История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный
Часть 12 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Рис. 14
Рис. 15
Возможно также, что изображение Иисуса-орла не было полностью оригинальным изобретением немецкого алхимика. Несмотря на то, что большинство исследователей утверждает, что Ульманн не использовал никаких сторонних источников, кроме нескольких цитат из Гермеса, псевдо-Аристотеля и Альберта Великого, источники для некоторых изображений все-таки можно обнаружить. Какие-то иллюстрации вдохновлены традиционной христианской иконографией, геральдикой или апокрифами, другие — раннеалхимическими миниатюрами, к примеру, образами из «Мудрости Соломона» Гратея. Скорее всего, изображение Христа-орла было перерисовано с похожего рисунка из «Книги семи климатов», трактата по алхимии и другим наукам, написанного багдадским алхимиком XIII в. ас-Симави. Некоторые иллюстрации были скопированы им из «Книги образов» Зосимы (см. здесь) с существенными искажениями. Божественный прародитель алхимии Гермес Триждывеличайший, нарисованный в оригинале буквально — с тремя украшенными нимбами головами и ангельскими крыльями, превратился у ас-Симави в странного орлоподобного монстра с человеческим лицом между двумя птичьими профилями (16). В трактате Ульманна Луна и Солнце, нарисованные под лапами орла, превратились в головы Давида и Иессея, а лицо Гермеса, обрамленное нимбом, стало ликом Иисуса. Учитывая, что другие сочинения ас-Симави были известны на Западе в латинских переводах, вполне вероятно, что кто-то из его переводчиков мог увидеть и изображение Гермеса из «Книги семи климатов». Так ошибки иллюстраторов, сначала арабских, а затем европейских, в обоих случаях, возможно, копировавших эти изображения по памяти, стали причиной превращения арабского Гермеса в Христа спустя много столетий после его первого появления в алхимическом трактате.
Рис. 16
Злобный андрогин
В самом конце «Книги святой Троицы» подряд изображено два алхимических андрогина (17). Двуполый человек символизировал философский камень, в котором слились воедино принцип серы и принцип ртути. Но почему же андрогинов двое — ведь это значит, что и магистериев тоже два?
Рис. 17
Ульманн делит ищущих философский камень, с одной стороны, на христиан, а с другой — на иноверцев, язычников и еретиков. По мнению монаха-алхимика, только настоящий христианин способен произвести на свет истинный философский камень. Вера в Христа сулила прилежному алхимику не только материальные выгоды, которых, в принципе, могли добиться и алхимики-иноверцы. Истинный, то есть христианский философский камень помимо богатства должен был даровать адепту необыкновенные способности: огромную физическую силу, вечную молодость, невидимость и даже умение левитировать. Его владельцу никогда не опостылит работа (!), и он всегда будет в хорошем настроении. Получив «божественный» камень, можно будет исцелять болезни — например, подагру, геморрой, кашель или рвоту. Таким образом, с помощью различного рода сверхспособностей автор мотивировал алхимиков хранить чистоту христианской веры и бороться с ее противниками. Связывая современную ему политическо-религиозную обстановку с христианской эсхатологией, Ульманн, подобно Иоанну Рупесциссскому, приводит апокалиптическое пророчество о том, что все нехристиане должны быть убиты в последней войне: ненависть к евреям роднит его с предшественником, а страх перед османами был связан с мусульманскими завоеваниями (в конце XIV в. турки начали активно атаковать католические страны).
Ульманн считал, что Богоматерь и Христос суть одно, называл Деву Марию «зерцалом Троицы» и полагал, что только благодаря духовному единению матери и сына стало возможно искупление первородного греха. Изображая истинный философский камень в образе андрогина, Ульманн хотел показать не только слияние алхимических первопринципов, меркурия и сульфура, но и единение Девы Марии с Христом. Рядом с двойственным существом автор изобразил два древа, лунное и солнечное, обозначающие малый и великий философские эликсиры: их иконография восходит к описанию деревьев из легенд о похождениях Александра Великого в Индии или к трактату Иоанна Рупесцисского (см. здесь). Небесный Андрогин держит в руке нечто, напоминающее окаменевшую змею: вероятно, что это — изображение аммонита. В Средневековье такие окаменелости часто принимали за аспидов, превращенных в камень святой Хильдой (VII в.), их изображения даже остались на гербе английского города Уитби, откуда святая была родом.
Целомудренному единению Сына Божьего с Девой Марией Ульманн противопоставлял сатанинское единство «Люцифера-Антихриста» (он не проводил между двумя этими персонажами особого различия) и его матери. Этот образ сам по себе необычен: хотя в средневековых сказаниях об Антихристе его мать периодически упоминалась, в церковном предании она не играла особой роли, а у Люцифера, как падшего ангела, матери просто не могло быть.
Источниками этих необычных изображений могли послужить сразу несколько средневековых произведений. Возможно, образ небесного андрогина был вдохновлен поэзией Генриха Мейсенского (известного как Фрауэнлоб). В одной поэме он описывает видение человека по имени Зельвон: в нем тот видит андрогина, женская половина которого представляет холодные и сухие качества, а мужская — теплые и влажные:
Зельвон узрел туманную картину, вдоль разделенную:
…наполовину оно — дева, но муж наполовину.
<…>
Холодное и сухое держит в руках дева,
В руках у мужа влага и тепло.
<…>
Одна глава увенчана короной
как у короля,
девичьей лентой перевязана вторая,
лучистый блеск в себе тая.
Перевод Сергея Зотова.
На изображениях андрогина в некоторых копиях «Книги святой Троицы» мы тоже видим пиктограммы четырех элементов, размещенных на четырехцветном платье существа. На женской половине начертаны пиктограммы воды и воздуха, а на мужской — символы огня и земли.
С другой стороны, изображения алхимических андрогинов восходят к иконографии Фортуны, античной богини удачи (18). Обычно ее изображали в виде женщины в наполовину золотом, а наполовину черном платье, такие же одежды мы видим на «люциферианском» андрогине. Одна половина Фортуны белокожа и держит корону, а вторая темнокожа и поднимает копье. Оружие и корона в руках у «злого» андрогина напоминают эти атрибуты богини. Нога Фортуны попирает образы стихий воды и огня. Французская писательница Кристина Пизанская (1364–1430) интерпретирует стихии, на которых стоит богиня, как животворную воду и разрушительный огонь, т. е. чередование удач и неудач в человеческой жизни.
Рис. 18
Множество необычных, запоминающихся и связанных с христианской символикой изображений сделали произведение Ульманна одним из самых известных алхимических трактатов позднего Средневековья. Его можно смело именовать первым алхимическим альбомом — ведь собрав множество образов из самых разных алхимических и апокрифических источников воедино, Ульманн создал текст, во многом основанный на описании иллюстраций. Именно благодаря «Книге святой Троицы», разошедшейся в многочисленных рукописных копиях по дворам аристократов-экспериментаторов, религиозные и аллегорические образы пришли в алхимическую иконографию.
Сообщающиеся гениталии: «Восходящая заря»
«Восходящая заря» или Aurora consurgens — еще один известный и богато иллюстрированный алхимический трактат XV столетия. Он был написан в 1410 г. и стал настолько влиятельным, что часто приписывался самому святому Фоме Аквинскому.
Эта книга представляет собой сборник туманных библейских и алхимических цитат и афоризмов, объединенных попыткой передать основные положения алхимии. В начале Aurora consurgens подробно описывается, почему трактат называется именно так. Восходящая заря — это определенный утренний, «золотой» час, с т.з. катархической астрологии (ищущей лучшие моменты для важных событий) наиболее благоприятный для завершения opus magnum. Иначе, заря — аллегория чередования цветов алхимических стадий, т. к. небо во время утренней зари меняет цвета с черного на желтый и красный. Подобно тому, как в утренний час больные получают облегчение от ночной немощи, алхимики благодаря своей науке избавляются от всего вредного. В конечном итоге, это и метафора философского камня, который дарует упорному экспериментатору золотое сияние после тьмы нигредо.
Рис. 19
Рис. 20
Текст «Восходящей зари» туманен, патетичен и бессодержателен, но прославилась эта книга в первую очередь не из-за него, а благодаря множеству поражающих воображение своей брутальностью и неприличностью иллюстрациям, почти что никак не связанным с написанным. Уже через несколько веков некоторые читатели считали части этого труда едва ли не богохульными. Открывается трактат изображением андрогина (19), напоминающего сиамского близнеца, составленного из девушки с членом и мужчины с вульвой: в одних рукописях гениталии затерты, в других терли недостаточно сильно (20), а в одном из манускриптов на месте половых органов благопристойно нарисованы символы Луны и Солнца. Андрогин стоит среди стаи воронов, он держит в руках летучую мышь и зайца, а сзади его обхватывает когтистыми лапами гигантская черная птица. Эта композиция обозначает стадию нигредо, объединяющую в «гниющем» черном растворе женское и мужское, летучее (мышь) и постоянное (заяц). За андрогином следует изображение однокрылого зверя с собачьей и орлиной головами, телом-рыбой, рыбьим же хвостом и двумя ногами: одна из них с копытом, а другая сделана из подожженной соломы. Монстр стоит на черепе и играет змеей-смычком на раке-скрипке, а сидящая рядом с ним сова подыгрывает на свирели, а в других версиях рукописи курит трубку. Безобразное существо символизирует смешение четырех стихий (орел и сова — воздух, солома — огонь, рыба и рак — вода, собака и змея — земля). Третье изображение позаимствовано из арабского трактата ибн Умаила «Серебристая вода» (см. здесь). «Исламизированная» пирамида превратилась в христианскую церковь, а веревочки, которым были связаны птицы, чтобы образовывать вереницу, стали луками с натянутыми тетивами, направленными на алхимиков внизу (21). Этот же рисунок позже иногда использовался в копиях трактата «Книга святой Троицы».
Рис. 21
Среди других иллюстраций встречается множество эротических сюжетов. На аллегории слияния двух первопринципов любовник, соединяясь с девушкой, кусает или лижет ее сосок. Посреди зодиакальной схемы сидит женщина с раздвинутыми ногами, а из ее вагины вытекает кровь. В оригинале она держит в руке секстант, сообразуясь с небосводом (22), но в копиях прибор превратился в тряпку-«прокладку» с менструальными выделениями: так показывается естественная связь месячных циклов женщины с природными (23). В Античности и Средневековье менструальной крови и менструирующим женщинам приписывались особые сверхъестественные свойства, к примеру, считалось, что женские крови преобразуются в грудное молоко (см. здесь). Особенную роль менструм играл и в алхимии, где его сравнивали с меркурием, или называли этим словом кислоту-растворитель.
Рис. 22
Рис. 23
Далее мы видим еще одного женского персонажа, Мудрость. Она изображена в виде красноликой дамы в короне и синем платье, окруженная двумя старцами, жадно сосущими молоко из ее грудей (так же в христианской иконографии Церковь кормит Моисея и Павла) (24). Разумеется, здесь имеются в виду алхимики, впитывающие познания о природе и философском камне, а красный цвет лица Мудрости — это аллегория стадии рубедо. На другом, пожалуй, самом шокирующем образе этой книги, окровавленные мужчина и женщина обмениваются органами (25): дева вырезала себе отверстие в животе, распилила пополам собственную черепную коробку, ножом отъяла от себя член (видимо, чтобы передать мужчине), а свободной рукой протягивает вырезанное из груди сердце партнеру. Мужчина же тем временем испражняется в один горшок, а в другой из его вульвы льются обильные потоки мочи. Подставив чашку, он извергает туда рвоту, а второй рукой дергает себя за чуб, пытаясь или наживую снять скальп, или вырвать свой мозг, дабы передать его деве. Эта картина — сложная аллегория взаимопроникновения четырех гуморов. Это понятие алхимики позаимствовали у римского врача Галена, и сопоставляли четыре гумора с четырьмя стихиями. Во время приготовления философского камня мужское и женское менялось местами: влажное становилось сухим, а холодное — горячим. На следующих двух изображениях девиантная сексуальность изображается иначе: спариваются два петуха, что приводит к рождению василиска, пепел которого необходим для изготовления особого вида золота (см. здесь).