Индиго

Мы расстались, разбив друг другу сердца,

И я думал, что больше не увижу тебя никогда.

Когда-то давно я хотел быть чьим-то рыцарем на белом коне,

Когда-то давно я думал, что видел свет в вышине,

А потом, как лазурная пыль, ты упала на меня с потолка,

И научила меня настоящей любви – любви дурака.

Ты взяла мое сердце зубами и держала его,

А я умолял тебя сжать челюсти мне же назло,

Ведь так безумно, о, так безумно полюбил я твое тепло.

И в полночь, когда небо стало играть синевой,

Ты учила меня чувствовать и двигаться вместе с тобой.

В полночь, когда мои губы прильнули к коже твоей,

Между нами не осталось закрытых дверей.

Хоть ты и сказала, что лишь ради денег со мной,

В полночь я завладел твоим телом, сердцем, душой,

Но ты можешь смеяться последней, ведь я теперь твой.

Мы собираем осколки по полу в полночь, когда

Осознали с тобой, что вместе будем всегда.





Он даже использовал строчку, написанную мной для него.

Строчку, которую позже я видела где-то в Интернете.

– Ты так видишь наши отношения? – в горле стоял комок. Боже, мне стоило слушать его, но я ничего не могла поделать.

Он кивнул.

– Не хочу показаться придурком, но лучше бы нам поговорить внутри, после стакана воды, потому что у меня во рту до сих пор сухо с того момента, как я решил, что это наш ребенок и ты воспитываешь его с каким-то левым чуваком. Но просто для записи, я воспитаю его как своего собственного, если дашь шанс.

Воспитаю как своего собственного? Я нахмурилась, склонив голову набок. И тут до меня дошло. Я начала смеяться как безумная. О боже. Алекс решил, что Грейсон наш ребенок. Мой. Это было так весело и пугающе и так похоже на Алекса. Он сразу же пришел к такому драматичному заключению. Я открыла дверь и распахнула ее. Он последовал за мной. Напряжение, висевшее в воздухе, растворилось, по крайней мере, частично. Вытащив две бутылки из холодильника, одну я передала ему и облокотилась о стойку. А он стоял у входа в мою маленькую кухню и смотрел на меня.

– Я приглядываю за Грейсоном. Он не мой и не наш. Это ребенок Олли и Тиффани. Внук Клары, – пояснила я.

– Черт возьми, могла бы с этого начать вместо того, чтобы смеяться надо мной, – он прижался лбом к холодильнику и улыбнулся. – Слава богу. То есть он классный малыш. Но все равно. Слава богу.

Я снова засмеялась, и он последовал моему примеру. А потом мы оба снова стали серьезными.

– Знаешь, я же теперь чист, – заметил он, имея в виду то время, когда он вернулся в Лос-Анджелес злой, сумасшедший и потерянный, и пытался вернуть меня. Не признавая мою трагедию, но упиваясь своей. – Только закончил турне. Уже девять месяцев трезв. Хотел прийти через месяц, но не смог. Боялся, что ты просто продолжаешь жить без меня.

– Я знаю, что ты трезв, – я прикусила нижнюю губу и сделала глоток воды, просто чтобы занять чем-то руки и рот. Блэйк сообщал мне все новости, хоть я и говорила, что не хочу это слышать. Я была рада, что Алекс обратился за помощью. Просто мне не хотелось подпитывать свою одержимость им. Потому что я не продолжаю просто жить без него.

– Я рада за тебя, Алекс. Правда.

Он повернулся ко мне, глядя на меня как хищник. Я мечтала, чтобы он на меня напал.

– Ничего сложнее я в жизни не делал. Ни в физическом смысле. Это была легкая часть. А в психическом смысле. Решение больше никогда не пить алкоголь и не употреблять дурь. Находиться вдали от тебя, ведь я знал, что иначе ты меня не примешь. Но больше волновало то, что ты можешь не принять меня даже после всех этих изменений. Я пришел не давать обещаний, потому что обещания – пустой звук. Я пришел рассказать тебе факты, один за другим. Факт номер один, – он глубоко вздохнул, крепко жмурясь. Потом широко распахнул глаза, словно только что поднялся со дна океана за глотком воздуха, – я люблю тебя, Индиго Беллами. Моя любовь к тебе – что вывернутая наизнанку кожаная куртка, усыпанная шипами: она царапает грудь до крови. И я все сделаю для тебя, не потому что ты моя муза и спасение или лучшая любовница, но потому, что ты внутри меня словно орган – нечто жизненно важное, без чего я не смогу функционировать. В этот момент я даже не хочу тебя, я нуждаюсь в тебе. Это нечто другое, физическое и совершенно необходимое для моего существования. Факт номер два, – он сделал шаг ко мне, и я постаралась не вздрогнуть, потому что скоро мы коснемся друг друга, даже если он просто потянется и уберет волосы с моего лица. – Теперь я понимаю, что разбил тебе сердце. Я был так поглощен желанием тебя, больше волновался, как бы не потерять тебя, чем старался утешить. Хочу, чтобы ты знала, что я глубоко, искренне, ужасно сожалею. Вне зависимости от того, кем бы ты стала для меня, любовью всей моей жизни или какой-то безымянной девушкой, которую я бы никогда не встретил, я все равно бы поступил правильно, если бы знал, что произошло той ночью, когда Фэллон вернулась домой после аварии. Но я ничего не сделал. По крайней мере, в то время. Ты должна понять это, Инди, потому что я не смогу жить в этом мире, зная, что, по твоему мнению, я мог бы спасти твоих родителей, но просто решил этого не делать.

Еще один шаг, и расстояние между нами сократилось. Вместо этого я ощутила рядом его, такого жаркого и знакомого. Интимность, которую нельзя подделать никаким образом. Она приходит с любовью.

– Факт номер три – я не знал, кто ты. Я не считал, что тебе нужно помогать. Мне было жаль, что ты сирота, но мне казалось, что это было не так печально, как моя жизнь без семьи. В моих мыслях мы были двумя астероидами, кружащими вокруг друг друга. Я считал себя солнцем, а тебя землей, но теперь я понимаю, что все перепутал. Ты всегда была солнцем. И даже сейчас, когда я смотрю на тебя, я не вижу сожаление, боль или страдание. Я вижу огромную возможность, сладкое обещание и дорогу, по которой мне нужно пойти.

Теперь мы стояли так близко, что чуть не касались друг друга. Он взял мое лицо в руки. Глаза жгло, а сердце бешено колотилось. Я не оттолкнула его. Даже причиненная им боль казалась особенной, потому что принадлежала ему. Я отлично понимала, что он имел в виду, говоря, что нуждается во мне. Он тоже был мне нужен. Без него жизнь казалась такой пустой. Большую часть времени я как будто бы просто существовала, а не жила в полную силу.

– Факт номер четыре – не важно, что или кто свел нас вместе. Это произошло, и ничего не исправить. Вот они мы, и назад не вернуться. Когда сегодня днем я увидел тебя с ребенком, я сразу же захотел схватить вас обоих и бежать с вами. Больше всего я испугался, поняв, что не против иметь с собой ребенка. И это о многом говорит. Черт, Стардаст, это говорит обо всем. Ты держишь мой мир в своих нежных, покрытых веснушками ручках, и я лишь прошу не кидать его об стену, не разбивать на миллион осколков.


Его губы накрыли мои, словно читая шрифт Брайля, словно пытаясь понять мою реакцию. Я вдохнула и открылась ему. Мы целовались медленно и нежно, и мне казалось, что меня накачали наркотиками. В конце концов это я втянула его язык в рот и застонала, снимая его кожаную куртку. Мне хотелось верить, что он трезв и таким и останется, потому что в душе я уже простила его.

Алекс Уинслоу украл часть моего сердца.

Но он также помог возродить его. Все в неровных лоскутках, уродливых лоскутках, но теперь оно было целым. В своем пусть неидеальном, но жизнеспособном виде.

– Я люблю тебя, – всхлипнув, произнесла я, обрывая поцелуй, чтобы сказать нечто важное. – Прежде чем умереть, мама сказала мне: чтобы понять, влюблен ли ты, нужно составить список всех глупостей, которые ты совершил ради этого человека. Я составила список, Алекс. Он немаленький. Судя по бумаге, я полная дура.

Секунду он смотрел на меня, а потом уголок его губ приподнялся, демонстрируя ряд идеальных зубов, прямо как в фильме. Его вездесущие глаза сверкнули от новоприобретенного счастья.

Кое-как мы добрались до моей спальни. Я засмеялась, когда мы споткнулись о мою новую швейную машинку. Он поднял меня, и я обхватила ногами его талию – наш фирменный жест. И мы снова оказались в Москве, Польше, Германии, Лондоне и Париже.

Он лизнул мою щеку, как пес.

– Моя. Забираю тебя.

– Твоя, – улыбаясь, я лизнула его покрытый щетиной подбородок в ответ. – До самой последней ноты.





Эпилог




Алекс



– И «Грэмми» за лучший альбом года получает… – Белла Джорден тянет время, с самодовольным видом сжимая в руках конверт. Мне хотелось бы верить, что я не ударю женщину, но комок нервов в горле с этим не согласен. Она думает, что это мило? Белла Джорден думает, что всем этим придуркам на церемонии вручения «Оскара», «Грэмми» или «Эмми», потратившим целый год – черт, здесь нужно множественное число: «годы», – работая над своими фильмами, альбомами или шоу, нравится, когда она нарочно оттягивает произнесение имени победителя? Хотелось бы мне поступить с ней так же, когда она в скором времени будет ждать от венеролога результаты своих анализов.

– Погоди… еще немного, Белла. Разве тебе не нравится предвкушение?

Дженна, сжимающая мою руку, бросает взгляд на мою выстукивающую ритм ногу.

Тук. Тук. Тук, тук, тук, тук, тук.

Парень передо мной – новый R&B-продюсер, который, скорее всего, написал две песни для Джастина Бибера и теперь считает себя богом, поворачивается и окидывает меня убийственным взглядом. Я смотрю на него, чтобы он понял, что я жив. Широко ухмыляюсь.

– И «Грэмми» получает… Алекс Уинслоу! «Аркебуза»! – кричит она в микрофон, камера дает мой крупный план, и я (как всегда) изображаю удивление и указываю на себя.

Я встаю и протискиваюсь мимо Дженны и Блэйка, держащихся за руки. Блэйк говорит по телефону (удивил) и, скорее всего, спрашивает няню, как дела у их дочери Сесилии. Элфи сидит рядом со мной со своей спутницей – какой-то девчонкой из британского «Большого брата», Лукас и Хадсон чуть ли не целуются позади меня. По пути на сцену я хлопаю Уилла Бушелла по плечу, и он показывает мне два вскинутых вверх больших пальца. Это не означает, что он мне нравится, но я точно больше не ненавижу его. В целом я рад, что он не украл то, что мне действительно важно.

К тому же, если бы Фэллон была Инди, я бы не упал так глубоко в кроличью нору. Я бы остался над водой на тот случай, если ее тоже придется спасать.

Я поднимаюсь на сцену. Там всегда накрывает странное ощущение, будто на тебя смотрит весь мир и ждет, когда ты накосячишь. Упадешь на зад, рыгнешь в микрофон или наделаешь в штаны. «Грэмми» два года назад стали катастрофой. Я даже видел запись, где премьер-министр Англии покачала головой и пробормотала: «О боже», когда увидела, как я представляю всю нашу замечательную нацию. Сегодня я хочу покончить с этим как можно быстрее.

Я улыбаюсь Белле и, как всегда, целую ее в щеку, говоря этим: «Рад видеть тебя, но лучше бы тебе не встревать», а потом беру «Грэмми» и подношу микрофон к губам. Я словно бы дома. Металл прижимается к губам. Но единственный дом, который меня сейчас интересует, находится на другом конце города, и я жажду вернуться туда.

– Поздравляю, Алекс. Мне понравилось твое турне «Назад к жизни»! Мой личный фаворит, – Белла снова целует меня в щеку. Я улыбаюсь, мысленно отвечая: «Я слышал твою музыку и не уверен, считать ли это комплиментом», а потом поворачиваюсь к микрофону.

– Два года назад я вышел на сцену и выставил себя придурком. Я забрал статуэтку у того, кто ее заслужил – да, друг, думаю, твой альбом не был таким уж плохим. – Я пожимаю плечами и указываю на Уилла, который тихо смеется и качает головой. Его спутница, девушка, которую он встретил, когда строил школу на Мадагаскаре или типа того, сжимает его руку так же, как это часто делает Инди, держа за руку меня. После того как Фэллон вышла из реабилитационной клиники, ее приговорили к пяти годам общественных работ. Она написала Беллами письма с искренними извинениями и теперь живет со своим бойфрендом-фотографом в Джорджии и работает инструктором по йоге, далеко от Голливуда.

– Но с тех пор все изменилось. Во-первых, я прошел реабилитацию. – Пауза. – Второй раз – алмаз, не так ли? – Люди хлопают, кто-то понимающе кивает. – Во-вторых, я написал альбом, похвалу за который не заслужил. «Индиго» не принадлежит мне, он принадлежит ей. И отсюда следует третий пункт – я встретил одну девушку. Я влюбился в нее, а она влюбилась в меня. Я забрал ее слова и ее душу, и все оригинальные мысли и красивые тексты песен, которые она мне дала, думая, что ничего ей не должен. Но эта девушка стала моей музой не просто так. Она показала мне, что я был эгоистичным придурком. Эта девушка не смогла прийти, потому что она в больнице и готова сделать мне еще один подарок, который я не заслуживаю. Только теперь я постараюсь стать достойным ее и нашего малыша. Я пришел сюда, чтобы забрать эту статуэтку, потому что не смог прийти на последние два «Грэмми», поскольку был занят стенаниями и лечением, чтобы вернуть эту девушку. Но теперь мне нужно вернуться к ней. Видите ли, моя девушка бескорыстная и сказала мне, что, если я не приду на собственную вечеринку, она бросит меня, а я не могу этого допустить. Так что за тебя, Стардаст! – я поднимаю «Грэмми» и смотрю в камеру. – Добыл нам еще одно уродливое украшение в ванную. Можно мне вернуться? Я бы хотел сэкономить деньги на психотерапевтов для нашей дочери, когда она узнает, что я был на церемонии «Грэмми», вместо того, чтобы присутствовать при ее появлении на свет.

Зал наполняется смехом, все встают и хлопают, и, хоть это и приятно, хватит с меня всего этого. Я не хочу, чтобы кто-то подпитывал мою самовлюбленность, и мне не нужно ничего никому доказывать. Я прыгаю на мотоцикл Крэйга – он ждет меня у обочины за ареной, и мы спешим по загруженным дорогам Лос-Анджелеса к тому единственному, что теперь имеет значение.



Инди



У Поппи папины глаза.

Карие с зелеными и золотыми пятнышками. Они смотрят на меня со смесью озорства и любопытства, предупреждая меня, что все проблемы впереди. Она сжимает кулачки и зевает беззубым ртом, прежде чем снова закрыть глазки. А я не могу насмотреться на нее.

Поппи Элизабет Уинслоу – новое начало. Она похожа на него, пахнет как он и является его продолжением. В итоге все мы проходим в жизни через трагедии – потерю родственников, друзей и важных для нас вещей, но не всех нас благословили великими дарами помимо потерь.

Меня – да.

Меня благословили.