Империя ангелов

– Паршиво. С перевязанной головой.





187. Жак, 26 лет




У меня перевязана голова, но мне лучше. Натали Ким говорит, ее слова доносятся до меня словно издали:

– Я так смеялась, когда читала в вашей книге про жирную тупую кошку, день-деньской пялящуюся в телик! Где вы все это берете?

Сидя перед Натали за маленьким столиком, я не могу оторвать от НЕЕ глаз. Чувствую, как распрыгалось мое сердце, не могу выдавить ни слова. Хорошо, что голова перевязана – какое-никакое алиби. Я слушаю ее, смотрю на нее, пью ее. Время остановилось. Кажется, я уже хорошо ее знаю.

– Я давно мечтала увидеть вас на книжном салоне, но, кажется, вы там нечастый гость?

– Я… я…

– Откуда у вас эта страсть к раю и ко всему происходящему на том свете? – интересуется Натали, прихлебывая зеленый чай, пока я пытаюсь восстановить дыхание. – В одном интервью я прочла, что вам помогают сны. Так чтоб вы знали, ваши сны похожи на мои. Когда я читала вашу последнюю книгу, мне пришла мысль, что рай вы описываете именно таким, каким его представляю я: спираль света с участками разной окраски…

– Я… я…

Она встряхивает длинными волосами: мол, все понятно. Ко мне наконец-то возвращается дар речи. Мы долго болтаем. Тема – жизнь: моя и ее. Наши жизни тоже похожи. Все мужчины в жизни Натали разочаровали ее. В конце концов она решила жить одна.

Она признается, что у нее впечатление, будто мы с ней знакомы всю жизнь. Я говорю, что у меня тоже впечатление долгожданной встречи после далекого путешествия. Мы опускаем глаза, смущенные слишком быстрым признанием в похожем чувстве. Секунды наливаются свинцом. Я вижу все, как в замедленном кино. Сегодня 18 сентября, мой день рождения, говорю я ей. Нельзя было мечтать о лучшем подарке на 26 лет, чем эта беседа с ней. Я предлагаю немного прогуляться. Мона Лиза III подождет. Не хватало, чтобы я позволил кошке меня тиранить.

Мы блуждаем несколько часов.

Она рассказывает о своей работе. Она – гипнотерапевт.

– Семьдесят процентов моей клиентуры – люди, которые хотят бросить курить, – жалуется она.

– И как, бросают?

– Только те, кто решил бросить еще до того, как пришел ко мне.

Я улыбаюсь.

– Еще я помогаю стоматологам. Некоторые люди не выносят анестезию. Таких я гипнотизирую.

– Это вместо обезболивания?

– Именно. Раньше я программировала пациентов, чтобы при выдирании зуба не шла кровь, но одновременно не происходило образование сгустков и шло заживление. Теперь я прошу: «Три капли, не больше». Наш мозг справится с чем угодно. Вытекает три капли крови, не больше и не меньше.

– Курение, выдирание зубов, что еще?

– Под гипнозом я побуждаю людей возвращаться в прошлое. Там они находят погрешность, ошибку программирования, из-за которой раз за разом терпят неудачу и не могут выйти из замкнутого круга. Когда этого оказывается мало, я отправляю их на поиски погрешности в еще более ранние жизни. Это очень занятно.

– Вы надо мной издеваетесь!

– Знаю, это может показаться немного… странным. Я воздерживаюсь от выводов. Но даже просто наблюдая, нельзя не отметить, что мои пациенты очень подробно излагают свои прошлые истории и потом чувствуют себя заметно лучше. Что мне проверять, если все так и есть? Происходящее – само по себе убедительная терапия.

Теперь улыбается она.

– Я насмотрелась на людей, погрязших в иррациональном: на мистиков, шарлатанов, на получивших откровение свыше… Посещала всевозможные клубы, ассоциации, гильдии, секты. Я – своего рода туристка, путешественница по духовным сферам. По-моему, всему этому хаосу недостает доли деонтологии.

Она рассказывает мне о своих прежних жизнях. Она побывала танцовщицей на Бали и еще множеством всевозможных личностей, животных, растений и минералов. Она считает, что родилась еще до Большого взрыва, в другом измерении, в другой вселенной – близнеце нашей.

Мне неважно, правду она говорит или фантазирует. По-моему, чудесно было бы рассказывать все это друг другу длинными зимними вечерами у камина. Мне надо столько всего у нее узнать! Хватит ли нам одной жизни, чтобы наговориться, если посвящать разговорам только пять-шесть часов в день?

Я закрываю глаза и тянусь губами к ее губам. Пан или пропал! Либо схлопочу пощечину, либо…

Наши губы соприкасаются. Ее черные зрачки искрятся. Искорка, высеченная ее сердцем, сталкивается с моей собственной.

Натали. Натали Ким.

В 22:56 я беру ее за руку. Она сжимает мою руку. В 22:58 я отваживаюсь на более глубокий поцелуй, она отвечает. Я прижимаюсь к ней всем телом, чтобы почувствовать ее формы. Она стискивает меня изо всех сил.

– Я так долго тебя ждала, – шепчет она мне на ухо.

Я говорю себе, что если литературная карьера принесла мне только это мгновение, то оно того стоило. Все мои разочарования, отказы, неудачи в один миг перестают существовать.


В 22:59 я впервые в жизни думаю, что «это, наверное, все-таки моя планета».





188. Энциклопедия




ПЕРЕЖИТАЯ И РАССКАЗАННАЯ ИСТОРИЯ. История, которую нам преподают в школе, – это история королей, сражений и городов. Но она далеко не единственная. До 1900 г. больше двух третей людей жили не в городах, а в деревнях, лесах, горах или на морском берегу. Сражения имели значение лишь для незначительной части населения.

Но История с большой буквы «И» оставляет письменные следы, а писцы обычно трудились при дворе, увековечивая происходящее на бумаге для своих повелителей. Они рассказывали только то, чего требовал от них государь. Понятно, что из-под их пера выходило лишь то, что заботило последнего: реляции о битвах, монарших браках и проблемах престолонаследия.

История деревни игнорируется почти полностью, ведь у крестьян своих писцов не было, а сами они писать не умели, поэтому передавали свой опыт устно, в виде саг, песен, мифов, сказок и даже шуток, звучавших у вечернего костра.

Официальная история предлагает дарвиновскую версию эволюции человечества: отбор наиболее приспособленных, исчезновение слабейших. Она подразумевает, что австралийские аборигены, племена джунглей Амазонки, американские индейцы, папуасы потерпели историческое поражение ввиду своей военной слабости. А ведь очень может быть, что эти так называемые примитивные народы способны обогатить наше общее будущее тем, чего ему недостает, делясь своей мифологией, правилами социальной организации и медицинскими премудростями.

Эдмонд Уэллс,

Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV.





189. Ангелы




Мы, не отрывая глаз от яиц, следим за поцелуем. Из-за наших спин звучит голос Эдмонда Уэллса:

– Все-таки тянет вас на «клубничку»! Но вам повезло, вам попались «хорошие» клиенты.





190. Венера, 35 лет




Мне никак не удается забеременеть.

Ребенка хотим мы оба, поэтому Раймонд предлагает прибегнуть к искусственному оплодотворению. Мне имплантировали семь оплодотворенных яйцеклеток, чтобы выжила и стала развиваться хотя бы одна.

Мой живот раздувается, я стала бесформенной.

Без Раймонда это испытание было бы невыносимым. Оно напоминает мне о былой булимии. Беременность – самое сильное переживание в моей жизни. Мне делают УЗИ, и я отлично вижу все семь зародышей, пять девочек и двух мальчиков. Говорят, когда ты беременна девочками, то это значит, что ты любишь свою маму. У меня этой любви пять седьмых. Мальчики спокойные, девочки – непоседы. Одна даже кувыркается в амниотической жидкости – наверное, это перевоплощение Саломеи.

Все мое тело изменяется. Остается один раздутый живот, груди и округлившееся лицо. Ну и сознание до кучи.

Вопреки предсказаниям врачей, выжили все семеро. Соответственно, я превратилась в бочку, меня проще покатить, чем заставить идти. Семеро детей – лучшая шутка, на которую способна судьба. Лучший способ решить мои проблемы с двойником – наблюдать, как будут решать похожие проблемы мои дети.

Вот и долгожданный день родов. Раймонд делает кесарево сечение и извлекает семь розовых липких комочков, скоро принимающихся верещать.

Теперь я лучше понимаю мою мать. В родительском ремесле невозможно преуспеть. Остается довольствоваться попытками причинить как можно меньше зла.

Ночами Раймонд встает и кормит из соски весь выводок.

Нам хорошо вдевятером. Мои семеро помаленьку растут, я сижу дома и слежу за ними. Раймонд возвращается вечером с цветами, шоколадками, игрушками для малышей или с видеокассетами, которые мы ставим, чтобы под них заснуть.

У меня нет никаких желаний. Все, чего я хочу, – это чтобы завтра повторилось сегодня. Чтобы не было ни развития, ни сюрпризов, ни перемен. Моя мечта – чтобы жизнь уподобилась бесконечно вращающемуся диску: утром Раймонд Льюис готовил мне завтрак – хлопья, свежевыжатый апельсиновый сок, холодное молоко, бананы.

У меня редко бывало такое чувство наполненности. Чтобы гарантировать себя от неожиданностей, я полностью отказалась от актерского ремесла. Так будет лучше. Люди не увидят, как я состарюсь, у них навсегда останется память о Мисс Вселенной, которую они боготворили.

Я люблю Раймонда Льюиса, он любит меня. Мы понимаем друг друга с полуслова. По воскресеньям мы ездим на пикник в одно и то же место. В пятницу вечером родители мужа приглашают нас на ужин. Все чудесно.

С матерью я больше не вижусь, слишком у нее скачет настроение.

Со временем я все лучше понимаю, что всегда мечтала быть фермершей. Как Ава Гарднер под конец жизни: ухаживать за садом, выращивать капусту и помидоры. Выдергивать сорняки. Жить на природе. Держать собак.