Искушение

Он визжит, как рассерженный ребенок, отпускает мою руку, и я отдергиваю ее. Но теперь он окончательно вышел из себя и полностью сосредоточивается на мне, забыв про мяч.

Пока на него с рычанием не набрасывается Зевьер – также в волчьем обличье – и не отгоняет его от меня.

Коул поворачивается и бежит прямо на Джексона, словно он только что вспомнил про мяч, но я-то знаю правду и Зевьер тоже. Нам очевидно, что Коул боится Зевьера, что, вероятно, повлечет за собой последствия, выходящие далеко за рамки этой игры.

Джексон уже близок к линии ворот. Слава богу! Если это не закончится в ближайшее время, мои нервы, наверное, просто не выдержат.

Однако у самой линии ворот один из вампиров команды-соперника преграждает ему путь и отпихивает назад. Джексон подлетает, вампир-соперник тоже, они оба оказываются в воздухе.

Джексон приземляется на ноги, но ругается на чем свет стоит, поскольку мяч уже нагрелся почти до белого каления. И он не может не выпустить из рук раскаленный шар. К счастью, рядом находится Гвен, она подхватывает «комету» и мчится к линии ворот. Один из драконов-соперников вот-вот настигнет ее, и она поднимает руку над головой и насылает на дракона стихии.

Мощный порыв ветра сваливает дракона наземь, и он врезается в ведьму, которая думала, что застанет Гвен врасплох, и уже занесла свою волшебную палочку.

Но тут, откуда ни возьмись, в Гвен врезается второй вампир, они оба тут же проваливаются в портал и исчезают примерно на десять секунд, которые тянутся, как вечность. Часы показывают, что из тридцати секунд, в течение которых я не могу летать, прошло уже двадцать семь. В конце концов, Гвен, шатаясь, выходит из портала в нескольких футах от меня. Она прижимает к боку покрасневший от жара мяч, но выглядит помятой и подтаскивает одну руку.

Я беспокоюсь за нее, но теперь ею занимается судья, а посему я, радуясь тому, что снова могу летать, бросаюсь к ней, хватаю «комету» и, напрягая все силы, лечу к линии ворот. Коул мчится за мной, воя от ярости, но я на него не смотрю. Я не смотрю ни на кого и ни на что и вижу перед собой только одно – линию ворот. Это наш шанс победить, и я не упущу его.

Краем глаза я вижу, что прямо на меня летят оба дракона из команды-соперника. Я не могу их остановить, так что я о них не беспокоюсь. Я просто лечу. Но когда они оказываются совсем близко, я берусь за платиновую нить внутри меня, тяну ее, в еще большей степени превращаюсь в камень и, став тяжелее, опускаюсь на пятнадцать футов. И драконы сталкиваются надо мной со звуком, похожим на взрыв.

Но это неважно, потому что я вот-вот пересеку линию ворот. Я отпускаю платиновую нить, дергаю за золотую, отвечающую за мое человеческое обличье, и сразу становлюсь легче. И перелетаю через линию ворот, после чего опускаюсь на землю как раз к тому моменту, когда истекают мои тридцать секунд полета.





Глава 77. Откометь меня, детка!




– Мы сделали это! – радостно вопит Флинт – в который раз после нашей сегодняшней победы в турнире. И смотрит на меня с широкой улыбкой, выставляя банки с газировкой на стол, стоящий в читальном уголке башни Джексона.

– Точно! – отвечает Зевьер, и они с Флинтом хлопают друг друга по спине, как бывает всегда после спортивной победы. – Мы размазали Коула по стенке.

– А я что говорю, – соглашается Иден, сидящая на диване, положив ноги в исцарапанных фиолетовых берцах на журнальный столик. – Клянусь богом, больше всего мне понравилось выражение его рожи в самом конце. Он никак не мог поверить, что они исчерпали весь запас своих бесчестных приемов, но все равно продули игру.

– Да где это видано, чтобы человековолк побил дракона? – фыркает Флинт.

– Что-что? – говорит Зевьер. – А кто тогда я?

– Этого я еще не понял, – отвечает Флинт, окинув его взглядом. – Может, ты драконоволк?

– Давай остановимся на волкодраконе, – ухмыляется Зевьер.

– Поддерживаю, – соглашается Иден и жадно смотрит на Мэйси, которая только что поднялась по лестнице, неся стопку коробок с пиццей из кафетерия.

– Как Гвен? – спрашиваю я Мэйси.

– Ее подруга написала мне, что ее накачали обезболивающим и сейчас она спит в лазарете. Но через несколько дней она будет в полном порядке. – Мэйси ставит коробки на журнальный столик. – А о чем вы спорите?

– Он больше похож на дракона, чем на волка, так что первым должно идти слово «дракон», а не «волк», – говорит Флинт, взяв коробку с пиццей… и оставив всю ее себе. – Я хочу сказать, что Зевьер ведь не дурак, не так ли?

– Конечно, – соглашаюсь я. И поскольку я – хотя я и горгулья – не обладаю обменом веществ, с которым можно умять целую пиццу без ущерба фигуре, беру всего лишь два слайса пиццы пепперони и сажусь на пол возле журнального столика.

– Не все человековолки дураки, – отзывается Зевьер и тоже берет себе целую коробку пиццы. – Только те, которые учатся в Кэтмире.

– Истинная правда, – говорит Мекай, сидящий рядом со мной.

– Каков вожак, таковы и все остальные, – резюмирует Джексон. – Поэтому ты и должен бросить ему вызов, Зевьер. Когда его не будет, остальные человековолки начнут дружить с головой.

– Я уверен, что он уже бросил вызов этому уроду – это произошло сегодня на игровом поле, – отвечает Флинт. – Ты сделал его прежде, чем мы одержали победу. Он был похож на мокрую курицу еще до того, как Мэйси превратила его в цыпленка.

– Мы сделали их всех, – говорит Иден и засовывает в рот кусок пиццы. – Всех.

– В этом матче лучшим игроком стала Мэйси. Она спасла жизнь Зевьеру, и мы все к тому же смогли увидеть, как Коул-цыпленок плюхнулся на землю и кудахтал целых десять секунд – самые счастливые десять секунд в моей жизни. – Мекай так хохочет, что на глазах у него выступают слезы. – А второе место с небольшим отрывом заняла Грейс, когда летела над полем с Коулом, висящим на ее ноге.

– Да уж, – говорю я с совершенно каменным лицом, в то время как остальные хохочут. – Это было та-аак смешно.

– Может, тебя это и не повеселило. – Джексон улыбается улыбкой, от которой у меня всегда трепещет сердце, – но нас, остальных, эта картина привела в полный восторг.

– А мне очень понравилось, когда ты обратила Серафину в камень, – замечает Иден. – Это была самая клевая штука из всех, которые я когда-либо видела на игровом поле во время Лударес.

– Да, это было здорово, – соглашается Флинт. – А ты видела…


Он продолжает говорить, а я поворачиваюсь к Джексону.

– Интересно, все драконы – такие хвастуны? – шепчу я.

– Это еще что. – Джексон не дает себе труда перейти на шепот и картинно закатывает глаза. – Стоит Флинту начать, и его уже не остановить, сколько ни крути ручку обратно.

– Вообще-то я тебе не часы с кукушкой, – говорит Флинт, и, хотя на его лице играет та самая дурацкая ухмылка, мне кажется, что под ней скрывается обида. – Меня нельзя завести.

– Меня интересует не завод, а обратный процесс, – отвечает Джексон, и мне вдруг становится не по себе, потому что я не могу не думать о том, что сказал мне Флинт сегодня утром.

– Кто-нибудь хочет попить? – осведомляюсь я, встав и подойдя к столу, стоящему у окна. Иден и Флинт просят принести им по банке газировки, а Мэйси – бутылку газированной воды.

Взяв со стола напитки, я не тороплюсь, потому что мне нужно подумать.

Флинту явно невдомек, что я просекла фишку, и, хотя я понимаю, что из-за Джексона его сердце разбито, какой-то части меня не нравится, что свою тайну он решил доверить именно мне. Джексон – мой суженый, моя пара. Ясное дело, что теперь я чувствую себя виноватой в том, что Флинт страдает. Тем более что они с Джексоном знают друг друга куда дольше, чем Джексона знаю я.

Я – незваная гостья, чуждый элемент. Но что я могу сделать? Отказаться от сопряжения? Но я не смогла бы этого сделать, даже если бы захотела, а я определенно этого не хочу. И что остается? Разбивать сердце одного из моих ближайших друзей просто фактом своего существования? Смотреть, как он изводит себя из-за Джексона?

Мне больно даже думать обо всем этом. И хочется, чтобы было хоть какое-то средство, которое могло бы помочь.

– Такого средства нет, – говорит Хадсон на удивление серьезным тоном и, плюхнувшись на пол у двери комнаты Джексона, прислоняется спиной к стене. Он явно постарался оказаться как можно дальше от всех остальных. Я уже думала о том, куда он мог подеваться во время нашей последней игры. Может, он удалился для того, чтобы не отвлекать меня? Но я вижу темные круги под его глазами, ссутуленные плечи, впавшие щеки, из-за которых его скулы кажутся сейчас еще рельефнее, чем прежде.

И чувствую такое давление в груди, что мне становится трудно дышать. Я смотрю на Джексона, смеющегося над какой-то шуткой Мекая и кажущегося олицетворением здоровья и силы, затем перевожу взгляд на Хадсона, выглядящего, как выжатый лимон. И понимаю, что не Джексон влил в меня силы на игровом поле. Это был Хадсон.

Я хочу сказать ему об этом, но тут он меняется в лице. Он не хочет, чтобы я поднимала из-за этого шум… и я не касаюсь этой темы.

Вместо этого я забываю о напитках и, подойдя к Хадсону, сажусь рядом с ним. Мне хочется передать ему часть моей энергии, но я знаю, что он ее не примет. И вместо этого я возобновляю нашу беседу.

– Но я хочу сделать хоть что-то… – Я пытаюсь подобрать слова. – Должна же я попробовать исправить эту ситуацию.

– Флинт понимает, что поезд ушел, Грейс. И теперь просто пытается пережить свое разочарование. Не мешай ему.

В его словах есть какой-то скрытый смысл, но сейчас я не могу понять, в чем он состоит. Может, дело в Лии? Как же, наверное, странно сознавать, что твоя пара любила тебя так сильно, что отдала свою жизнь, чтобы воскресить тебя из мертвых. И как ужасно.

– Я уже говорил тебе – она не была моей парой. – Его слова вонзаются в меня, будто выкидной нож. Я ожидаю, что он скажет что-то еще, но он больше не заговаривает о Лии. – Но ты права. Флинту, вероятно, не следовало втягивать тебя во всю эту кашу.

– Это не каша, это его чувства, – говорю я, оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что меня никто не слышит. Они все уже привыкли видеть, как я говорю с пустотой, и не обращают на это внимания, но я все равно стараюсь говорить как можно тише. – Он не властен над своим сердцем.

Но что означают все эти непонятные намеки Хадсона насчет Лии? Нет, я не собираюсь требовать у него объяснений или чего-то еще в этом духе. Для одного дня более чем достаточно и одного тяжелого признания, касающегося чувств…

– Одно необязательно исключает другое, – замечает он, нарочно усилив свой британский акцент, как делал всегда, чтобы заставить меня почувствовать себя неразумным ребенком… или разозлить. – Эмоции – это всегда такая каша, такие заморочки.

– Поэтому ты и не позволяешь себе испытывать их, да? Потому что для тебя в них слишком много заморочек?

Следует долгая пауза, затем он говорит:

– У меня более чем достаточно эмоций, Грейс. В данный момент это в основном отвращение, но чувство есть чувство.

Я закатываю глаза.

– Ты никогда не изменишься.

– О, если бы это было правдой. – Он вздергивает бровь. – Лучше отнеси им напитки. Не то они начнут ныть.

Прежде чем я успеваю ответить, Флинт кричит:

– Тебе не нужна помощь? – Иными словами: Где моя газировка?

– Нет, не нужна, – отвечаю я и, взяв себе банку, отношу остальные напитки на журнальный столик.

– Собрание, на котором нам вручат кровяной камень, состоится послезавтра, – говорит Мэйси, когда я усаживаюсь между ней и Джексоном. – Следующим магическим предметом должна стать драконья кость. Нам надо будет добыть ее до начала собрания.

– Если мы отправимся завтра, нам придется сделать это без Гвен, – замечает Мекай. – По дороге сюда я зашел в лазарет, чтобы справиться о ней, и Мэриз сказала мне, что ей лучше, но для того, чтобы она пришла в норму, понадобится еще день или два.

– Бедная Гвен, – говорю я. – Ее рука выглядела ужасно.

– Да, это было ужасно, – соглашается Мекай.

– Она будет очень жалеть, что не смогла побывать на Кладбище Драконов, – говорит Мэйси. – Но нам надо добыть кость, чтобы перейти к поискам следующего магического предмета.

– Погодите. – Иден смотрит на Флинта. – Так ты поэтому спрашивал меня о Кладбище Драконов? – Когда он кивает, она спрашивает: – А зачем вам нужна эта кость?

Мне хочется уйти от ответа, но ведь кровяной камень выиграли мы все. И, если им захотят распоряжаться только несколько из нас восьмерых, это будет выглядеть дико.