Империя ангелов

Отвечу «да», он распсихуется, отвечу «нет» – тоже. Лучше помалкивать. Я правильно угадал: он не знает, как со мной поступить. Полный сомнений, он истолковывает мое молчание как утвердительный ответ и сообщает, что принимает мои извинения, больше не держит на меня зла и готов помочь нам в истории с ограблением. У него, дескать, хватит власти, чтобы замять дело.

– Только гляди, чтоб больше никаких грабежей! Чтоб мне без рецидива, иначе в следующий раз придется тебя арестовать.

Я жму ему руку и выдавливаю самое нейтральное «спасибо».

– Бывай.

– Еще одно… – останавливает меня Ваня.

– Да, что?

Я замираю, не выказывая никаких чувств, и надеюсь, что цена его снисхождения не вырастет.

– Хочу задать тебе вопрос, Игорь…

– Валяй.

– Почему ты так и не разбил мне морду?

Тут главное, сохранить самообладание. Не нервничать. Это – ни в коем случае. У меня подрагивает рука. Мысленно я наношу удар своим тяжелым кулаком с железными фалангами по этой хорьковой роже. Ощущаю всю силу удара, который мог бы нанести. Но я давно повзрослел. Я всегда говорил моим «волкам»: «Не кидайтесь, как бешеные быки, на красную тряпку. Не теряйте голову от эмоций. Вам, а не противнику, решать, где и когда бить».

Ваня – начальник милиции, окруженный вооруженными сотрудниками, со всеми ими мне не сладить. И потом, если он захочет меня угробить, то всегда может приказать своему подчиненному меня грохнуть. Не собираюсь всего лишиться из-за Вани. Слишком много чести! Я не поддался матери, пережил мороз, болезни, карцер со звукоизоляцией, не попал под пули и снаряды. Не хватало, чтобы меня пристрелили в отделении милиции из-за моей неуместной обидчивости.

Не оглядываясь, я произношу:

– Сам не знаю… Наверное, ты все-таки остался мне дорог.

Не знаю, как у меня рот не порвался от таких слов.

Дышать, дышать глубже. Проще атаковать укрепленную позицию чеченцев, чем сдержаться и не превратить в кровавый студень рожу бывшего друга. Ну, и фраза напоследок:

– Рад был с тобой увидеться, Ваня, бывай.

– Ты тоже мне дорог, Игорь, – произносит он мне вслед.

Я стараюсь не оглядываться.

– Что теперь? – спрашивает меня Станислав.

– Будем играть в карты.

Под охраной Стаса я знакомлюсь со всеми покерными клубами города. Быстро возвращаются былые рефлексы. Я снова умею расшифровывать выражение лиц и движения рук, отличать правду от притворства, сам посылаю ложные сигналы… Это как логическое продолжение моего проворства на войне.

Вскоре моя манера игры меняется. Мне больше не нужно следить за мельчайшей дрожью пальцев, я не глядя угадываю, какие на руках у партнеров карты. Наверное, от них исходят флюиды удачи или неудачи, против которых бессилен даже густой сигаретный дым. Но я не довольствуюсь этим, я пытаюсь улавливать нечто еще более тонкое – волны, пронизывающие все вокруг и несущие необходимую мне информацию. Иногда я их чую, и тогда все карты на руках у противников передо мной как на ладони.

Благодаря покеру я беру гораздо более существенную добычу, чем при грабежах. Здесь мне, по крайней мере, не нужны услуги скупщиков краденого. Утаивать выигрыш нет нужды.

Выигрываешь и кладешь выигрыш в карман.

Я не боюсь самых трудных противников, но они, проигрывая, не устраивают скандала. Им не хватает выдержки, к тому же страх проигрыша делает их такими предсказуемыми… При повышении ставок они становятся похожи на загнанных зверей. Они уже не думают, а молятся, трут свои амулеты, взывают к ангелам-хранителям, богам, призракам. Какие они жалкие! Как овцы, которых гонят на бойню.

Моя растущая слава открывает мне двери приватных заведений, где собираются богатые и могущественные персоны. Выясняется, что там бывает мой отец, и я очень стараюсь очутиться с ним за одним карточным столом.

Вот он!

Я долго ждал этого момента. Он прячет лицо под полями шляпы. Нас не знакомят. Здесь, в роскошном клубе, под суровыми взглядами предков, я опускаюсь в кресло с узорчатой обивкой и смотрю на залитый резким светом стол. Ставки очень велики, но предыдущие победы снабдили меня боеприпасами. Мои партнеры сдаются один за другим, гора их жетонов оседает, и я, наконец, остаюсь один на один с родным отцом. Он играет хорошо.

Я настраиваюсь на волну, для которой нет преград.

– Сколько карт? – спрашивает крупье после сдачи.

– Три.

– А вам?

– Столько же, – произносит мой отец из-под шляпы, не глядя на меня.

У меня к нему куча вопросов, мне нужно узнать, зачем он меня зачал, почему бросил нас с матерью, а главное, почему не попытался меня отыскать.

Мы назначаем ставки:

– Пятьдесят.


– Пятьдесят, и я повышаю до ста.

Я недостаточно сосредоточен и сразу за это расплачиваюсь. Ставка растет, я проигрываю. Отец по-прежнему невозмутим. Он еще ни разу на меня не взглянул. Мне хочется ему сказать: «Я твой сын», но я сдерживаюсь. Новая игра, новый проигрыш. Он одаренный игрок. До меня доходит, что я обязан своими покерными способностями не только Васиной науке, у меня это генетическое. Мой отец – настоящая рептилия. Можно подумать, что ограбление и разгром у него в доме ничуть на него не подействовали.

– Сколько карт?

– Две.

Та же ошибка. То же наказание.

Новая сдача. Я тяжело дышу. Сейчас или никогда! Я ввожу в бой свое непобедимое оружие, главную Васину военную хитрость. Я не переворачиваю свои карты, вообще на них не смотрю, а просто объявляю:

– Сдано.

Наконец-то я добился от него хоть какого-то движения. Он снимает шляпу, я вижу копну седых волос, сначала он гадал, не псих ли я, а теперь гадает, каков мой маневр. В любом случае он не владеет ситуацией. Пришла моя очередь командовать.

Он просит карту. Одна карта – значит, у него две пары и он рассчитывает набрать «полную руку».

Он берет карту и наугад сует ее себе в комплект, чтобы не показать, совпадает ли она с другими. Ни малейшего знака, ни малейшего движения пальцев. Я подключаю свою интуицию. Чувствую, «полной руки» он не набрал.

– Какая ставка?

– Тысяча, – бросает отец, уткнувшись в карты.

Он блефует, хочет со мной покончить. Высоко поднимает планку, чтобы принудить меня струхнуть. Но так как в этой партии я не смотрю в свои карты, отступать мне никак нельзя. Я повышаю цену:

– Тысяча пятьдесят.

Крупье не может не вмешаться:

– Послушайте, вы поднимаете до тысячи пятидесяти, не глядя в свои карты и не меняя ни одной?

– Тысяча пятьдесят.

– Две тысячи, – говорит отец.

– Две тысячи пятьдесят.

– Три тысячи.

Невозмутимо, не подавая вида, что у меня вспотела спина, я продолжаю:

– Три тысячи пятьдесят.

Сумма велика даже для него. Он еще ни разу на меня не взглянул. Такова, как видно, его военная хитрость: создать у противника впечатление, что ему не нужно даже смотреть на него, чтобы выиграть. По-прежнему сидя с опущенной головой, он демонстрирует мне только свои седины. Ему нужно время на размышление. Чувствую, он все-таки поднимет голову, чтобы на меня взглянуть. Но нет, он сдерживается.

– Десять тысяч, – объявляет он с ноткой раздражения.

– Десять тысяч пятьдесят.

Такой кучи денег у меня нет. Если я проиграю эту партию, то потребуются годы, чтобы заплатить долг отцу, который ничего мне не дал.

– Двадцать тысяч.

– Двадцать тысяч пятьдесят.

Наконец-то седая шевелюра колышется, голова приподнимается. Я вижу его глаза. Я смотрю на него в упор. У него такие же роскошные усы, как на том фото, которое я взял себе. Красавцем его не назовешь. У него озабоченный вид. Я пытаюсь понять, что в нем нашла моя мать. Он смотрит на меня, силясь понять. Его серые глаза ровно ничего не выражают.

– Тридцать тысяч.

– Тридцать тысяч пятьдесят.

Вокруг шепчутся. Привлеченные размером наших ставок, игроки из-за соседних столов обступают наш. Шепот перерастает в ропот.

Отец смотрит мне прямо в глаза. Я выдерживаю его взгляд. Не позволяю себе даже подобия улыбки. Сижу весь мокрый. Люди вокруг нас умолкают и перестают дышать.

– Пятьдесят тысяч.

– Пятьдесят тысяч пятьдесят.

Если я проиграю, останется только идти в доноры крови, а то и органов. Надеюсь, мой ангел-хранитель наблюдает за нашей партией с самого начала и не даст мне опростоволоситься. Святой Игорь, на тебя уповаю.

– Сдано? – спрашивает крупье.

– Пятьдесят тысяч пятьдесят, – повторяет за мной отец.