Искушение

– Я допустил ошибку, – говорит он. – Незадолго до моей смерти я, подтрунивая над ней, сказал, что она будет любить меня вечно. Я просто шутил, дурачился, но… – Он качает головой. – Мне не следует этого делать, потому что благодаря моей силе такие вещи сбываются. Я это знал, но на секунду забыл об осторожности, и случилось то, что случилось. – Он беспомощно разводит руками.

Я напрягаюсь. Потому что, возможно, Лия не была таким воплощением зла, каким я ее считала. Возможно, она была просто еще одной жертвой силы, вышедшей из-под контроля. С этим нелегко согласиться после всего, что произошло, и я помещаю эту мысль в свою папку под названием «Дерьмо, которое необязательно разгребать сейчас» и обещаю себе вернуться к ней, когда я не буду так занята.

– Я стараюсь исправить то, что могу, – продолжает он. – Я клянусь тебе, Грейс, мне совсем не хочется причинять тебе вред – как и кому-либо еще. Ты просто должна мне довериться. Если ты попытаешься убить этого зверя до Испытания, ты погибнешь. Если тебя не убьет он, то тебя прикончат во время Испытания, потому что на арене ты будешь как выжатый лимон.

Я чувствую его отчаяние, его возбуждение и, несмотря ни на что, верю ему. Более того, я осознаю, что верю ему уже давно.

– Это не так, – говорю я остальным. – У нас есть четыре необходимых магических предмета. Мы могли бы выдворить Хадсона из моей головы прямо сейчас. Тогда у нас было бы два дня для того, чтобы восстановить силы и натренироваться, чтобы у нас появился шанс остаться в живых. – Я киваю. – Это наилучший вариант.

– Только через мой труп, – отвечает Джексон, и в каждом его слове звучит лед.





Глава 93. Предательство – это нецензурное слово




– Наилучший вариант для кого? – вопрошает Флинт, зубы его сжаты, глаза горят. – Только не для нас.

– Я согласна с Флинтом, – говорит Иден. – Мы не можем этого сделать. Не можем выпустить Хадсона с его даром убеждения на волю. Этого нельзя допустить.

– Я понимаю, что вы боитесь… – начинаю я.

– Мы не боимся, – вступает в разговор Мэйси. – Мы просто руководствуемся здравым смыслом. Нам уже приходилось жить рядом с Хадсоном, пока Джексон и остальные члены Ордена не нашли способ его повергнуть. Мы не можем рисковать, выпуская его на волю. Нельзя ставить под удар жизни стольких людей только потому, что нам это удобно.

– А как насчет того, чтобы поставить под удар наши собственные жизни? – спрашиваю я. – Сражаться с Неубиваемым Зверем будет очень нелегко. Кто-то из нас может погибнуть…

– Дело того стоит, – тихо перебивает меня Зевьер, при этом и голос его, и глаза серьезны, как никогда.

– По-твоему, ради этого стоит умереть? – сухо говорю я. – Серьезно?

– Да ты хоть представляешь, скольких он убил? – отвечает Мекай. – Сколько человековолков и обращенных вампиров погибло из-за Хадсона? Потому что он считал, что прирожденные вампиры – это самый главный вид на планете! Он обладает слишком могучим даром убеждения, чтобы можно было выпустить его в мир просто так.

– Дело обстояло иначе, – говорит мне Хадсон, и в его голосе звучит волнение. – Я уже говорил тебе об этом, Грейс.

Перед моим внутренним взором встает воспоминание о той сцене с участием его отца.

– Почему все только и делают, что толкуют о твоем даре убеждения, но никто не говорит, что ты можешь разрушать материю силой мысли? Как насчет того воспоминания с твоим отцом? Не в обиду тебе будет сказано, но твоя способность разбивать вещи вдребезги всего лишь силой мысли кажется мне куда более пугающей, чем умение убеждать.

– Потому что об этом никто не знает. – Он вздыхает. – Никто, кроме моих родителей. Но мой отец считает, что я не могу пользоваться этим даром. Что его попытки раскрепостить этот дар, усилить его лишили меня способности применять его.

– Почему он так решил?

Его непроницаемые голубые глаза смотрят в мои, и в них вспыхивает искра.

– Потому что он исчерпал запас того, что я любил и чему он мог угрожать.

Он говорит это так просто, так бесстрастно, и потому это звучит еще ужаснее. Каждое его слово врезается в мой мозг, словно пуля, и я вжимаюсь в диван.

Затем, связав все воедино, я шепчу:

– Значит, он думает, что, когда у него перестало получаться заставлять тебя использовать эту способность, она просто медленно отмерла?

Хадсон кивает.

– Иначе почему он, по-твоему, в конце концов, позволил мне покинуть Двор Вампиров и поступить в Кэтмир? Я стал для него бесполезен.

У меня разрывается сердце из-за мальчика в том давнем воспоминании и из-за парня, который сейчас стоит передо мной. Но времени анализировать свои чувства нет. Мне надо убедить остальных, что дьявола, которого они боятся, не существует.

Я не пытаюсь ответить Мекаю, вместо этого я обращаюсь ко всем:

– А вы уверены, что знаете все? Я знаю, что у вас на уме, но вы когда-нибудь задумывались, почему он делал то, что делал? Не было ли у него для этого веской причины?

– Для убийств? – Джексон смотрит на меня, прищурив глаза. – Ты начинаешь верить той лжи, которой он кормит тебя. Грейс, ты же знаешь, что ему нельзя доверять.

– Нет, не знаю, – отвечаю я, качая головой.

– Что, если мы выпустим его на волю и окажется, что все это время он планировал снова начать свой кровавый крестовый поход? – спрашивает Гвен. – Как нам тогда жить?

– Ну да, ведь я все эти месяцы только и думал, как уничтожить мир. – Хадсон качает головой. – За кого они меня принимают? За Доктора Зло?


Я не обращаю на него внимания, поскольку понимаю, что у меня есть только пара минут для того, чтобы их убедить, иначе они пойдут дальше, хочу я того или нет. Я перевожу взгляд с одного из них на другого и пытаюсь объяснить.

– Сайрус пытался организовать армию из обращенных вампиров и других, чтобы начать еще одну войну. Хадсон всего лишь пытался предотвратить еще большую катастрофу. Нет, я не говорю, что согласна с его методами, но я верю ему, когда он говорит, что делал то, что должен был сделать. Он просто натравил одних союзников Сайруса на других.

Флинт смотрит на меня так, будто я переехала его грузовиком.

– Ты что, винишь моего брата в том, что Хадсон его убил? – Я еще никогда не видела, чтобы Флинт выходил из себя, и, когда он вытягивается во весь свой огромный рост, мне становится неуютно. Нет, он не угрожает мне, но он взбешен. – Он что, утверждает, будто моя семья была заодно с этим гребаным чудовищем, одержимым жаждой власти?

– Твой брат точно был с ним заодно, – отвечает Хадсон, но я игнорирую его. – У него был мерзкий характер, и его очень бесило, что он зажат в угол обыкновенными людьми.

– Я имела в виду не это, Флинт. – Я пытаюсь успокоить его. – Я просто хотела сказать, что, возможно, это еще не вся история и вам известно не все. Я верю ему. Разве это не считается?

– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – бросает Джексон.

– Что-что? – Я устремляю на него тяжелый взгляд. – Что ты хочешь этим сказать?

– Хадсон нашептывает тебе все, что ему вздумается, пытаясь обмануть…

– Ты правда думаешь, что я так глупа? И не знаю, чего хочу?

– Я думаю, что ты человек…

– Но я не только человек. Во всяком случае, не больше, чем вы. Так почему мое мнение должно иметь меньший вес, чем ваше?

– Потому что, когда он убивал, тебя тут не было, – говорит Джексон.

Он раздражен, впрочем, так же раздражена и я сама. Но ему, похоже, все равно. Либо потому, что он не понимает, что обижает меня, либо потому, что ему нет дела до моих обид – меня не устраивает ни то, ни другое.

– Ты не видела того, что видели мы.

– Может, и так, но и вы не видели того, что видела я. Хадсон обитает в моей голове уже полторы недели, притом двадцать четыре на семь. Думаешь, я не знаю, каков он? Думаешь, я не могу распознать психопата?

– Если даже ты считаешь, что он ни в чем не виноват, это неважно, – говорит Флинт. – Риск слишком велик, и мы не можем на него пойти. Не можем позволить ему вернуться, не лишив его силы. Кто знает, что он сделает с ней?

– Значит, по-твоему, мы имеем право взять на себя роль судьи и присяжных? – спрашиваю я. – А я считаю, что он заслуживает того, чтобы мы дали ему шанс.

– По правде говоря, не имеет значения, что ты думаешь, Грейс, – говорит Джексон. – Потому что ты в меньшинстве – нас семеро, а ты одна.

Я поднимаю на него изумленный взгляд, затем оглядываюсь по сторонам, чтобы понять, думает ли кто-то еще так же автократически, как он. Но все они только пристально разглядывают меня в ответ. Это раздражает меня еще больше.

Я делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться, чтобы рассуждать рационально. Это нелегко, поскольку все мои друзья смотрят на меня так, будто я веду себя глупо. Хуже того – будто я не сверхъестественное существо, а всего лишь обыкновенный человек.

Хотя меня это не удивляет. Совсем не удивляет. Если бы я пережила то, что пережили они, я бы, вероятно, отнеслась к новенькой, желающей выпустить на волю психопата, который по-прежнему снится им в кошмарных снах, точно так же. Но это вовсе не значит, что мне не обидно оттого, что Мэйси и Джексон – Джексон – настроены против меня в таком важном вопросе.

У меня разрывается сердце, и я, сдерживая слезы, выдавливаю из себя:

– Джексон, неужели ты даже не попытаешься учесть то, что говорю тебе я? Неужели ты даже не попытаешься понять точку зрения своей пары?

Джексон явно чувствует себя не в своей тарелке – как и я, – и, взяв мои руки в свои, он притягивает их к своей груди.

– Я люблю тебя, Грейс, и ты это знаешь. – Его слова звучат резко, они словно исторгнуты из самых глубин его существа. – Но тут я с тобой не соглашусь. Что угодно, но только не это. – Он смотрит на меня, и в его глазах я тоже вижу что-то похожее на слезы, когда он продолжает: – Я не могу позволить себе поставить на первое место себя или свою пару. Я обязан оберегать всех. Их жизни находятся в моих руках. Так как же ты можешь просить меня выбрать?

– Потому что я права. – Я поворачиваюсь к остальным своим друзьям. – Я знаю, вы мне не верите, но я уверена: Хадсон больше никому не причинит зла.

– А что, если ты ошибаешься, если ты неправа? – спрашивает Зевьер. – Что тогда?

– В этом я не ошибаюсь, – говорю я и, повернувшись к Джексону, вытаскиваю последний козырь: – А что, если я скажу, что не полечу вместе с вами на спине Флинта на этот мифический арктический остров? – тихо спрашиваю я. – Что тогда?

– Тогда мы отправимся без тебя. – Джексон сглатывает, но продолжает смотреть мне в глаза. – Это важнее, чем отдельный человек, важнее, чем даже ты, Грейс.

Меня пронзает боль, грозит разрушить, и я понятия не имею, что сказать. Потому что невозможно решить эту дилемму, в этом вопросе мы не придем к консенсусу, несмотря на то, что ставка в нынешней игре – смерть.

А может быть, именно поэтому. Я уже не знаю.

Кажется, я ничего уже не знаю. Кроме одного – мне не удастся переубедить Джексона.

По щекам текут непрошеные слезы.

Бедный принц поневоле.

Бедный мальчуган.

Я оглядываюсь по сторонам, вижу, что на лицах всех моих друзей написано одно и то же, и понимаю: да, я в меньшинстве. Я не могу их переубедить. А если я сейчас уйду, если откажусь отправиться с ними – поскольку знаю, что они неправы, – то тем самым уменьшу их шансы на успех… и, более того, их шансы выжить в схватке с Неубиваемым Зверем.