Искажение
Часть 32 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Можешь не продолжать.
– То есть?
– Я поеду туда, Маркус. Поеду в самое пекло, чтобы отсюда вырваться. Похоже, ты не понимаешь, насколько это для меня важно. Похоже, ты вообще меня не знаешь. – В ее глазах стоят слезы.
– Неми, я прекрасно знаю, насколько это для тебя важно. Я просто за тебя беспокоюсь.
– А ты думаешь, я, сидя за этими стенами, не беспокоюсь за тебя каждый день? Всякое может случиться, и нужно быть к этому готовым.
– Вот только это другое. Совсем другое.
Мы беседуем еще несколько минут, но разговор как-то не клеится. К счастью, парни звонят мне, сообщая, что приближаются к базе. Когда мы наконец идем к воротам, я чувствую облегчение – облегчение, смешанное с грустью.
Неми что-то говорит молодому охраннику, и железная калитка с электрическим жужжанием открывается. Я долго жму ей руку, не имея возможности обнять целиком. До чего же дурацкая жизнь, сонно думаю я. Стоит тебе найти кого-то, кого ты любишь, – и вы в любой момент можете погибнуть, так что не останется даже следа.
После ужина парни разглядывают купленные подарки. Каждый хвастается тем, что нашел для родни – на койках лежат безвкусные кружки, ремаркские накидки, футболки и мелкая бижутерия. Мне удается уговорить Нормана, чтобы он продал мне перочинный ножик для отца и глиняную миску, которую я вручу матери. У него столько мелочей, что он мог бы оделить ими несколько человек. Позже, уже в комнате, Усиль говорит, что Ларс специально купил больше, чтобы поделиться со мной.
К нам вваливается Баллард со стеклянной статуэткой Афродиты и сует ее мне в руки, говоря, что это подарок для какого-нибудь гея или любимой тетушки. Парни – просто зашибись. Вечером Усиль отрывается от чтения комикса и смотрит на меня со своей койки.
– Что такое? – машинально спрашиваю я.
– Ничего, старик. Как там Неми?
– Все нормально, от нее уже отъебались. Но, судя по всему, ее пошлют вместе с нами в пустыню. Им нужен переводчик с армайского.
– Плохо.
– Хуже некуда, блядь. Мы даже из-за этого поссорились.
– Понимаю тебя, Маркус. Мне тоже не хотелось бы, чтобы моя девушка вляпалась в подобное говно. – Он на мгновение замолкает. – Хочу перед тобой извиниться за то, что болтал о ней поначалу, – ну, знаешь, насчет того, что хотел ее подцепить, и все такое. Не сердись на меня.
– Да что тебе, блядь, вдруг в голову пришло?! Мы даже тогда еще не были вместе.
– Не были, но я просто на всякий случай. Так или иначе, тебе чертовски повезло, старик. Я в самом деле тебе завидую.
– Успокойся, Петер, от этого только лишние проблемы. Я постоянно беспокоюсь о том, что с ней будет, вместо того чтобы беспокоиться о себе самом.
– Пиздишь. Даже слушать противно.
Усиль прав – это лишь скверная дымовая завеса. Если на этой войне я и встретил что-то хорошее, то именно Неми. Мне хотелось бы забрать ее с собой и распрощаться с Харманом навсегда – даже если в первые недели не смогу найти себе места в Рамме.
Только бы все это наконец закончилось. Пусть хотя бы раз что-то получится.
Пятница, 10 июня, 11.05
Портсаил, провинция Сайлан, Центральный Ремарк
Военный аэродром в Портсаиле встречает нас еще большей жарой, чем в Хармане, – тридцать пять с лишним градусов в тени, так что пот льется из штанин. Пока мы летели на «кассабианах», лицо обдувало приятным холодком. Неважно, что всю дорогу гудело в голове от лопастей ротора, по крайней мере, было чем дышать.
Сейчас, на слегка потрескавшемся бетоне, я чувствую себя будто на сковородке. Мы выскакиваем друг за другом из вертолета, и обслуживающий персонал направляет нас в здание, возле которого стоит жандармерия. Перед входом в зал ожидания каждого обнюхивают большие собаки. Якобы случаются попытки контрабанды «пифии», местного наркотика из толченых водорослей, и нас проверяют, а Гаусу чересчур дотошный «жетон» заглядывает даже в дорожную сумку.
– Мудак гребаный, – комментирует Вим, когда мы садимся на скамейку.
– Херня все это, – замечает Водяная Блоха. – Даже если у тебя кило этого порошка, собаки ничего не почуют. Говорят, они не обучены.
– Знаете, а я вообще ничего о нем не слышал, – говорит Пурич. – В смысле, об этом наркотике.
– Да так, обычная мозгоебка, – подытоживает Водяная Блоха. – Ничего особенного.
От Неми я слышал нечто совершенно иное. Ремарцы употребляют «пифию» уже много веков, она имеет для них религиозное значение – по крайней мере, имела когда-то, во времена величия их страны. Некоторые утверждают, что наркотик вызывает видения будущего. Если войти в транс, можно заглянуть за завесу времени.
У нас два часа до вылета. Транспортники С-515 заберут нас несколькими группами. Один полетит в город Рамма, один в Коден, один совсем близко, в Тирон, а последний, кажется, на запад, в Бильден. Все это ради нашего комфорта и безопасности – так нам говорил на плацу полковник Хербст перед вылетом с базы Эрде. На самом же деле причина в том, чтобы самолеты не летали порожняком, забирая из многих мест снабжение для МСАРР.
По залу ожидания бродят множество парней из разных полков, частей и родов войск. Пурич заводит разговор с двумя танкистами из Любеи, затем к ним присоединяются Баллард и Соттер. Рядовые с местной базы о чем-то ожесточенно спорят в углу с жандармами. Я не таращусь на них, как другие, а просто дремлю, мечтая о холодном душе.
Я не звонил родителям. Хочу устроить им сюрприз. Естественно, в душе таится тень страха, что я не застану их дома – может, они уехали в отпуск или в гости к знакомым. Но они почти не выезжают из Раммы, уже несколько лет перестав путешествовать дальше торгового центра. Люди не меняются столь сильно за полгода, успокаивает меня голос разума. А если уж и меняются, то в худшую сторону.
Водяная Блоха, который куда-то исчезал, приносит в пластиковой сетке несколько банок пива. Шипит холодный напиток. В это мгновение Дафни выглядит гребаным героем. Норман пьет столь жадно, что белая пена течет по его подбородку. Таков вкус ограниченной свободы и радости от близких встреч.
– Как-то странно чувствуешь себя без оружия, – вдруг говорит Баллард.
Я киваю и снова погружаюсь в дрему. Скоро нужно будет собираться.
Глава шестая
Суббота, 11 июня, 08.20
Город Рамма, Центральная провинция, Республика Рамма
Я чувствую, сынок, что сейчас я ближе к тебе, чем когда-либо прежде. Я брожу по узким и не слишком чистым улицам района Захем с наушниками в ушах и диктую коммуникатору это письмо, ища твои следы в этом городе. Я рассчитываю на удачу, на слепое везение. А может, на улице вдруг появится твоя мама, и я увижу, где ты живешь?
Вчера я расспрашивал о тебе знакомых. Они очень удивлялись, что я вернулся из Ремарка и вместо того, чтобы «заняться чем-нибудь приятным», пытаюсь отыскать тебя. Я звонил и писал всем, кто только приходил мне в голову. В конце концов одна женщина, давняя моя и мамина знакомая, сказала, что вы жили где-то в другом месте, но весной вернулись в Рамму. «Вроде бы Нина купила квартиру в Южном Захеме, недалеко от площади Свободы», – доверительно сообщила она мне, и я пришел сюда.
Я не мог заснуть, несмотря на усталость после перелета. Мешал затхлый воздух в пустой квартире, мешала тишина, удобная кровать и чрезмерная безопасность. У меня дрожали руки, когда я принимал снотворное, но даже оно не помогло. Я вскочил в пять утра и не смог снова уснуть – может, потому, что мне снились дурные сны или я слишком много думал о нашей встрече.
Я брожу по этому району уже два часа, постепенно теряя надежду. Но одна лишь мысль, что ты за одним из этих темных окон, за размалеванной спреем бетонной стеной, доставляет мне радость. Я хочу, чтобы ты знал – я всегда помню о тебе, даже если люди станут говорить, будто я тебя забыл. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя любимым.
Днем мы с отцом сидим в кухне и обедаем купленной в супермаркете едой – рублеными котлетами, картофельным пюре и морковкой с горошком. Не так уж плохо, хотя и не особенно вкусно – в мясе ощущается картон. В самый раз, чтобы двое мужчин, которым не хочется заниматься готовкой, утолили первый голод и могли спокойно поговорить.
Отец в сотый раз извиняется, что не пришел вчера на аэродром. Сообщение о моем прилете он получил на озере Грени, когда отвозил мать в санаторий. Он не сказал ей, что я приехал в отпуск, и она очень удивилась, когда он заявил, что у него есть важные дела и он не может провести с ней даже несколько часов. Какие важные дела могут быть у моего отца? Разве что новая серия почтовых марок.
Поев, мы перебираемся к телевизору, по которому показывают повторение матча. В руках держим банки с крепким пивом, медленно, глоток за глотком, потягивая коричневую жидкость. Я приглушаю голос комментатора, и начинают немилосердно тикать старые часы с кукушкой. Немного пива выливается на расшитую цветочками скатерть, и я вскакиваю за тряпкой.
– Оставь, Маркус! – хватает меня за руку отец.
– Но, папа, у тебя из-за этого пятна будет полно проблем. Мама тебе житья не даст.
– Мамы здесь нет, – с некоторым удовлетворением в голосе говорит он. – Так что можем наконец делать, что заблагорассудится. – Слова его звучат настолько неуместно, я даже раскрываю рот от удивления. – Лучше расскажи, как там. Все, что захочешь. Мне интересно, каковы из себя эти ремарцы. И про свою девушку и товарищей тоже. Вам очень тяжело, когда вы идете в патруль?
– Сложно объяснить, папа. Даже не знаю, с чего начать.
– Догадываюсь, сынок. Но рассказывай – хотя бы послушаю твой голос.
Каждый, с кем я говорю, спрашивает, как там. А я отвечаю общими фразами, что там жарко и немного дико, что жители Ремарка крикливы, но даже в чем-то симпатичны, и что они неистово сражаются друг с другом, а мы не даем им друг друга перерезать. В подробности не вдаюсь, чтобы не вызывать в памяти затаившиеся в мозгу картины. Но сейчас все иначе.
Я стараюсь, чтобы отец увидел горы мусора у дороги, услышал доносящееся из храма Аполлона пение, почувствовал запах пряностей, пустыни и городского рынка. Я рассказываю о похищении мэра Хармана и нашей спасательной операции, когда мы пробивались сквозь стены. Я говорю о резне служительниц храма, о разъяренной толпе перед мэрией, которая хотела завладеть запасами со склада, и об убийстве Джошуа Кальмана в доме двоюродного брата Гарсии. Повествование выглядит довольно сбивчивым, но отец внимательно слушает и не задает глупых вопросов.
Он просит лишь, чтобы я показал ему фотографии. В коммуникаторе у меня их не слишком много – военный репортер из меня никакой, и за полгода я сделал меньше полусотни снимков. На некоторых улицы Хармана и случайные прохожие, но на большинстве – мои товарищи по взводу и Неми. Я показываю отцу грубо отесанное лицо Гауса, сосредоточенного Водяную Блоху с автоматом в руках и вывалившего язык Усиля, которого я попросил улыбнуться. На фотографии, которой я горжусь, отражается в очках Нормана заходящее солнце. На других мы стоим группой на фоне запыленного «скорпиона», на фоне входа в казарму и еще в нескольких местах. Но больше всего отца интересуют фото девушки. Он просматривает их по несколько раз, повторяя вслух, что она очень красивая и он не может дождаться, когда наконец с ней познакомится.
После ужина отец пытается уговорить меня остаться. Он хочет постелить в моей старой комнате и бежит к шкафу за одеялом. С тех пор как отсюда уехал, я не слишком хорошо себя чувствую, ночуя у родителей. Черное извилистое прошлое хватает меня за горло.
– Ты же знаешь, я не люблю быть один дома, – с разоружающей искренностью признается отец. – Самое лучшее – когда я с чем-нибудь ковыряюсь, а кто-то близкий сидит за стеной.
– Знаю, папа, но я не могу остаться ночевать. Мне нужен покой, надо отдохнуть.
– Понимаю, – слегка разочарованно отвечает он. – Не буду тебя задерживать.
– Завтра я снова зайду. Пойдем к тете Белле на обед.
– Хорошо, сынок. Хорошо.
От дома родителей до моей холостяцкой квартиры неполных два часа пешком. Вечер теплый, так что я не ловлю такси и не сажусь в трамвай. Медленно иду, вдыхая запах города, а по спине ползут мурашки. Никогда не думал, что аромат выхлопных газов и разогретого асфальта может казаться приятным.
Дома я включаю компьютер, чтобы найти информацию о пустыне Саладх. Мое подключение к Синету намного лучше, чем то публичное дерьмо, которым мы пользуемся на базе, – оно быстрее и не ограничено фильтрами. Я насилую поисковик ключевыми словами, какие только приходят мне в голову, перехожу от профессора Мейера к базе Дисторсия, холму Отортен и Кумишу, но ничего осмысленного мне не попадается. Усталый и разочарованный, я наконец ложусь в постель и тотчас же проваливаюсь в голубизну, между одной мыслью и другой.
Воскресенье, 12 июля, 03.00
– То есть?
– Я поеду туда, Маркус. Поеду в самое пекло, чтобы отсюда вырваться. Похоже, ты не понимаешь, насколько это для меня важно. Похоже, ты вообще меня не знаешь. – В ее глазах стоят слезы.
– Неми, я прекрасно знаю, насколько это для тебя важно. Я просто за тебя беспокоюсь.
– А ты думаешь, я, сидя за этими стенами, не беспокоюсь за тебя каждый день? Всякое может случиться, и нужно быть к этому готовым.
– Вот только это другое. Совсем другое.
Мы беседуем еще несколько минут, но разговор как-то не клеится. К счастью, парни звонят мне, сообщая, что приближаются к базе. Когда мы наконец идем к воротам, я чувствую облегчение – облегчение, смешанное с грустью.
Неми что-то говорит молодому охраннику, и железная калитка с электрическим жужжанием открывается. Я долго жму ей руку, не имея возможности обнять целиком. До чего же дурацкая жизнь, сонно думаю я. Стоит тебе найти кого-то, кого ты любишь, – и вы в любой момент можете погибнуть, так что не останется даже следа.
После ужина парни разглядывают купленные подарки. Каждый хвастается тем, что нашел для родни – на койках лежат безвкусные кружки, ремаркские накидки, футболки и мелкая бижутерия. Мне удается уговорить Нормана, чтобы он продал мне перочинный ножик для отца и глиняную миску, которую я вручу матери. У него столько мелочей, что он мог бы оделить ими несколько человек. Позже, уже в комнате, Усиль говорит, что Ларс специально купил больше, чтобы поделиться со мной.
К нам вваливается Баллард со стеклянной статуэткой Афродиты и сует ее мне в руки, говоря, что это подарок для какого-нибудь гея или любимой тетушки. Парни – просто зашибись. Вечером Усиль отрывается от чтения комикса и смотрит на меня со своей койки.
– Что такое? – машинально спрашиваю я.
– Ничего, старик. Как там Неми?
– Все нормально, от нее уже отъебались. Но, судя по всему, ее пошлют вместе с нами в пустыню. Им нужен переводчик с армайского.
– Плохо.
– Хуже некуда, блядь. Мы даже из-за этого поссорились.
– Понимаю тебя, Маркус. Мне тоже не хотелось бы, чтобы моя девушка вляпалась в подобное говно. – Он на мгновение замолкает. – Хочу перед тобой извиниться за то, что болтал о ней поначалу, – ну, знаешь, насчет того, что хотел ее подцепить, и все такое. Не сердись на меня.
– Да что тебе, блядь, вдруг в голову пришло?! Мы даже тогда еще не были вместе.
– Не были, но я просто на всякий случай. Так или иначе, тебе чертовски повезло, старик. Я в самом деле тебе завидую.
– Успокойся, Петер, от этого только лишние проблемы. Я постоянно беспокоюсь о том, что с ней будет, вместо того чтобы беспокоиться о себе самом.
– Пиздишь. Даже слушать противно.
Усиль прав – это лишь скверная дымовая завеса. Если на этой войне я и встретил что-то хорошее, то именно Неми. Мне хотелось бы забрать ее с собой и распрощаться с Харманом навсегда – даже если в первые недели не смогу найти себе места в Рамме.
Только бы все это наконец закончилось. Пусть хотя бы раз что-то получится.
Пятница, 10 июня, 11.05
Портсаил, провинция Сайлан, Центральный Ремарк
Военный аэродром в Портсаиле встречает нас еще большей жарой, чем в Хармане, – тридцать пять с лишним градусов в тени, так что пот льется из штанин. Пока мы летели на «кассабианах», лицо обдувало приятным холодком. Неважно, что всю дорогу гудело в голове от лопастей ротора, по крайней мере, было чем дышать.
Сейчас, на слегка потрескавшемся бетоне, я чувствую себя будто на сковородке. Мы выскакиваем друг за другом из вертолета, и обслуживающий персонал направляет нас в здание, возле которого стоит жандармерия. Перед входом в зал ожидания каждого обнюхивают большие собаки. Якобы случаются попытки контрабанды «пифии», местного наркотика из толченых водорослей, и нас проверяют, а Гаусу чересчур дотошный «жетон» заглядывает даже в дорожную сумку.
– Мудак гребаный, – комментирует Вим, когда мы садимся на скамейку.
– Херня все это, – замечает Водяная Блоха. – Даже если у тебя кило этого порошка, собаки ничего не почуют. Говорят, они не обучены.
– Знаете, а я вообще ничего о нем не слышал, – говорит Пурич. – В смысле, об этом наркотике.
– Да так, обычная мозгоебка, – подытоживает Водяная Блоха. – Ничего особенного.
От Неми я слышал нечто совершенно иное. Ремарцы употребляют «пифию» уже много веков, она имеет для них религиозное значение – по крайней мере, имела когда-то, во времена величия их страны. Некоторые утверждают, что наркотик вызывает видения будущего. Если войти в транс, можно заглянуть за завесу времени.
У нас два часа до вылета. Транспортники С-515 заберут нас несколькими группами. Один полетит в город Рамма, один в Коден, один совсем близко, в Тирон, а последний, кажется, на запад, в Бильден. Все это ради нашего комфорта и безопасности – так нам говорил на плацу полковник Хербст перед вылетом с базы Эрде. На самом же деле причина в том, чтобы самолеты не летали порожняком, забирая из многих мест снабжение для МСАРР.
По залу ожидания бродят множество парней из разных полков, частей и родов войск. Пурич заводит разговор с двумя танкистами из Любеи, затем к ним присоединяются Баллард и Соттер. Рядовые с местной базы о чем-то ожесточенно спорят в углу с жандармами. Я не таращусь на них, как другие, а просто дремлю, мечтая о холодном душе.
Я не звонил родителям. Хочу устроить им сюрприз. Естественно, в душе таится тень страха, что я не застану их дома – может, они уехали в отпуск или в гости к знакомым. Но они почти не выезжают из Раммы, уже несколько лет перестав путешествовать дальше торгового центра. Люди не меняются столь сильно за полгода, успокаивает меня голос разума. А если уж и меняются, то в худшую сторону.
Водяная Блоха, который куда-то исчезал, приносит в пластиковой сетке несколько банок пива. Шипит холодный напиток. В это мгновение Дафни выглядит гребаным героем. Норман пьет столь жадно, что белая пена течет по его подбородку. Таков вкус ограниченной свободы и радости от близких встреч.
– Как-то странно чувствуешь себя без оружия, – вдруг говорит Баллард.
Я киваю и снова погружаюсь в дрему. Скоро нужно будет собираться.
Глава шестая
Суббота, 11 июня, 08.20
Город Рамма, Центральная провинция, Республика Рамма
Я чувствую, сынок, что сейчас я ближе к тебе, чем когда-либо прежде. Я брожу по узким и не слишком чистым улицам района Захем с наушниками в ушах и диктую коммуникатору это письмо, ища твои следы в этом городе. Я рассчитываю на удачу, на слепое везение. А может, на улице вдруг появится твоя мама, и я увижу, где ты живешь?
Вчера я расспрашивал о тебе знакомых. Они очень удивлялись, что я вернулся из Ремарка и вместо того, чтобы «заняться чем-нибудь приятным», пытаюсь отыскать тебя. Я звонил и писал всем, кто только приходил мне в голову. В конце концов одна женщина, давняя моя и мамина знакомая, сказала, что вы жили где-то в другом месте, но весной вернулись в Рамму. «Вроде бы Нина купила квартиру в Южном Захеме, недалеко от площади Свободы», – доверительно сообщила она мне, и я пришел сюда.
Я не мог заснуть, несмотря на усталость после перелета. Мешал затхлый воздух в пустой квартире, мешала тишина, удобная кровать и чрезмерная безопасность. У меня дрожали руки, когда я принимал снотворное, но даже оно не помогло. Я вскочил в пять утра и не смог снова уснуть – может, потому, что мне снились дурные сны или я слишком много думал о нашей встрече.
Я брожу по этому району уже два часа, постепенно теряя надежду. Но одна лишь мысль, что ты за одним из этих темных окон, за размалеванной спреем бетонной стеной, доставляет мне радость. Я хочу, чтобы ты знал – я всегда помню о тебе, даже если люди станут говорить, будто я тебя забыл. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя любимым.
Днем мы с отцом сидим в кухне и обедаем купленной в супермаркете едой – рублеными котлетами, картофельным пюре и морковкой с горошком. Не так уж плохо, хотя и не особенно вкусно – в мясе ощущается картон. В самый раз, чтобы двое мужчин, которым не хочется заниматься готовкой, утолили первый голод и могли спокойно поговорить.
Отец в сотый раз извиняется, что не пришел вчера на аэродром. Сообщение о моем прилете он получил на озере Грени, когда отвозил мать в санаторий. Он не сказал ей, что я приехал в отпуск, и она очень удивилась, когда он заявил, что у него есть важные дела и он не может провести с ней даже несколько часов. Какие важные дела могут быть у моего отца? Разве что новая серия почтовых марок.
Поев, мы перебираемся к телевизору, по которому показывают повторение матча. В руках держим банки с крепким пивом, медленно, глоток за глотком, потягивая коричневую жидкость. Я приглушаю голос комментатора, и начинают немилосердно тикать старые часы с кукушкой. Немного пива выливается на расшитую цветочками скатерть, и я вскакиваю за тряпкой.
– Оставь, Маркус! – хватает меня за руку отец.
– Но, папа, у тебя из-за этого пятна будет полно проблем. Мама тебе житья не даст.
– Мамы здесь нет, – с некоторым удовлетворением в голосе говорит он. – Так что можем наконец делать, что заблагорассудится. – Слова его звучат настолько неуместно, я даже раскрываю рот от удивления. – Лучше расскажи, как там. Все, что захочешь. Мне интересно, каковы из себя эти ремарцы. И про свою девушку и товарищей тоже. Вам очень тяжело, когда вы идете в патруль?
– Сложно объяснить, папа. Даже не знаю, с чего начать.
– Догадываюсь, сынок. Но рассказывай – хотя бы послушаю твой голос.
Каждый, с кем я говорю, спрашивает, как там. А я отвечаю общими фразами, что там жарко и немного дико, что жители Ремарка крикливы, но даже в чем-то симпатичны, и что они неистово сражаются друг с другом, а мы не даем им друг друга перерезать. В подробности не вдаюсь, чтобы не вызывать в памяти затаившиеся в мозгу картины. Но сейчас все иначе.
Я стараюсь, чтобы отец увидел горы мусора у дороги, услышал доносящееся из храма Аполлона пение, почувствовал запах пряностей, пустыни и городского рынка. Я рассказываю о похищении мэра Хармана и нашей спасательной операции, когда мы пробивались сквозь стены. Я говорю о резне служительниц храма, о разъяренной толпе перед мэрией, которая хотела завладеть запасами со склада, и об убийстве Джошуа Кальмана в доме двоюродного брата Гарсии. Повествование выглядит довольно сбивчивым, но отец внимательно слушает и не задает глупых вопросов.
Он просит лишь, чтобы я показал ему фотографии. В коммуникаторе у меня их не слишком много – военный репортер из меня никакой, и за полгода я сделал меньше полусотни снимков. На некоторых улицы Хармана и случайные прохожие, но на большинстве – мои товарищи по взводу и Неми. Я показываю отцу грубо отесанное лицо Гауса, сосредоточенного Водяную Блоху с автоматом в руках и вывалившего язык Усиля, которого я попросил улыбнуться. На фотографии, которой я горжусь, отражается в очках Нормана заходящее солнце. На других мы стоим группой на фоне запыленного «скорпиона», на фоне входа в казарму и еще в нескольких местах. Но больше всего отца интересуют фото девушки. Он просматривает их по несколько раз, повторяя вслух, что она очень красивая и он не может дождаться, когда наконец с ней познакомится.
После ужина отец пытается уговорить меня остаться. Он хочет постелить в моей старой комнате и бежит к шкафу за одеялом. С тех пор как отсюда уехал, я не слишком хорошо себя чувствую, ночуя у родителей. Черное извилистое прошлое хватает меня за горло.
– Ты же знаешь, я не люблю быть один дома, – с разоружающей искренностью признается отец. – Самое лучшее – когда я с чем-нибудь ковыряюсь, а кто-то близкий сидит за стеной.
– Знаю, папа, но я не могу остаться ночевать. Мне нужен покой, надо отдохнуть.
– Понимаю, – слегка разочарованно отвечает он. – Не буду тебя задерживать.
– Завтра я снова зайду. Пойдем к тете Белле на обед.
– Хорошо, сынок. Хорошо.
От дома родителей до моей холостяцкой квартиры неполных два часа пешком. Вечер теплый, так что я не ловлю такси и не сажусь в трамвай. Медленно иду, вдыхая запах города, а по спине ползут мурашки. Никогда не думал, что аромат выхлопных газов и разогретого асфальта может казаться приятным.
Дома я включаю компьютер, чтобы найти информацию о пустыне Саладх. Мое подключение к Синету намного лучше, чем то публичное дерьмо, которым мы пользуемся на базе, – оно быстрее и не ограничено фильтрами. Я насилую поисковик ключевыми словами, какие только приходят мне в голову, перехожу от профессора Мейера к базе Дисторсия, холму Отортен и Кумишу, но ничего осмысленного мне не попадается. Усталый и разочарованный, я наконец ложусь в постель и тотчас же проваливаюсь в голубизну, между одной мыслью и другой.
Воскресенье, 12 июля, 03.00