Искушение

Когда зверь протягивает ко мне лапу второй раз, Зевьер хватается за цепь, опоясывающую лапу, и дергает ее изо всех своих сверхъестественных сил.

Их не так уж и много, но рывок удивляет чудище, оно поворачивает голову к Зевьеру – и этой доли секунды хватает, чтобы я успела откатиться в сторону.

Неубиваемый Зверь, дернув лапой, сбрасывает Зевьера со стены, затем ревет, увидев, что меня уже нет на том месте, на котором он оставил меня. Иден, Флинт, Мэйси и Джексон, видимо, оставили надежду на то, что Зевьер и я выманим его из пещеры, поскольку они вдруг врываются внутрь.

Иден и Флинт приняли обличье драконов и кружат вокруг зверя, как будто он авиадиспетчерская вышка. И только сейчас до меня доходит, насколько он велик. Иден и Флинт огромны, однако сейчас они похожи на колибри, вьющихся вокруг его головы. Должно быть, он будет высотой… в восемьдесят этажей. И, если мои глаза не обманывают меня, он продолжает расти.

Иден ударяет в него молнией, он яростно ревет, но молния не причиняет ему вреда. Флинт обрушивает на него поток льда, такой мощный, что все покрывается сосульками, однако он едва это замечает. Он просто продолжает отбиваться, швыряя нас в стены, от которых отваливаются куски.

Беги, беги, беги! Не умирай, не умирай! Горгулья в моей голове уже вопит так громко, что я не могу сосредоточиться ни на чем другом. Пока нить уз сопряжения не дергается так сильно, что едва не заставляет меня упасть.

– Джексон! – кричу я и вижу, что он падает на колени. Его лицо посерело, глаза мутны, и, хотя ему удается выбросить руку вперед прежде, чем он падает лицом вниз, я вижу, чувствую, что ему очень плохо.

Я пикирую к нему, стараюсь добраться до него прежде, чем зверь увидит, насколько он слаб и уязвим.

Он уже потратил столько сил – на сражение с охранниками на территории школы, на телекинез против Неубиваемого Зверя, затем он передал энергию мне. А если учесть, что за его счет к тому же кормится Хадсон, у Джексона совсем не осталось сил на борьбу.

Я добираюсь до Джексона в тот момент, когда Зверь сбивает Иден. Она падает и ударяется о землю с такой силой, что ее дракон истошно вопит, а когда она пытается встать, у нее ничего не выходит. Я с ужасом вижу, что у нее сломано крыло.

И понимаю: нам не победить. Зверь даже не устал, а мы уже на пределе.

Иден с ее сломанным крылом.

Джексон, чья невероятная сила уже почти на исходе.

Флинт извергает в чудище огонь, когда оно загоняет его в угол, и я вижу, что он, уже приняв человеческое обличье, хромает – у него, похоже, сломана нога.

С Мэйси, слава богу, все в порядке: она стоит, подняв свою волшебную палочку, и направляет в зверя одно заклятье за другим, и они попадают в него – я это вижу, – но не причиняют ему ни малейшего вреда.

А Зевьер… Зевьер тоже хромает, хотя и не так сильно, как Флинт. Сейчас он находится за спиной чудища, нацелившись в его подколенную ямку в отчаянной попытке задержать его, но я уже знаю – из этого ничего не выйдет. Что бы мы ни делали, мы не победим.

– Ты должна это остановить! – просит меня Хадсон, подойдя к стене, у которой я стою, пытаясь отдышаться. Он в панике – впервые за все это время. – Останови их, Грейс. Больше некому.

– Я не знаю как! – ору я. – Даже если я попытаюсь их остановить и они послушают меня, зверь нас просто так не отпустит. Как мне вытащить их оттуда и не дать ему нас убить?

– Поговори с ним, – говорит мне Хадсон.

– Поговорить с ним? С кем? – кричу я.

– С Неубиваемым Зверем. Разве ты его не слышишь? Он с тобой говорит, говорит все это время, и тебе надо ответить ему. Только ты одна и можешь это сделать.

– Говорит со мной? Никто со мной не говорит!

– Я слышу его, Грейс. Я знаю, что ты тоже его слышишь. Этот голос, который говорит тебе уходить отсюда, который твердит тебе не умирать. Это он.

– Нет. Ты ошибаешься. Это моя горгулья.

– Я не ошибаюсь. Ты должна верить мне, Грейс.

– Я не верю…

– Черт возьми! – кричит он, упав на колени, и глаза его полны слез, лицо искажено. – Да, у меня были косяки. Много косяков. Я это знаю. Ты это знаешь. Но это не косяк. Я знаю, что это его голос. Знаю, что ты можешь с ним поговорить. И остановить это. Только ты можешь это сделать. Просто послушай меня хотя бы раз, как делала это, когда мы были вместе.

Он вопит, умоляет меня, и я хочу ему поверить. Правда хочу. Но если я ошибаюсь…

– Нет! – кричу я, когда чудище с ревом поворачивается к Мэйси.

Я взлетаю, лечу к ней так быстро, как не летала еще никогда, но понимаю – мне не успеть.

Зевьер оказывается рядом с Мэйси за долю секунды до меня. И закрывает ее собой, оттолкнув так, что она падает на землю, а он принимает предназначенный ей удар на себя.

Я слышу, как крошатся его кости, как раскалывается его череп, еще до того, как он врезается в стену. Он валится на землю, зверь тянет лапу к его ноге, хочет поднять его, но тут к Зевьеру бросаюсь я.

Я приземляюсь между ними и делаю то, о чем просил меня Хадсон – вскидываю руки, останавливая зверя, и из глубины моего существа вырывается крик:

– Нет!





Глава 102. We are the monsters[27]





Неубиваемый Зверь резко отшатывается, как от удара, и оседает на землю с ревом, сотрясающим стены пещеры.

Но вместе с этим ревом во мне звучит голос: Не вреди, не вреди, – и я понимаю, что Хадсон прав. Тот голос, который я начала слышать после моего приезда в Кэтмир, тот самый, который предостерегал меня всякий раз, когда мне грозила беда, и который, как я считала, принадлежал моей горгулье, все это время был голосом Неубиваемого Зверя.

Я понятия не имею, как это возможно. Я понятия не имею, почему это так. Но сейчас меня интересует одно – спасение моих друзей.

Я вытираю слезы и смотрю на него, впервые смотрю по-настоящему на этого каменного гиганта.

Смотрю на шершавый камень, ставший более гладким под железными цепями.

На голове у него виднеется обломок рога, и до меня доходит то, что я должна была знать все это время.

Почему на него не действовала магия Мэйси.

И телекинез Джексона.

Молнии Иден и лед Флинта не нанесли ему вреда не потому, что он всемогущ. А потому, что, как и я, он совершенно невосприимчив к магии.

Потому что он – горгулья.

Он вовсе не является неубиваемым. Он просто горгулья – последняя из существующих, если не считать меня, – прикованная к стене вот уже тысячу лет.

И глядя на него – на эту бедную горгулью, на этого бедного огромного человека, – я прикладываю руку к моей голове, к рогам, которые становились больше всякий раз, когда моя сила возрастала, и смотрю на него новыми глазами. Сколько схваток он выдержал, сколько противников победил, чтобы стать таким огромным?

Уму непостижимо.

А мы только усугубили его муки.

Боже. Что мы натворили?

Что мы натворили?

Прости, – говорю я. – Прости. Прости.

Не знаю, кому я это говорю: ему, Зевьеру, Хадсону или всем троим. Это из-за моего упрямства и категорического отказа слушать Хадсона мы оказались здесь. Из-за моей неспособности видеть вещи не только в черно-белом цвете, не просто хорошими или плохими. Из-за того, что я все время делала выбор между спасителем и чудовищем.

И этот момент, который я не могу изменить, как бы мне этого ни хотелось, все длится и длится.

За моей спиной раздается душераздирающий крик Мэйси, и я знаю, что увижу еще до того, как смотрю туда. Но я все же оглядываюсь – не переставая протягивать одну руку к чудищу, чтобы показать ему, что я больше не стану причинять ему вред, – и вижу, как моя кузина, рыдая, падает на колени рядом с Зевьером.

Она обнимает его, отрывает от земли и качает, качает.

– Нет! – кричит Флинт, ковыляя к ней. – Нет! Не говори мне этого. Нет!

Иден опять приняла человеческое обличье, по лицу ее текут слезы, а Джексон… Джексон выглядит разбитым.

Жаль, жаль, жаль, – говорит голос внутри меня. – Волки плохие. Я должен уберечь ее. Я должен спасти ее.

Я не знаю, кого он имеет в виду, и думаю, сейчас это неважно. Важно только одно: Зевьер погиб. Он мертв, и эта несчастная душа убила его не потому, что ей этого хотелось, а потому, что я не желала слушать. Потому что не желала видеть.

От ужаса и горя у меня подгибаются колени, и я падаю, оцарапав подбородок о камень, отвалившийся от стены. Но я этого почти не замечаю, потому что смотрю на Зевьера, невидящие глаза которого глядят в пространство.

Две минуты назад он был жив, а теперь мертв. Он умер, и я могла бы все это остановить, если бы просто прислушалась к тому, что Хадсон так отчаянно пытался мне сказать.

Это моя вина. Все это моя вина.

Иден падает на колени рядом с Мэйси, обнимает ее и прижимает к себе, пока моя кузина рыдает. Это должна делать я, должна делать хоть что-то, чтобы исправить то, что натворила. Но я не могу шевельнуться. Не могу думать.

Не могу даже дышать.

– Ты должна закончить это, – говорит мне Хадсон. – Ты должна доставить всех домой. Должна смириться со смертью Зевьера и спасти тех, кого ты еще можешь спасти.

– Я даже не представляю себе, как вернуться домой, – шепчу я, и так оно и есть. Ни Флинт, ни Иден не смогут долететь до Кэтмира.

А до Испытания осталось меньше четырех часов. Я должна быть там, иначе мы пострадаем еще больше. Король и королева наверняка захотят покарать всех моих друзей – и Джексона – за то, что они сочтут моей виной.

Какая ирония, если учесть все то, что я натворила здесь сегодня ночью. Какая ирония, что они накажут меня не за это, а за то, что я пропущу какую-то там игру, предназначенную для того, чтобы определить, достойна ли я занять место в Круге. За то, что я горгулья. За то, что я встречаюсь с их сыном.

– Прости меня, Мэйси, – выдавливаю я из себя, подползая к моей кузине, обнимаю ее и целую в макушку.

– Прости меня, – шепчу я Хадсону, медленно поднявшись на ноги.

Прости меня, прости, прости, – говорю я древней горгулье, подойдя к ней и положив ладонь на ее громадную ногу.