не помнил об этом. Поэтому он страшно разозлился, рассмотрев в том, что он поначалу принял за кучу старых грязных тряпок на путях, труп человека. Он не сказал «Опять!.. Только не это!» (сказал-то он «Черт, дело дрянь!»), но «Опять!.. Только не это!» – прозвучало в его душе.
4
В последующие дни и ночи в Милбурне происходили события разной степени значимости. Некоторые из этих событий показались вовлеченным в них людям обыденными, некоторые – сбивающими с толку и досадными, другие же – важными и впечатляющими: однако все они являлись частью единой системы, которая со временем привнесет множество изменений в жизнь города, и, как часть системы, все они были важны.
Жена Фредди Робинсона узнала, что страховка жизни ее мужа оказалась невероятно скудной и что «Парень-Что-Надо» Фред, будущий член Круглого Стола Миллионеров, оценил свою смерть всего лишь в пятнадцать тысяч долларов. Вся в слезах, она позвонила своей незамужней сестре в Аспен, штат Колорадо, и та сказала:
– Я всегда говорила тебе, что он дешевка. Почему б тебе не продать дом и не переехать сюда, здесь, по крайней мере, климат здоровее? А что за несчастный случай с ним произошел?
Тот же вопрос задавал себе коронер округа Брум, глядя на тело тридцатичетырехлетнего мужчины, в котором отсутствовали почти все внутренние органы и вся кровь. Сначала в графе «причина смерти» он хотел написать «Потеря крови», но, подумав, сделал запись: «Обширное внутреннее кровоизлияние», – и сопроводил ее пространным пояснением, предположив в заключении, что причиной «кровоизлияния» могло стать хищное животное;
и Эльмер Скейлс каждую ночь сидел с ружьем на коленях, не зная, что его последняя корова уже убита и что существо, которое ему однажды довелось увидеть, уже готовилось к игре большего размаха;
и Уолт Хардести, угостив Омара Норриса выпивкой в «Хемфрис Плэйс», выслушал его рассказ: подумав хорошенько, Омар припомнил, что вроде бы слышал той ночью машину или две и вроде бы что-то еще, кажется, какой-то шум и какой-то вроде бы свет.
– Шум? Свет? Пошел отсюда к черту! – бросил в сердцах Хардести, а сам остался допивать пиво, гадая, что же за дьявольщина творится;
и прекрасная молодая женщина, нанятая Джеймсом и Готорном, сообщила своим работодателям, что хочет переехать из отеля «Арчер», так как слышала, что миссис Робинсон выставляет свой дом на продажу, и «не могли бы они переговорить со своим другом из банка, чтобы уладить финансовые вопросы?» У нее, как выяснилось, имелись приличные сбережения и ссуда в Сан-Франциско;
и Сирс и Рики взглянули друг на друга с чувством, похожим на облегчение, потому что им не нравилась мысль о том, что тот дом будет пустовать, и пообещали ей договориться с мистером Барнсом;
и Льюис Бенедикт пообещал себе позвонить своему другу Отто Грубе, чтобы назначить день их поездки на енотовую охоту;
и Ларри Маллигэн, готовя тело Фредди Робинсона к похоронам, смотрел на лицо трупа и думал: «Парень, похоже, видел лицо дьявола, пришедшего по его душу»;
и Нетти Дэдам, пригвожденная к своему креслу и обездвиженная параличом, сидела и глядела в окно гостиной, что она всегда делала, когда Ри уходила вечером кормить лошадей, и выгнула голову, чтобы видеть поле, освещенное закатом. Потом она увидела чей-то силуэт и, поскольку в Нетти оставалось рассудка больше, чем думала ее сестра, она со страхом следила за тем, как силуэт приближался к дому и конюшне. Она издала пару сдавленных звуков, зная, однако, что Ри ее не услышит. Силуэт приближался, странно, навязчиво знакомый. Нетти боялась, что это тот самый мальчишка из города, о котором Ри говорила, – тот хулиган был зол на Ри, и его имя та сообщила полиции. Она дрожала, видя, как он все ближе подходил к дому, и со страхом думала, во что превратится ее жизнь, если этот парень сотворит что-нибудь с Ри; затем жалобно вскрикнула в ужасе и чуть не вывалилась из каталки. Мужчина, идущий к конюшне, был ее брат Стрингер, и на нем была коричневая рубашка, та самая, что и в день его смерти: она была перемазана кровью – как тогда, когда они положили его на стол и закутали в одеяла, но сейчас руки его оказались целы. Стрингер взглянул через двор на ее окно, затем руками разорвал пряди колючей проволоки, перешагнул через изгородь и, подойдя к окну, улыбнулся мотавшей головой Нетти, затем повернулся и направился к конюшне.
Питер Барнс, спустившись на кухню, чтобы наспех позавтракать – еще более торопливо, чем обычно теперь, когда его мать стала такой замкнутой, – застал там отца, который должен был уехать на работу еще пятнадцать минут назад, но сидел перед чашкой остывшего кофе.
– Привет, пап, – сказал Питер. – Опаздываешь.
– Знаю, – отозвался отец. – Есть разговор. Мы в последнее время так мало говорим с тобой, Пит.
– Ну да, нечасто. Может, потом, а? Мне в школу надо…
– Можно и потом… Хотя нет, я не думаю, что стоит откладывать. Я уже несколько дней думаю об этом.
– Да? – Питер налил в кружку молока, понимая, что сейчас лучше не дурачиться.
– Мне кажется, что ты слишком много времени проводишь с Джимом Харди, – сказал отец. – Он пустозвон и не научит тебя хорошему.
– Я так не считаю, – сказал Пит уязвленно. – Я достаточно взрослый, чтобы иметь собственные привычки. К тому же Джим не настолько плох, как о нем болтают, он просто иногда слишком необузданный.
– В субботу ночью он тоже был необузданным?
Питер поставил чашку и с притворным спокойствием взглянул на отца:
– Нет, а что, мы очень шумели?
Уолтер Барнс снял очки и протер их краешком жилета:
– Ты все еще пытаешься убедить меня в том, что вы в ту ночь были здесь?
Питер понял, что сейчас лучше не цепляться за ложь. Он отрицательно покачал головой.
– Я не знаю, где вы были, и не собираюсь допытываться. Тебе восемнадцать, и ты имеешь право на личную жизнь. Но я хочу, чтоб ты знал, что в три часа ночи твоей матери послышался какой-то шум и мне пришлось встать и обойти дом. Внизу, в гостиной, не оказалось ни тебя, ни Джима Харди. Вас в доме не было. Нигде. – Уолтер надел очки и серьезно посмотрел на сына, и Питер понял, что сейчас он услышит главное.
– Я не сказал твоей матери, потому что не хотел, чтобы она из-за тебя волновалась. Она и так в последнее время нервничает.
– Да, пап, а что она такая сердитая?
– Не знаю, – сказал отец, имевший смутные догадки на этот счет. – По-моему, ей одиноко.
– Но ведь у нее куча друзей, миссис Винути например, они чуть ли не каждый день видятся и…
– Не пытайся сбить меня с толку. Я хочу задать тебе пару вопросов, Пит. Ты, конечно, не имеешь отношения к убийству лошади сестер Дэдам, не так ли?
– Нет, – выдавил потрясенно Питер.
– И я также не думаю, что ты слышал об убийстве Ри Дэдам?
Питеру сестры Дэдам всегда казались живой иллюстрацией из исторического романа:
– Убийству? Господи, я… – он беспомощно огляделся вокруг. – Я и понятия об этом…
– Так я и думал. Я сам узнал об этом только вчера. Мальчик, который приходит к ним убирать конюшни, нашел ее вчера днем. Сегодня это появится в новостях. И в вечерней газете.
– Но при чем здесь я?
– Потому что болтают о том, что к этому может быть причастен Джим Харди.
– Чушь!
– Надеюсь, что так – хотя бы ради Элеонор Харди. Я, честно говоря, тоже не верю, что ее сын способен на такое.
– Нет, он не мог, он просто немного психованный и не может остановиться в тот момент, когда другой парень на его месте бы… – Питер резко замолчал, прислушавшись к своим словам.
Его отец вздохнул:
– Я очень беспокоился… Все знают, что Джим имеет что-то против этих несчастных старушек. Что ж, думаю, с этим ничего уже не поделаешь, но Хардести наверняка допросит его. – Он взял сигарету, но не стал прикуривать. – Ладно… Знаешь, старина, мне кажется, нам надо держаться вместе. Поближе друг к другу. На будущий год ты уедешь в колледж, и тебе лишь пару месяцев осталось жить вместе с нами. Через неделю мы планируем устроить дома вечеринку, и я хотел бы, чтоб ты подтянулся, привел себя в порядок и был в этот день с нами. Договорились?
Вот оно – главное.
– Конечно, – с облегчением произнес Питер.
– Побудешь с нами весь вечер? Мне бы очень хотелось, чтоб ты перестал болтаться, чтоб влился в ритм нормальной жизни.
– Договорились. – Глядя на отца, Питер неожиданно заметил, как же тот постарел. Лицо стало одутловатым, появилось много морщин – следов жизненных забот и огорчений.
– И по утрам мы будем общаться почаще?
– Да, пап. Как скажешь… Конечно.
– И ты станешь реже болтаться по пивбарам с Джимом Харди. – Это был уже не вопрос, а приказ, и Питер кивнул. – С ним ты точно попадешь в беду.
– Он не такой плохой, это все сплетни, – сказал Питер. – Он просто не знает меры, понимаешь, он просто не останавливается и…
– Достаточно. Беги в школу. Или тебя подбросить?
– Нет, я пешком. И так приду раньше времени.
– Топай, скаут.
Через пять минут, с книгами под мышкой, Питер вышел из дому. Где-то в душе по-прежнему прятался страх, охвативший его, когда отец спросил о субботней ночи, – этот эпизод он решил по возможности полностью вычеркнуть из памяти, но страх еще маячил зыбким островком, окруженным морем самоуспокоения. Его отец больше озабочен тем, чтобы они стали ближе, чем тем, что он может вляпаться в неприятности с Джимом Харди, а субботняя ночь сама потом отойдет в прошлое и станет чем-то далеким – как сестры Дэдам.
Питер завернул за угол. Тактичность его отца пролегла между ним и теми загадочными событиями, что произошли две ночи назад. В какой-то мере отец был его защитой от них; ничего ужасного ему не грозит; его защищала даже его незрелость. Если он не сделает ничего плохого, ничего страшного с ним не случится, а страхи останутся позади.
Дойдя почти до середины площади, он уже было совсем позабыл о своем страхе. Ежедневный путь в школу пролегал мимо отеля, но в этот раз он свернул на Уит Роу. Морозный ветер бил в лицо; стайка воробьев с чириканьем летела через занесенную снегом площадь, то и дело меняя направление. Мимо проехал длинный черный «бьюик», и на переднем сиденье он разглядел двух старых адвокатов, друзей отца. Он помахал им, и Рики Готорн поднял руку в ответ.
Он дошагал уже почти до конца Уит Роу и проходил мимо припаркованного «бьюика», когда его внимание вдруг привлекла какая-то суматоха на площади. Незнакомый Питеру мускулистый мужчина в солнцезащитных очках бродил там по снегу. На нем был жилет в горошек и вязаная шапочка, но по белизне кожи за ушами Питер определил, что голова у него выбрита. Незнакомец хлопал в ладоши, заставляя воробьев испуганно вспархивать, как от выстрела: он вел себя совершенно неразумно, как животное. И никто – ни бизнесмен, поднимающийся по красивым восемнадцатого века ступеням Уит Роу, ни идущие за ним следом длинноногие секретарши в коротких пальто – не замечал его. Мужчина снова хлопнул в ладоши, и до Питера дошло, что тот смотрел только на него. Его ухмылка напоминала оскал голодного леопарда. Он двинулся по направлению к Питеру: Питер же застыл, чувствуя, что мужчина движется быстрее, чем шагали его ноги. Он повернулся, чтобы убежать, и увидел на одном из покосившихся надгробных камней у собора маленького мальчика со спутанными волосами и ухмылкой на изможденном лице: не такой свирепый, как тот мужчина, он был с ним единой сутью, одной крови. Мальчишка тоже пристально смотрел на Питера, вспомнившего в этот момент, что видел Джим Харди на заброшенном вокзале. Глупое лицо сморщилось и затряслось – ребенок захихикал. Питер, чуть не выронив учебники, рванулся бежать, боясь оглянуться.
Это было полной неожиданностью:
– Ребенок? Бред. Уже почти три часа ночи. И холодина… Да и на ту крышу не залезть. Мы в детстве много раз пытались – никак.
– А он там сидел и глазел на меня. И еще одна пикантная подробность. – Харди свирепо бросил машину в крутой поворот за угол и чуть не снес ряд почтовых ящиков на тротуаре. – Он был босиком. Мне показалось, что и без рубашки к тому же.
Питер совсем притих.
– Он мне сделал ручкой. Я и смотался. А Робинсон – покойник, я думаю. Так ты понял – если спросят, мы всю ночь дулись в покер.
– Как скажешь.
– Как скажу.
У Омара Норриса было тяжкое пробуждение. После того как жена вышвырнула его из дома, он провел ночь в своем, как он считал, последнем прибежище – одном из старых вагонов близ заброшенного железнодорожного вокзала, – и если он, совершенно отупев от пьянства, и слышал во сне какой-то шум, то уже не помнил об этом. Поэтому он страшно разозлился, рассмотрев в том, что он поначалу принял за кучу старых грязных тряпок на путях, труп человека. Он не сказал «Опять!.. Только не это!» (сказал-то он «Черт, дело дрянь!»), но «Опять!.. Только не это!» – прозвучало в его душе.
4
В последующие дни и ночи в Милбурне происходили события разной степени значимости. Некоторые из этих событий показались вовлеченным в них людям обыденными, некоторые – сбивающими с толку и досадными, другие же – важными и впечатляющими: однако все они являлись частью единой системы, которая со временем привнесет множество изменений в жизнь города, и, как часть системы, все они были важны.
Жена Фредди Робинсона узнала, что страховка жизни ее мужа оказалась невероятно скудной и что «Парень-Что-Надо» Фред, будущий член Круглого Стола Миллионеров, оценил свою смерть всего лишь в пятнадцать тысяч долларов. Вся в слезах, она позвонила своей незамужней сестре в Аспен, штат Колорадо, и та сказала:
– Я всегда говорила тебе, что он дешевка. Почему б тебе не продать дом и не переехать сюда, здесь, по крайней мере, климат здоровее? А что за несчастный случай с ним произошел?
Тот же вопрос задавал себе коронер округа Брум, глядя на тело тридцатичетырехлетнего мужчины, в котором отсутствовали почти все внутренние органы и вся кровь. Сначала в графе «причина смерти» он хотел написать «Потеря крови», но, подумав, сделал запись: «Обширное внутреннее кровоизлияние», – и сопроводил ее пространным пояснением, предположив в заключении, что причиной «кровоизлияния» могло стать хищное животное;
и Эльмер Скейлс каждую ночь сидел с ружьем на коленях, не зная, что его последняя корова уже убита и что существо, которое ему однажды довелось увидеть, уже готовилось к игре большего размаха;
и Уолт Хардести, угостив Омара Норриса выпивкой в «Хемфрис Плэйс», выслушал его рассказ: подумав хорошенько, Омар припомнил, что вроде бы слышал той ночью машину или две и вроде бы что-то еще, кажется, какой-то шум и какой-то вроде бы свет.
– Шум? Свет? Пошел отсюда к черту! – бросил в сердцах Хардести, а сам остался допивать пиво, гадая, что же за дьявольщина творится;
и прекрасная молодая женщина, нанятая Джеймсом и Готорном, сообщила своим работодателям, что хочет переехать из отеля «Арчер», так как слышала, что миссис Робинсон выставляет свой дом на продажу, и «не могли бы они переговорить со своим другом из банка, чтобы уладить финансовые вопросы?» У нее, как выяснилось, имелись приличные сбережения и ссуда в Сан-Франциско;
и Сирс и Рики взглянули друг на друга с чувством, похожим на облегчение, потому что им не нравилась мысль о том, что тот дом будет пустовать, и пообещали ей договориться с мистером Барнсом;
и Льюис Бенедикт пообещал себе позвонить своему другу Отто Грубе, чтобы назначить день их поездки на енотовую охоту;
и Ларри Маллигэн, готовя тело Фредди Робинсона к похоронам, смотрел на лицо трупа и думал: «Парень, похоже, видел лицо дьявола, пришедшего по его душу»;
и Нетти Дэдам, пригвожденная к своему креслу и обездвиженная параличом, сидела и глядела в окно гостиной, что она всегда делала, когда Ри уходила вечером кормить лошадей, и выгнула голову, чтобы видеть поле, освещенное закатом. Потом она увидела чей-то силуэт и, поскольку в Нетти оставалось рассудка больше, чем думала ее сестра, она со страхом следила за тем, как силуэт приближался к дому и конюшне. Она издала пару сдавленных звуков, зная, однако, что Ри ее не услышит. Силуэт приближался, странно, навязчиво знакомый. Нетти боялась, что это тот самый мальчишка из города, о котором Ри говорила, – тот хулиган был зол на Ри, и его имя та сообщила полиции. Она дрожала, видя, как он все ближе подходил к дому, и со страхом думала, во что превратится ее жизнь, если этот парень сотворит что-нибудь с Ри; затем жалобно вскрикнула в ужасе и чуть не вывалилась из каталки. Мужчина, идущий к конюшне, был ее брат Стрингер, и на нем была коричневая рубашка, та самая, что и в день его смерти: она была перемазана кровью – как тогда, когда они положили его на стол и закутали в одеяла, но сейчас руки его оказались целы. Стрингер взглянул через двор на ее окно, затем руками разорвал пряди колючей проволоки, перешагнул через изгородь и, подойдя к окну, улыбнулся мотавшей головой Нетти, затем повернулся и направился к конюшне.
Питер Барнс, спустившись на кухню, чтобы наспех позавтракать – еще более торопливо, чем обычно теперь, когда его мать стала такой замкнутой, – застал там отца, который должен был уехать на работу еще пятнадцать минут назад, но сидел перед чашкой остывшего кофе.
– Привет, пап, – сказал Питер. – Опаздываешь.
– Знаю, – отозвался отец. – Есть разговор. Мы в последнее время так мало говорим с тобой, Пит.
– Ну да, нечасто. Может, потом, а? Мне в школу надо…
– Можно и потом… Хотя нет, я не думаю, что стоит откладывать. Я уже несколько дней думаю об этом.
– Да? – Питер налил в кружку молока, понимая, что сейчас лучше не дурачиться.
– Мне кажется, что ты слишком много времени проводишь с Джимом Харди, – сказал отец. – Он пустозвон и не научит тебя хорошему.
– Я так не считаю, – сказал Пит уязвленно. – Я достаточно взрослый, чтобы иметь собственные привычки. К тому же Джим не настолько плох, как о нем болтают, он просто иногда слишком необузданный.
– В субботу ночью он тоже был необузданным?
Питер поставил чашку и с притворным спокойствием взглянул на отца:
– Нет, а что, мы очень шумели?
Уолтер Барнс снял очки и протер их краешком жилета:
– Ты все еще пытаешься убедить меня в том, что вы в ту ночь были здесь?
Питер понял, что сейчас лучше не цепляться за ложь. Он отрицательно покачал головой.
– Я не знаю, где вы были, и не собираюсь допытываться. Тебе восемнадцать, и ты имеешь право на личную жизнь. Но я хочу, чтоб ты знал, что в три часа ночи твоей матери послышался какой-то шум и мне пришлось встать и обойти дом. Внизу, в гостиной, не оказалось ни тебя, ни Джима Харди. Вас в доме не было. Нигде. – Уолтер надел очки и серьезно посмотрел на сына, и Питер понял, что сейчас он услышит главное.
– Я не сказал твоей матери, потому что не хотел, чтобы она из-за тебя волновалась. Она и так в последнее время нервничает.
– Да, пап, а что она такая сердитая?
– Не знаю, – сказал отец, имевший смутные догадки на этот счет. – По-моему, ей одиноко.
– Но ведь у нее куча друзей, миссис Винути например, они чуть ли не каждый день видятся и…
– Не пытайся сбить меня с толку. Я хочу задать тебе пару вопросов, Пит. Ты, конечно, не имеешь отношения к убийству лошади сестер Дэдам, не так ли?
– Нет, – выдавил потрясенно Питер.
– И я также не думаю, что ты слышал об убийстве Ри Дэдам?
Питеру сестры Дэдам всегда казались живой иллюстрацией из исторического романа:
– Убийству? Господи, я… – он беспомощно огляделся вокруг. – Я и понятия об этом…
– Так я и думал. Я сам узнал об этом только вчера. Мальчик, который приходит к ним убирать конюшни, нашел ее вчера днем. Сегодня это появится в новостях. И в вечерней газете.
– Но при чем здесь я?
– Потому что болтают о том, что к этому может быть причастен Джим Харди.
– Чушь!
– Надеюсь, что так – хотя бы ради Элеонор Харди. Я, честно говоря, тоже не верю, что ее сын способен на такое.
– Нет, он не мог, он просто немного психованный и не может остановиться в тот момент, когда другой парень на его месте бы… – Питер резко замолчал, прислушавшись к своим словам.
Его отец вздохнул:
– Я очень беспокоился… Все знают, что Джим имеет что-то против этих несчастных старушек. Что ж, думаю, с этим ничего уже не поделаешь, но Хардести наверняка допросит его. – Он взял сигарету, но не стал прикуривать. – Ладно… Знаешь, старина, мне кажется, нам надо держаться вместе. Поближе друг к другу. На будущий год ты уедешь в колледж, и тебе лишь пару месяцев осталось жить вместе с нами. Через неделю мы планируем устроить дома вечеринку, и я хотел бы, чтоб ты подтянулся, привел себя в порядок и был в этот день с нами. Договорились?
Вот оно – главное.
– Конечно, – с облегчением произнес Питер.
– Побудешь с нами весь вечер? Мне бы очень хотелось, чтоб ты перестал болтаться, чтоб влился в ритм нормальной жизни.
– Договорились. – Глядя на отца, Питер неожиданно заметил, как же тот постарел. Лицо стало одутловатым, появилось много морщин – следов жизненных забот и огорчений.
– И по утрам мы будем общаться почаще?
– Да, пап. Как скажешь… Конечно.
– И ты станешь реже болтаться по пивбарам с Джимом Харди. – Это был уже не вопрос, а приказ, и Питер кивнул. – С ним ты точно попадешь в беду.
– Он не такой плохой, это все сплетни, – сказал Питер. – Он просто не знает меры, понимаешь, он просто не останавливается и…
– Достаточно. Беги в школу. Или тебя подбросить?
– Нет, я пешком. И так приду раньше времени.
– Топай, скаут.
Через пять минут, с книгами под мышкой, Питер вышел из дому. Где-то в душе по-прежнему прятался страх, охвативший его, когда отец спросил о субботней ночи, – этот эпизод он решил по возможности полностью вычеркнуть из памяти, но страх еще маячил зыбким островком, окруженным морем самоуспокоения. Его отец больше озабочен тем, чтобы они стали ближе, чем тем, что он может вляпаться в неприятности с Джимом Харди, а субботняя ночь сама потом отойдет в прошлое и станет чем-то далеким – как сестры Дэдам.
Питер завернул за угол. Тактичность его отца пролегла между ним и теми загадочными событиями, что произошли две ночи назад. В какой-то мере отец был его защитой от них; ничего ужасного ему не грозит; его защищала даже его незрелость. Если он не сделает ничего плохого, ничего страшного с ним не случится, а страхи останутся позади.
Дойдя почти до середины площади, он уже было совсем позабыл о своем страхе. Ежедневный путь в школу пролегал мимо отеля, но в этот раз он свернул на Уит Роу. Морозный ветер бил в лицо; стайка воробьев с чириканьем летела через занесенную снегом площадь, то и дело меняя направление. Мимо проехал длинный черный «бьюик», и на переднем сиденье он разглядел двух старых адвокатов, друзей отца. Он помахал им, и Рики Готорн поднял руку в ответ.
Он дошагал уже почти до конца Уит Роу и проходил мимо припаркованного «бьюика», когда его внимание вдруг привлекла какая-то суматоха на площади. Незнакомый Питеру мускулистый мужчина в солнцезащитных очках бродил там по снегу. На нем был жилет в горошек и вязаная шапочка, но по белизне кожи за ушами Питер определил, что голова у него выбрита. Незнакомец хлопал в ладоши, заставляя воробьев испуганно вспархивать, как от выстрела: он вел себя совершенно неразумно, как животное. И никто – ни бизнесмен, поднимающийся по красивым восемнадцатого века ступеням Уит Роу, ни идущие за ним следом длинноногие секретарши в коротких пальто – не замечал его. Мужчина снова хлопнул в ладоши, и до Питера дошло, что тот смотрел только на него. Его ухмылка напоминала оскал голодного леопарда. Он двинулся по направлению к Питеру: Питер же застыл, чувствуя, что мужчина движется быстрее, чем шагали его ноги. Он повернулся, чтобы убежать, и увидел на одном из покосившихся надгробных камней у собора маленького мальчика со спутанными волосами и ухмылкой на изможденном лице: не такой свирепый, как тот мужчина, он был с ним единой сутью, одной крови. Мальчишка тоже пристально смотрел на Питера, вспомнившего в этот момент, что видел Джим Харди на заброшенном вокзале. Глупое лицо сморщилось и затряслось – ребенок захихикал. Питер, чуть не выронив учебники, рванулся бежать, боясь оглянуться.