Искажение

Мы уже давно миновали съезд в сторону Кардана и само селение, где фортепьянная струна срезала головы двоим стрелкам. Мы проехали через расшатанный мост на Реде. Позади остались руины форпоста Адмирум.

Я пытаюсь представить, что при их виде чувствовал Адам Вернер, сражавшийся за базу в течение трех долгих месяцев. После эвакуации персонала саперы взорвали базу, чтобы она не досталась нашим врагам. Здесь погибло немало хороших солдат, защищая место, которого больше не существует. Защищая ворота в прокля́тый Гадес.

Поездка прошла спокойно, если не считать обстрела партизан «фениксами» в окрестностях дорожного узла Мокха. В одном из «керастов» едут два оператора дронов, которые подняли беспилотники с установленных на цистернах платформ и поджарили огнем из турелей небольшую группу спускавшихся с гор повстанцев. Последовали радостные боевые кличи наших солдат, которые, однако, не скрывали растущей тревоги. Мой друг Баллард многозначительно на меня посмотрел и покачал головой.

Мне пора заканчивать, сынок, чтобы сосредоточиться на дороге. Надеюсь, это письмо дойдет до тебя, даже если последующие пожрет Дисторсия. Не знаю, что ждет нас в пустыне на этот раз, но в каком-то смысле можно сказать, что мы никогда этого не знаем. Я стараюсь не поддаваться панике и постоянно думаю о тебе. Буду продолжать писать, вне зависимости от обстоятельств.



Большой грузовик «Кавказ» с ревом освобождает въезд на базу, и запыленный конвой останавливается среди зданий. Снаружи, вокруг ограждения СМЗ «Бастион», также стоит тяжелое оборудование инженерных войск – экскаваторы, самосвалы и тягачи, – а также «керасты» солдат из Тригеля, которые сегодня покидают Дисторсию. Я выпрыгиваю из «скорпиона», чтобы слегка осмотреться до того, как поступит приказ разгружать «метки».

Над плацем, пришвартованный к металлической платформе, парит «окулюс», большой белый аэростат. Пурич и Водяная Блоха показывают на него друг другу пальцами. Гаус, облокотившись о «скорпион», потирает щеку, будто еще не верит, что мы добрались до цели, а Баллард бежит в туалетную кабинку в углу плаца. По дороге он даже не упоминал, что его настолько приперло.

Я смотрю на здания и конструкции СМЗ, которые всерьез меня впечатляют. Последние десять дней здесь тяжко трудилась почти сотня человек, чтобы подготовить базу и окружить ее почти двухметровой стеной. Вот только теперь, в отличие от нас, они скоро ее покинут, причем наверняка с радостью. Никто не любит без причины рисковать собственной шкурой.

Я расспрашиваю встреченных солдат, что у них слышно и насколько дает о себе знать пустыня. Они не особо склонны к разговорам, спешат погрузить все необходимое, чтобы до вечера добраться до Тригеля. Сержанты носятся как сумасшедшие. Лишь один из водителей, которого я угостил сигаретой, говорит, что хуже всего вовсе не жара и вездесущая пыль. К этому он уже успел привыкнуть. Самое тяжкое – оторванность от остального контингента и странное ощущение тревоги. Он бдительно оглядывается по сторонам – судя по всему, ему хочется выговориться.

– Когда мы сюда приехали, старик, я едва не обалдел.

– Что такое? – пытаюсь выяснить я.

– Все эти здания были в отменном состоянии. Для здешних условий – почти в идеальном. Такое впечатление, будто тут много лет никого не бывало – ни людей, ни зверей. Все целое и ровненько присыпанное пылью.

– Ну, тут вообще-то не слишком оживленное место.

– Я уже бывал на похожих базах. Мы не раз подготавливали для наших всякое захолустье, чтобы им можно было нормально пользоваться.

– И ты видел там только разрушенные здания?

– Всегда были какие-то следы грабежа – вырванные доски из пола, даже выдранные из стен трубы и провода, выкрученные краны – в общем, все, что удалось унести. А тут здания и комнаты как новенькие, в большинстве окон даже стекла оставались.

– Ну так это же вроде как даже хорошо?

– Вроде как хорошо, работы меньше. – Он на мгновение задумывается. – Но слишком уж странно все это, блядь, выглядит.

Я прерываю разговор, когда появляется лейтенант Остин – голый до пояса, с военным загаром на жилистом теле. Явно нервничая, что не слишком ему свойственно, он бежит в сторону доктора Заубер, чтобы как можно быстрее что-то ей сообщить. Он ловит за руку капитана Бека, и оба подходят к «керасту» с красным крестом на капоте.

Нырнув между грузовиками, я пробираюсь мимо «меток» и цистерн со стороны ограждения, мимо груды барахла и суетящихся солдат, чтобы оказаться как можно ближе к офицерам. Возле нашего «скорпиона» меня замечает Дафни. Я жестами даю ему понять, что меня здесь вообще нет, и он поворачивается к Пуричу, продолжая созерцать аэростат. Умный парень.

Из-за машины медслужбы доносятся обрывки слов. Марсель Остин говорит что-то о состоянии здоровья капрала Элдона. Я улавливаю «удар» и «внезапный припадок». Похоже, Элдон плохо себя почувствовал во время разгрузки снаряжения из прицепа, и лейтенант сразу же увел его с плаца, чтобы избежать замешательства.

Я стараюсь не думать о том, в насколько дерьмовой ситуации окажусь, если кто-то из офицеров меня увидит. Подозрение в шпионаже может закончиться весьма хреново. Но я рискую еще больше, сделав несколько шагов в их сторону.

– Недавно погиб его брат, – говорит Линда Заубер. – Не стоит об этом забывать.

– Да, знаю! – почти кричит Остин. – Вот только еще вчера все было в порядке!

– Иногда это напоминает бомбу с замедлителем. Он ходил со своим горем три недели, и только теперь оно его настигло. Как все случилось, лейтенант?

– Госпожа капитан, я все видел. Он внезапно утратил связь с реальностью, начал совершать механические движения и бессвязно бормотать, бегал от здания к прицепу с пустыми руками, будто что-то грузил. Мы подумали, что с ним случился солнечный удар.

– У него была лихорадка, озноб, рвота? Он жаловался на головную боль?

– В общем, нет.

– На тепловой удар не похоже, скорее на кататоническое возбуждение.

– Что это значит, Линда, черт побери?! – спрашивает капитан Бек.

– Симптом острого психоза. – Доктор Заубер хлопает дверцей машины. – Роберт, найди мне быстро галоперидол и комплект для инъекций. И принеси в… Где вы, собственно, держите пациента?

– Мы заперли его в комнате. На другой стороне плаца, в здании инженеров.

– Он все еще беспокоен?

– Скорее у него упадок сил. Лежит в углу и смотрит в одну точку.

– Так и должно быть. Роберт, отнеси сумку в то здание. Нужно как можно скорее идти туда. Ведите, лейтенант.

Я отступаю в тень цистерны и тайком возвращаюсь к своему отделению.

Водителя из Тригеля, с которым я только что разговаривал, нигде не видно, – скорее всего, он закончил погрузку и выехал за ограждение, чтобы освободить место. Баллард, в свою очередь, выглядит не лучшим образом: он бледен и держится за живот. Злясь на весь мир, бросает на землю жилет и ранец. Поговорить об Элдоне нам сейчас вряд ли удастся.


Съев немного сухого пайка, я складываю наши МСК в «скорпион». Мы начинаем сражаться с поддонами – хорошо, что инженеры оставили автопогрузчик. Жарко, так что все сбрасывают шлемы, кители и остальное снаряжение – за исключением четвертого взвода, которому в шестнадцать часов заступать на охрану.

Я сам не знаю – то ли завидовать, что им не приходится таскать тяжести, то ли сочувствовать, что им придется стоять на этой жаре с полной выкладкой. Лейтенант Мюллер не прощает ни малейшего несоблюдения устава. Мы суетимся на плацу, а предыдущий персонал наблюдает за нами. Наконец следует приказ выезжать, и колонна «тригельцев» трогается на юг.

Дисторсия теперь принадлежит нам.

И тебе, Эстер.



Усталый и голодный, вечером я наконец могу отдохнуть на новом месте. Несмотря ни на что, я рад – за шесть часов мы успели сложить весь запас боеприпасов в подвале здания инженеров, разместили провиант в маленьком складе, а в большую палатку, которой пользовались охранявшие базу солдаты, затащили свои вещи: пока лишь ранцы, свернутые матрацы и каркасы для коек. Куда важнее, чем подготовить спальные места, было протянуть электричество туда, где оно отсутствовало.

Взвод Северина занялся установкой пулеметных гнезд на крышах зданий, а затем, охваченный строительным азартом, защитил малыми модулями СМЗ и мешками с песком нашу цистерну с топливом. Сержант Голя утверждает, что ее взрыв мог бы прикончить половину персонала базы, и это еще в лучшем случае.

Нам приходится привыкать к новым условиям – к недостатку удобств, худшей еде и сну под коричневым брезентом. Днем в палатке становится жарко, а ночью ее пронизывает холод. В Дисторсии также значительно темнее, чем на базе Эрде. Капитан Бек, проведя инспекцию, приказал дополнительно осветить несколько закоулков и удостовериться, что все генераторы работают.

Все это время мы были благодарны за любые инструменты и материалы, которые оставили нам солдаты из Тригеля. Оказалось, пригодиться может что угодно, а мы понятия не имели, как подготовиться. На бумаге все выглядело совершенно иначе. Только теперь мы начинаем понимать, насколько ценны древесно-стружечные плиты и фанера, сложенные в углу плаца. Какой-то кретин хотел сперва вынести их за ограждение и поджечь.

Гаус, который, кроме механики, занимается также плотницким делом, потирает руки, говоря об этих плитах. Мы сделаем из них перегородки в палатке, чтобы каждое отделение имело немного личного пространства. Однако заниматься строительством сегодня уже поздно – нужно поужинать и отдохнуть, тем более уже этой ночью нас ждет четырехчасовая служба в карауле. Я выхожу из палатки, чтобы выкурить заслуженную сигарету. Рядом останавливается Баллард, с которым уже все в порядке.

– Ну, вот мы и в аду, Маркус. И вовсе не так уж страшно выглядит.

– Я же тебе говорил, что случилось с Элдоном. – Я протягиваю ему пачку «инки». – Хочешь, Крис? – сигареты здесь на вес золота.

– С удовольствием. – Он щелкает зажигалкой. – У парня была вполне конкретная причина, чтобы свихнуться. Так что все просто объясняется.

Мы какое-то время молчим, обдумывая нашу ситуацию.

– Сказать тебе кое-что в библейском стиле?

– Давай, старик, – улыбается Баллард.

– Еще не пропоет петух сегодня, как пустыня с нами заговорит.

Мой друг внезапно серьезнеет. Он лучше других солдат понимает, что наша реальность – лишь яичная скорлупа, которую легко разбить, а под ней, дыша в темноте, терпеливо ждет нечто. Ждет нас.

Я ощущаю прикосновения чужого разума с того самого момента, когда за моей спиной оказались ворота Дисторсии – пока что мягкие, на грани восприятия, но их невозможно ни с чем спутать. На какое-то время помогает попытка сосредоточиться на текущих делах, создавая иллюзию, будто все в порядке, – ощущение безопасности и покоя. Но лишь до первого случая, когда мы от страха рухнем наземь, сдирая себе кожу с лица.



Суббота, 25 июня, 0.10

Форпост Дисторсия, пустыня Саладх, Южный Ремарк



Исследовательский институт, преобразованный во время войны в военную базу, построен в виде прямоугольника размером сорок на сто двадцать метров. Въездные ворота находятся на севере, посередине короткой стороны. За ними, слева, стоит «здание инженеров», которое заняло командование. Идя дальше, вглубь плаца, добираемся до «лаборатории» – скорее барака, чем настоящего дома. Ученые бросили там часть оборудования, которое не убрали ни войска Союза, ни наши.

Еще дальше, на южной стороне, перпендикулярно обоим зданиям, стоит медсанчасть. Ее серое бетонное строение видно сразу же, когда въезжаешь в ворота. Не знаю, что размещалось там до войны, но теперь его заняла капитан Заубер. С крыши медсанчасти открывается лучший вид на Отортен. Она служит наблюдательным пунктом, укрепленная СМЗ, мешками с песком и досками. Мы сменяем там отделение Соттера, громко жалующееся на наше опоздание. У парней от усталости слипаются глаза.

Мы как-то устраиваемся на деревянных поддонах, на которые наши предшественники набросали немного тряпок, чтобы было удобнее. Для командира отделения даже зарезервирован пластиковый стул, его притащили со склада, расположенного справа, напротив лаборатории. Это последнее здание базы, где мы сложили бо́льшую часть запасов и барахло, которое пригодится позже.

С наблюдательного пункта хорошо видна продолговатая палатка недалеко от ворот, которая служит нам казармой. Сержант Голя утверждает, что, если бы капитан иначе распределил здания, нас можно было бы разместить в помещениях, без необходимости спать под брезентом. Но командование, как всегда, знает лучше.

Водяная Блоха берет у меня бинокль с ноктовизором и вглядывается в темноту, водя им справа налево, будто в надежде увидеть что-то необычное – группу готовящихся к атаке повстанцев или стаю экзотических зверей.

– Видишь что-нибудь, Джаред? – от нечего делать спрашиваю я.

– Не знаю, шеф, – неожиданно отвечает он; зрение никогда его не подводит.

– Как это – не знаешь?

– На двенадцать часов, чуть вверх. – Он показывает на точку напротив нашего поста.

Сперва в густом мраке не разобрать подробностей – глазам приходится привыкнуть к зеленому свечению, чтобы понять, о чем говорит Дафни. Но затем я замечаю, что по склону Отортена ползет нечто вроде туманного пятна, которое слабо поблескивает и постоянно меняет форму, скорее похожее на оптическую иллюзию, чем на нечто реальное.

Я протягиваю бинокль Балларду, но тот отрицательно качает головой – он видит лишь черную муть, так же как Пурич и Гаус. Когда бинокль возвращается ко мне, я уже сомневаюсь, что там вообще что-то было. Водяная Блоха явно нервничает и долго всматривается в ночь, пытаясь пробиться сквозь ее завесу. Но в конце концов все мы замечаем свет.



Над пустыней вспыхивает светящийся шар. Размеры его оценить трудно, поскольку трудно оценить расстояние. Объект напоминает раскаленный мяч, который сперва висит неподвижно, а затем начинает плясать в темноте.

То и дело меняя цвет с белого на голубоватый, он быстро перемещается из стороны в сторону, то зигзагообразно снижаясь, то снова взмывая вверх. Я связываюсь с сержантом Голей, хотя знаю, что тот сейчас спит. Он принимает мое сообщение и, не говоря ни слова, бежит к нам из здания инженеров, до которого около ста метров.

Еще стоя на верхушке лестницы, он замечает «светлячок». Я протягиваю ему бинокль, но светящийся шар исчезает столь же внезапно, как и появился. Сержант приказывает нам выпустить ракету. Магниевая вспышка отбрасывает беспокойные тени, длинные очертания камней и растений.