Искушение

– Намек понял. Обещаю, что больше я этого не сделаю.

– Хорошо. – Я все равно провожу пальцами по своей шее, испытывая странное ощущение тепла от интимности его прикосновения, несмотря на то, что он так ничего мне и не сделал. – Спасибо.

– Не за что. – Он улыбается хитрой улыбкой. – Я хочу сказать, пока ты меня не попросишь.

– Тьфу. – Я ударяю его подушкой. – Ты гадок, ты это знаешь?

– Потому что я сказал тебе, что я не дотронусь до тебя без твоего позволения? – Он напускает на себя невинный вид. – Я всего лишь старался вести себя как джентльмен.

– Знаешь, что? Выкуси. – Едва я произношу эти слова, как до меня доходит, что я сказала. Еще до того, как Хадсон подается вперед с лукавым блеском в глазах, я поднимаю руку и блокирую его. – Нет! Я имела в виду не это.

– Все нормально, Грейс. – Он устремляет на меня взгляд, который наверняка растопил бы мои трусики, если бы я не была сопряжена с его братом. – Я не имею ничего против того, чтобы быть плохим.

– Да, мне говорили.

Я сбрасываю с себя одеяло, решив закончить этот разговор, даже если ради этого мне придется бежать в душ, – и осознаю, что Мэйси перестала говорить по телефону и снова разговаривает со мной.

– Извини, – говорю я ей, пытаясь понять, почему у нее такие круглые глаза и такое бледное лицо. – Я все еще спала и потому не услышала, что ты сказала. В чем дело?

– Круг! Они здесь.

– Круг? – Поначалу ее слова кажутся моему все еще сонному мозгу бессмыслицей, но, когда Хадсон начинает тихо ругаться, до меня доходит, о ком она говорит. – Здесь родители Джексона и Хадсона? – шепчу я, и эта мысль внушает мне ужас.

– Да! Король и королева плюс остальные три сопряженные пары явились сюда сегодня в пять утра. Никакого предупреждения, никакого предварительного звонка. Они просто явились к парадному входу и потребовали, чтобы их впустили. Мой отец вне себя от ярости.

– Зачем они здесь? – спрашиваю я, убирая с лица свои мерзкие кудряшки.

– Официально? Для инспекции, которую они проводят каждые двадцать пять лет, – отвечает Мэйси. – Они приурочили ее к Лударес, чтобы содействовать межвидовому сотрудничеству и дружбе.

– А неофициально? – спрашиваю я, немного боясь услышать ответ.

– Они хотят посмотреть на тебя, – одновременно отвечают Хадсон и Мэйси.

– На меня? – Да, это было неожиданно. – Почему на меня?

Я понимаю, почему родители Джексона могли бы захотеть встретиться со мной, ведь я сопряжена с их единственным ныне здравствующим (во всяком случае, насколько им известно) сыном. Но зачем им было втягивать остальных членов Круга в то, что должно быть чисто семейным делом?

Когда я говорю это Мэйси и Хадсону, они смеются – на сей раз надо мной, а не со мной.

– Это не из-за того, что ты сопряжена с Джексоном, – говорит Хадсон. – Вряд ли это может иметь для них значение – если только они не считают, что это угрожает их власти. Что действительно имеет для них значение – что точно имеет значение для всех членов Круга, даже для тех, кто не жаден до власти, – так это то, что ты первая горгулья за тысячу лет.

– Не все ли им равно? Что им может сделать одна-единственная горгулья? И к тому же не очень-то и сильная, – говорю я им обоим.

– Во-первых, – многозначительно отвечает Мэйси, – хотя о том, что ты горгулья, ты узнала недавно, это вовсе не значит, что ты не сильна. Это значит, что у тебя есть какое-то время для того, чтобы понять, в чем тут суть. Ты даже не знаешь еще всего того, на что способны горгульи, не говоря уже о том, что можешь делать конкретно ты. Так что да, они, конечно же, боятся. Если бы они не боялись, король не убил бы всех горгулий во время последней волны убийств, и Круг наверняка бы не позволил ему безнаказанно их истребить. Хотя его члены по большей части трусливы, в большинстве случаев они бы не согласились на полномасштабный геноцид, если бы он не служил их интересам.

– Черт возьми, Мэйси, скажи нам, что ты думаешь об этом на самом деле! – восклицает Хадсон.

Я смеюсь, и Мэйси вопросительно смотрит на меня.

– Хадсон согласен с твоей оценкой, – говорю я ей.

– Это потому, что моя оценка верна. А его отец – настоящий говнюк. – Она бросает на меня взгляд, который красноречивее всяких слов. – Что ж, яблоко от яблоньки недалеко падает.

Хадсон закатывает глаза, но ничего не говорит в ответ. Как мне кажется, в истории наших с ним отношений это происходит впервые. Однако он выпрямляется, прислоняется к моей кровати и ерошит пальцами свои короткие спутанные волосы. Я знаю, что на самом деле он нереален – так почему же сейчас на нем надеты только фланелевые пижамные штаны и нет рубашки? В чем тут дело – он в самом деле снял рубашку или же это я по какой-то необъяснимой причине представляю его себе без нее?

И, разумеется, он слышит эту мысль и подмигивает мне.

– Я позволяю тебе решить этот вопрос самой.

Я не обращаю внимания на жар, обжигающий мои щеки, и вместо этого сосредоточиваю его на Мэйси.

– Но почему, скажи на милость, из-за того что Круг решил нанести нам этот не сулящий особых радостей визит, я должна вставать в, – я смотрю на мой телефон, – о господи, в пять пятнадцать утра?

– Потому что они созывают собрание, которое должно состояться до начала уроков. А значит, мы все должны быть в актовом зале в шесть тридцать, одетые в парадную форму.

– В парадную форму? То есть надо надеть юбку, галстук и блейзер? – Я вспоминаю, что за все время моего пребывания здесь я одевалась так всего один раз.

– Нет, не блейзер, – с мелодраматическим вздохом отвечает Мэйси. – Мантию.

– Мантию? – Я смотрю на свой стенной шкаф. – Здесь нет никакой мантии.

– Да, но у меня есть лишняя – она, к счастью, осталась с тех времен, когда я была ниже. Иначе ты бы запуталась в ней.

– Значит, нужны юбка, галстук и мантия? – спрашиваю я, чтобы удостовериться, что я все поняла правильно.


– Да.

– Как те мантии, которые надевают выпускники? – уточняю я.

– Нет, эти скорее носят церемониальный характер, – вздыхает Мэйси.

Ее слова вмиг настораживают меня.

– Но они предназначены не для обряда человеческого жертвоприношения, не так ли?

Мэйси смотрит на меня, сощурив глаза.

– Никто не собирается приносить тебя в жертву, Грейс.

Легко ей говорить. Я подавляю небольшую вспышку раздражения и шучу:

– Как сказал мухе паук…

Мэйси смеется, как я и рассчитывала. И это раззадоривает меня.

– Я просто хочу сказать тем, кто захочет покритиковать меня за пугливость, что им стоило бы сначала сразиться с мерзавкой, одержимой манией убийства, а до того побывать в когтях дракона, вонзавшего их тебе в руки, заработать вывих плеча, а также сотрясение мозга и раны на запястьях и лодыжках от веревочных пут. От которых нужно освобождаться, лежа на алтаре. В окружении сосудов с кровью. Да еще будучи в наркотическом дурмане.

Мэйси смотрит на меня с каменным лицом и невозмутимо роняет:

– С кем не бывает.

Я разражаюсь смехом, потому что она отколола это безупречно.

– Таким образом ты пытаешься донести до меня, что я поднимаю шум по пустякам?

– Шутишь? Таким образом я хочу сказать тебе, что я бы сама с удовольствием прикончила эту мерзавку Лию. – Она подходит к своему шкафу и достает из него две темно-фиолетовых мантии. Затем одну из них кидает на свою кровать, а вторую отдает мне.

– Она фиолетовая, – говорю я.

– Ага.

– Эта мантия фиолетовая.

Она кивает.

– Точно.

– Если я ее надену, то буду выглядеть как динозаврик Барни из телесериала.

Она ухмыляется.

– Добро пожаловать в Кэтмир.

И, пока я разглядываю это огромное фиолетовое уродство, которое должно служить мне церемониальной мантией, она заходит в ванную в тот самый момент, когда туда собираюсь направиться я.





Глава 70. Когда дьявол подходит к денали




В своей предыдущей жизни мне случалось бывать в актовых залах – ведь я как-никак ученица американской старшей школы. Но я была не готова увидеть такое.

Актовый зал Кэтмира огромен, до потолка тут будет, наверное, футов тридцать – сорок, везде виднеются жутковатые декоративные каменные шипы – в общем и целом это место куда больше похоже на готическую церковь, чем на зал, в котором должны собираться ученики.

Витражные окна, изображающие сцены из жизни сверхъестественных существ, – раз.

Многочисленные богато украшенные стрельчатые арки – два.

Затейливая и немного давящая на психику резьба на всех поверхностях – три.

Единственное, чего не хватает для полноты картины, – это алтарь.

Вместо него в центре зала возвышается круглая сцена, окруженная сотнями кресел, обитых материей такого же темно-фиолетового цвета, как и наши мантии. Так что, когда ученики входят и рассаживаются по местам, зал становится похож на взорвавшийся баклажан – а точнее, на тысячу баклажанов.

Дом Ашеров отдыхает. Эдгар Аллан По нервно курит в сторонке[20].