Искажение

– Как такое может быть? – не могу понять я. – Ведь это был один из самых опытных командиров отделений.

– Они с Бернштейном всегда были чем-то недовольны, задавали слишком много вопросов. Теперь Бернштейна нет в живых, а Лист не вернулся из отпуска. Может, он не выдержал после того, как Хенрик погиб во время нападения на дворец? Они давно были в приятельских отношениях.

– Так или иначе, он из-за чего-то сорвался.

– Но ведь другие тоже потеряли близких. Вернер видел смерть своих товарищей и фильм о пытках Дрейфуса. Олег Элдон потерял в сквере Героев брата, но не сдался. Кажется, он отправился вместе с инженерной бригадой, которая занимается ремонтом базы в пустыне.

– Готовят Дисторсию?

– Да. Они работают там днем и ночью, чтобы мы могли прибыть на все готовое. Их охраняют два взвода из Тригеля и несколько сорвиголов вроде Элдона. Всем командует лейтенант Остин.

– Кстати, Борис, что ты думаешь насчет нашего лейтенанта?

– А что я должен думать, старик?

– Я его когда-то считал тем еще сукиным сыном, а сержант Голя ни разу не упускал случая его покритиковать. Но чем дольше я его знаю, тем больше мне кажется, что я ошибаюсь.

– У Голи к нему претензии из-за какой-то говенной херни из прошлого, – скалится Северин. – Марсель Остин – мужик, который больше делает, чем говорит. И если уж откровенно, то ни под чьим началом мне не доводилось столь хорошо служить.

– Я был уверен, что ты скорее скажешь так про Мюллера.

– Ну ты и даешь, – качает головой Северин. – Мюллер – пидор в квадрате, да и в любой гребаной степени. Ты еще в этом убедишься.

Я строю такую гримасу, будто жил с этим убеждением с самого детства.

– Ладно, возвращаясь к Сэму, – распустим слух, будто он болен. – Сержант многозначительно смотрит на меня. – У него случился приступ аппендицита, и пришлось делать операцию. Не стоит смущать народ его бегством.

– Ясно.

– И без того говна выше крыши. А я потерял двух командиров отделений, и теперь надо с этим что-то делать. Вот же, сука, перед самым отъездом!

Мы застегиваем ремни. Самолет катится по взлетной полосе.



Вторник, 21 июня, 12.00

Харман, провинция Саладх, Южный Ремарк



Подготовка к миссии – пополнение запасов провианта, боеприпасов и снаряжения – ничего не значит.

Ничего не значат инструктажи капитана Бека, который каждый день рассказывает, как действовать на вражеской территории, чтобы затруднить жизнь партизанам и вернуться целыми и невредимыми.

Ничего не значит даже радость нашего сержанта, когда в субботу вечером грузовики привезли нас на базу Эрде с нового аэродрома рядом с базой Кентавр, похлопывание по спине и расспросы каждого солдата, все ли в порядке дома.

Все это внезапно теряет всякое значение для Вима Гауса, когда по пути в столовую мы натыкаемся на Стерву, с трудом ползущую по бетонному плацу. У кошки ободрана шерсть, она вся в крови, и у нее явно сломан позвоночник. Она волочит за собой задние лапы, издавая отчаянное мяуканье. Кошки не жалуются без причины, так что она наверняка страшно страдает.

Гаус склоняется над ней и беспомощно застывает.

– Что с тобой, малышка? Что случилось? – обращается он к пушистому созданию.

Водяная Блоха стоит рядом, даже не пытаясь что-то сказать, и просто смотрит на друга со столь же беспомощной тоской во взгляде. Каждый, кто имел дело с подобной ситуацией, знает, что кошка умирает, и мы ничего не можем поделать.

– Может, отнести ее в медсанчасть? – спрашивает Гаус.

– Успокойся, Вим. Ты уже ничем ей не поможешь, – тихо говорю я. – Давай возьмем какую-нибудь картонку и перенесем ее в тень, чтобы она не лежала на солнце.

Пурич бежит в казарму за картоном, а Баллард приносит с кухни миску с холодной водой. Мы кладем Стерву на твердую поверхность и оттаскиваем к стене. Обычно она уже кого-нибудь оцарапала бы и грозно на нас фыркала, но теперь она лишь тяжело дышит, а глаза ее постепенно затягивает пелена. О том, чтобы она выпила хотя бы каплю воды, не может быть и речи.

Я веду своих солдат дальше, сказав парням Нормана, чтобы они не подходили к Гаусу и не мешали ему. Возможно, для кого-то его отчаяние выглядит глупо, учитывая, что недавно он потерял нескольких товарищей по взводу. Возможно, вид рослого парня, сидящего на корточках возле раненой кошки, у которого текут слезы и дрожит подбородок, может показаться кому-то смешным. Но если бы кто-то позволил себе на этот счет дурацкую шутку, я не хотел бы оказаться в его шкуре.

Я увожу всех от Гауса в заботе об их здоровье, а не о его спокойствии. Пользуясь тем, что он нас не слышит, мы строим всевозможные догадки о том, что могло случиться. Дикий зверь? Собака? Какой-нибудь выродок человек? «Клещ»? А может, кошку просто сбила машина, и она в шоке доползла до нашего здания? Вряд ли нам когда-нибудь удастся найти ответ.

– Идем обедать? – наконец спрашивает Пурич.

– Я не пойду, – отвечает Водяная Блоха. – Останусь на всякий случай с ним.

– Хорошо, – киваю я. – Если тебе что-то понадобится, Джаред, зови меня.

– Мы похороним ее за казармой и придем.


В столовой мы полностью теряем аппетит. За столик, который занимает мое отделение, присаживается сержант Голя. Он уже знает, что произошло, и расспрашивает нас. Сержант с немалым удовольствием бы выяснил, кто это сделал, и содрал с урода шкуру. Мне бы хотелось, чтобы таковым оказался Бенеш. Это решило бы множество проблем, однако выглядит маловероятным. Отделение Усиля поехало утром на базу Кентавр сопровождать грузовики со снабжением.

После обеда Голя дает нам пятнадцать минут отдыха и приказывает прибыть на плац, чтобы погрузить коробки с каркасами коек. Мы тащимся в казарму в дурном настроении – может, за исключением Балларда, которому позвонила жена.

Позавчера мы узнали, что не полетим на базу Дисторсия вертолетами, как обещало командование, а поедем в составе большого конвоя, чтобы сразу перевезти все снаряжение. Преимущество тут одно: на месте у нас будет достаточное количество машин.

Дорога до форпоста занимает около четырех часов, идет по вражеской территории. После ликвидации Адмирума партизаны за горами всерьез обнаглели, но придется к этому привыкнуть. В течение трех ближайших месяцев нам предстоит служить в самой гуще этого дерьма. Трех очень долгих и очень жарких месяцев.



Пятница, 24 июня, 09.50



В день отъезда хаос в нашем углу базы Эрде достигает своего апогея. Все носятся, загружая остаток снаряжения и стараясь не забыть о чем-нибудь важном. Командиры взводов и мы, командиры отделений, надрываем глотки, стремясь успеть до полудня. Отъезд запланирован на двенадцать, а у меня такое впечатление, будто мы в глубокой заднице.

Громче всего орет, однако, старшина Гармонт, который сходит с ума в оружейке, выдавая очередные ящики с боеприпасами и электронные гаджеты. Все это хозяйство он воспринимает как личную собственность, а мы в буквальном смысле его грабим прямо у него на глазах. Нам следовало соорудить себе рогатки и стрелять из них в повстанцев – вот тогда наступила бы тишь и гладь.

«Скорпионы» ВБР и третьего взвода вернулись с осмотра и стоят в общем ряду возле ангара мастерской. Взвод сержанта Крелла получил четыре «кераста», а еще два дополнительно выделили для штаба роты. Остальные несчастные поедут на двух «метках». Три грузовика должны перевезти наше снаряжение, а еще два – цистерны с топливом и питьевой водой, каждая емкостью семь с половиной тысяч литров. Так что конвой будет выглядеть впечатляюще, прямо-таки напрашиваясь на попадание из РПГ. Особенно бочка с дизельным топливом.

Я бегу вдоль колонны, чтобы еще раз пересчитать ящики с провиантом, когда до меня доносится голос доктора Заубер:

– Капрал!

Увидев возле одного из «керастов» начальницу медсанчасти, я удивленно таращу глаза.

– Здравия желаю, госпожа капитан!

– Наверняка ты не ожидал меня здесь увидеть?

– Так точно, – честно отвечаю я.

– Я еду с вами, Маркус. Беру с собой двоих человек и временно оставляю медсанчасть на попечение лейтенанта Дереша. – Она закуривает бабскую сигарету. – Так что на месте у вас будет профессиональная медицинская помощь. Что у тебя слышно?

Я давно с ней не виделся, так что коротко сообщаю о самом важном. Некоторые сведения вполне невинные, вроде впечатлений из отпуска, но другие касаются Дисторсии. Я упоминаю о встрече в Граде и о том, что рассказывал мне Бернард Вайнхаус, при этом нервно оглядываясь по сторонам – движение оживленное и кто-нибудь может подслушать наш разговор.

Больше всего, однако, меня интересует, почему доктор Заубер отправляется вместе с нами в пустыню Саладх. Подобного я не ожидал, и это никак не умещается в известные мне представления. Ни на одном форпосте до сих пор не было офицера медслужбы – лишь обученные санитары, латавшие солдат в экстренных случаях.

Линда Заубер прекрасно это понимает. Велев мне подойти ближе, она тихо объясняет, что командование полка попросило ее нас сопровождать. Мы оба знаем, что нам предстоит нелегкая миссия, так что лучше перестраховаться.

– Что-нибудь случилось, госпожа капитан? – наконец спрашиваю я.

– Еще не знаю, – загадочно отвечает она. – Выяснится на месте.

Я возвращаюсь к своим прерванным занятиям, но мысли путаются. Может, с Заубер связался лейтенант Остин и сообщил ей нечто важное? Впервые присутствие начальницы медсанчасти не успокаивает меня, но скорее пугает еще больше. Если командование решило послать такого специалиста в опасное место, трудно назвать это добрым предзнаменованием.

Большинство в роте будут только рады, узнав о создании на форпосте медицинского пункта. Людей не столько пугают возможные бои и ранения, сколько то, что в критической ситуации им никто не поможет. Многие из погибших во время миссий солдат истекли кровью от ран или лишились конечностей только из-за того, что на месте не оказалось настоящего врача.

Итак, капитан Заубер едет сегодня с нами в конвое. Если верить словам Неми, вскоре к отряду присоединится также майор Вилмотс. Похоже, кто-то наверху осознаёт всю серьезность ситуации и предпринимает радикальные шаги. Я размышляю о том, не пришла ли пора предупредить парней из отделения, из-за чего несколько раз ошибаюсь в подсчетах и ругаюсь про себя, споткнувшись об угол поддона.

Неумолимо течет время.





Часть третья

Искажение




Глава первая




Пятница, 24 июня, 14.05

Дорога из Хармана в Физзу, пустыня Саладх, Южный Ремарк



Представь себе, сынок, будто все, что рассказывают про ад, – правда. Представь, будто приближаешься к тому месту, где черное солнце посылает на землю лучи обжигающего холода. Ты уже чувствуешь внезапную дрожь и прекрасно отдаешь себе отчет в том, что самого опасного не увидеть невооруженным взглядом. С каждым преодоленным километром становится все хуже, мозг окутывает смола, а ты знаешь, это только начало.