Император Владимир
Часть 27 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Что скажете, Иван Христофорович?
Подумав пару секунд, Озеров с уважением взглянул на главу ЦБ.
– Сергей Фёдорович прав. Конституция позволяет вам, ваше величество, на абсолютно законном основании изменить положение, увеличить активы Центрального банка, проводить кредитование, используя свои личные средства. По сути, идея Сергея Фёдоровича – это упрощённая вариация той же самой Резервной системы, зависящая не от амбиций группы банкиров, а от ума и воли одного-единственного человека.
– Иван Христофорович, не преувеличивайте. Идея не моя, а его величества, государя Владимира Александровича, – горячо возразил Шарапов. – В основном законе чётко прописано, что никто не имеет права осуществлять контроль личного состояния императора и его семьи, кроме него самого. Поэтому его величество вправе одолжить самому себе.
– Сергей Фёдорович, вы же понимаете, что злоупотреблять подобным правом нельзя. – В голосе министра финансов явственно послышалась досада.
– Господа, не кажется ли вам, что у нас отлично получается коллективная игра в одной команде? – Царь довольно улыбнулся, словно дорвавшийся до миски сосисок котяра. – Иван Христофорович, пожалуйста, помогите мне уговорить Сергея Фёдоровича остаться на посту главы Центрального банка.
– С превеликим удовольствием, ваше величество, – мгновенно отреагировал Озеров. – Сергей Фёдорович…
– С моей стороны было бы верхом неприличия уйти со своего поста в столь трудное для России время, – отведя взгляд, произнёс глава ЦБ. – Ваше величество, прошу вас…
– Сергей Фёдорович, вы даже не представляете, насколько я благодарен вам и Ивану Христофоровичу…
Перебив Шарапова на полуслове, император извлёк из ящичка стола бутылку коньяка многолетней выдержки и три хрустальных фужера редкой красоты.
– Можно я попрошу вас, господа, и дальше спорить и не соглашаться со мною в вопросах, в которых у вас больше знаний и опыта? Согласны? Ну и отлично.
Владимир Александрович ловко открыл и разлил коньяк по фужерам.
– И ещё… Когда мы общаемся в такой вот приватной обстановке или наедине, очень прошу вас, господа, обращаться ко мне по имени-отчеству.
Степенные государственные мужи по доброте душевной никак не могли отказать монарху в столь маленькой просьбочке. Дальнейшая беседа шла непринуждённо, словно разговор трёх старых добрых приятелей. В какой-то момент, глянув на часы, царь предложил министру финансов и главе Центрального банка страны оценить мастерство лучших поваров Кремля, благо подошло время обеда.
Во время обеда Дарья Матвеевна доложила императору, что вчерашние фотоснимки наконец-то проявлены и отпечатаны, и Владимир Александрович велел немедленно нести фотографии в зал.
Надо ли говорить, что фотографии произвели фурор? Рассматривая чёрно-белые снимки, прямо скажем, посредственного качества, Озеров с Шараповым радовались, словно малые дети. Царя засыпали массой вопросов, касавшихся технических моментов, а также финансирования программы самолётостроения. Уже во время послеобеденного чаепития, заговорщицки переглянувшись с главой ЦБ, министр финансов пообещал заложить в бюджет на следующий год один миллион рублей для нужд Аэродинамического института.
Как и предполагалось, спустя пару дней, когда западные журналисты переварили информацию о первых полётах российских «этажерок», мировая пресса взорвалась сотнями статей, от наивно-восторженных до ругательных и откровенно лживых и гнусных. Так, в частности, «Нью-Йорк Геральд» и «Морнинг Пост» полили на своих страницах потоками грязи достижение русских, а небезызвестный Джордж Кеннан написал, что двигатели царских самолётов работают на крови невинно убиенных евреев.
Ответ наймитам американской банкократии прилетел оттуда, откуда никто не ожидал – из Германии. Потомки тевтонов и алеманов обиделись за свой родимый фатерланд, так как двигатели бипланов были произведены на немецком заводе по чертежам заказчика, некого господина Евгения Каменского, и работали исключительно на бензине.
Патриотично настроенные германские журналисты выдали разгромную статью об «этажерке» братьев Райт. Европейские читатели узнали, что летательный аппарат американцев, образно говоря, сделан из говна и палок, а в мотор братья Райт вместо бензина заливают поросячью мочу… В общем, через неделю на страницах мировой периодической печати вспыхнула самая настоящая чернильная война, спустя пару месяцев переросшая в хулиганские атаки на редакции газет и избиения отдельных журналистов.
Как гласит арабская пословица: собака лает, а караван идёт. Пока представители второй древнейшей профессии дистанционно мерялись фекальным юмором и изощрялись в сортирном остроумии, император Всероссийский заложил краеугольный камень в фундамент российской экономики – организовал министерство нефтегазовой промышленности.
Серьёзный разговор с господами Второвым, Манташевым, Абамелек-Лазаревым и Эммануилом Людвиговичем Нобелем планировался ещё этим летом, но из-за всеобщей забастовки в Баку администрация Его Императорского Величества перенесла встречу на осень. Впрочем, оно и к лучшему, так как после начала забастовки в Баку с визитом отправился Иван Иванович Янжул собственной персоной, сопровождаемый целой делегацией высокопоставленных чиновников и генералов.
Внезапное появление премьер-министра Российской империи помогло на какое-то время разрядить наэлектризованную обстановку: Янжул пригласил за круглый стол представителей забастовщиков и господ промышленников, настоятельно попросив тех и этих услышать мнение один другого. Переговоры растянулись на пару дней, и в конце концов стороны достигли компромисса по большинству спорных моментов. Составив своё собственное мнение о положении дел на нефтяных промыслах, Иван Иванович отплыл на борту вооружённого парохода в Нижний Новгород, посетив по пути Астрахань и Царицын с Саратовым.
Будучи в Саратове, премьер по просьбе министра тяжёлой промышленности встретился с Порфирием Фёдоровичем Блиновым и Яковом Васильевичем Маминым. Последние с начала весны вели деловую переписку с Алексеевым и были готовы воплотить в металле некоторые задумки адмирала, но им требовалась организационная поддержка на уровне повыше губернского. Поддержку с лёгкостью мог бы обеспечить и хорошо известный банк «Прометей», однако наместник убедил царя в том, что в данном конкретном случае не следует привлекать внимание господ Полякова и Гинцбурга к староверам-провинциалам.
Практически одновременно с Янжулом в Закавказье отправилась Любовь Константиниди с двумя десятками бойцов своего «чёрного эскадрона». Маршрут отряда пролегал через Кутаис, Тифлис, Ереван, Шушу, поэтому отряд сосредоточился в Баку уже после окончания забастовки.
Потратив на адаптацию, внедрение и наблюдение примерно полтора месяца, диверсанты «чёрного эскадрона» за один день провели несколько точечных ликвидаций, отправив в небесные чертоги к предкам чёртову дюжину активистов революционного движения. Случилась и досадная потеря: отряд Константиниди потерял одного бойца, случайно угодившего в разборки между местными гопниками.
По возвращении в Москву Иван Иванович Янжул предоставил монарху подробный и обстоятельный отчёт о том, что увидел на земле солнечного Азербайджана, в Нижнем, Астрахани, Царицыне и на Волге вообще. Свой доклад премьер-министр дополнил организационными выводами, которые Владимир Александрович тотчас же утвердил. Главным же результатом поездки Ивана Ивановича стал план императора по реорганизации и взятию под плотный контроль нефтедобычи на Апшеронском полуострове.
В общем, в один прекрасный осенний день в рабочем кабинете царя собрались влиятельнейшие люди России: Алексей Александрович, Дмитрий и Константин Константиновичи, Николай Александрович Второв, Семён Семёнович Абамелек-Лазарев, Александр Иванович Манташев – плюс пребывавший в полной растерянности скромный инженер Владимир Григорьевич Шухов.
Последний понятия не имел, зачем его пригласили в Кремль и какого лешего от него понадобилось самому императору, посему заметно нервничал. Дождавшись, когда миловидная и обходительная женщина, оказавшаяся главой администрации Его Императорского Величества, проведёт его и распахнёт двойные двери, Шухов смело шагнул вперёд… и остолбенел в буквальном смысле этого слова – в кабинете находились первые лица империи!
– Здравствуйте, Владимир Григорьевич! Господа, кто не знаком, представляю вам нашего русского гения, Владимира Григорьевича Шухова, – приветливым тоном произнёс государь и, подойдя, поздоровался с инженером за руку. – Присаживайтесь, пожалуйста, где есть свободное местечко… Дарья Матвеевна, помогите нам выбрать хорошее креслице.
Мысленно проклиная себя за волнение и растерянность, Шухов осторожно присел в кресло рядом с Эммануилом Нобелем, с которым был знаком по работе в Баку.
Следующую фразу император адресовал важному усатому господину – князю Абамелек-Лазареву.
– Семён Семёнович, как вы и хотели, здесь нет ни одного еврея. Ну-с, приступим.
Десять минут спустя, когда после дежурных любезностей император перешёл к делу, Владимир Григорьевич наконец-то позволил себе расслабиться. Навострил уши – собравшиеся говорили о создании в России министерства нефтегазовой промышленности! Ещё через полчаса, когда разговор от общего перешёл в практическую плоскость, инженер и сам активно включился в обсуждение: аргументировал, разъяснял, доказывал и даже спорил с канцлером и Второвым.
После потрясающе вкусного обеда, на котором Шухова представили императрице Марии Павловне, соучредители и деловые партнёры вновь возвратились в царские апартаменты. Да-да, именно соучредители и деловые партнёры, так как новорождённое министерство задумывалось и создавалось монархом как частный концерн с ограниченным количеством держателей долей капитала. Более того, вновь организованный концерн государь вскорости желал трансформировать в банкирский дом, чтобы спустя некоторое время интегрировать его в какую-то новую всероссийскую финансовую структуру.
Роли и сферы деятельности в зарождающемся нефтегазовом комплексе господа соучредители распределили, нарезав круг задач согласно принципу «каждому по его возможностям».
Итак, князь Манташев – формальный директор – вкладывает деньги, качает нефть, торгует ею, координирует работу всех структурных подразделений.
Князь Абамелек-Лазарев также занимается финансированием; осуществляет модернизацию производственных мощностей на своих заводах по последнему слову техники, выпускает на них всё необходимое для функционирования нефтегазового комплекса. В перспективе – станкостроение и двигателестроение.
Магнат Второв и корпорация «Посейдон», кроме финансовых вливаний, обеспечивают транспортировку энергоресурсов – строят танкерный флот и железнодорожные цистерны. В перспективе – трубопроводы в центральные области России.
Магнат Нобель занимается логистикой, торговлей, добычей, разработкой, производством и внедрением новых технологий, оборудования, энергетических установок. В перспективе – двигателестроение в невиданных ранее масштабах.
Инженер Шухов организует разработки технологий, оборудования, двигателей, котлов и энергетических установок. При необходимости – заказывает требуемое за границей.
Великие князья Дмитрий и Константин Константиновичи берутся продвигать и лоббировать интересы «Октагона» – название концерна придумал Владимир Александрович – везде и всюду, а также отвечают за безопасность в самом широком смысле этого слова.
Канцлер и генерал-адмирал в одном лице выступает лоббистом, заказчиком и потребителем продукции концерна «Октагон».
Император, соответственно, занят стратегией и глобальным руководством.
Приехав в Москву обыкновенным инженером, Владимир Григорьевич покинул столицу держателем одной восьмой части капитала корпорации, буквально за день став как минимум миллионером. Столь внезапное изменение статуса и финансового положения с трудом укладывалось в голове, перспективы вырисовывались воистину фантастические.
Больше всего Шухова поразил царь. Точнее, выдвинутые им и чётко обоснованные требования по увеличению оплаты труда наёмным работникам, улучшению условий труда и социальным гарантиям (!) в определённых условиях. Причём на всех заводах и предприятиях концерна без исключения. Кроме вышесказанного, Владимир Александрович велел превратить нефтяные промыслы в закрытые и хорошо охраняемые объекты, чтобы в будущем избежать диверсий и террористических атак.
Будучи патриотом России, Владимир Григорьевич всем сердцем поддержал провозглашённые императором стратегические цели министерства. Развитие машиностроения, переход на жидкое топливо военно-морского флота, создание и внедрение электрогенераторов для модернизации производственных мощностей, а в отдалённой перспективе – электрификация всей страны. Будучи умным человеком, Шухов прекрасно понимал, что работы – интересной работы, чёрт возьми! – ему хватит не на одно десятилетие. Имея за спиной столько денег и таких покровителей, можно творить невероятные технические чудеса… Господи, лишь бы с царём ничего не произошло!
«Слушай, тёзка, надо сказать Рябушинскому, чтобы он брал рубль за въезд в имение и два – за выезд, – мысленно засмеялся старлей из будущего, когда государь со вздохом бросил на стол вот уже третье письмо с просьбой разрешить побывать в Кучино, чтобы посмотреть на полёты “этажерок”. – Чего? Деньги – наш законный гешефт; за удовольствие надо платить, вот пусть зеваки и профинансируют хотя бы часть программы…»
После демонстрации в узком кругу первых русских аэропланов по столице разнеслись самые невероятные слухи, а в имение Рябушинского тоненьким ручейком потянулись любопытствующие.
Когда же мировая и отечественная пресса, образно говоря, плеснула масла в огонь, в Кучино хлынули толпы народа, жаждавшего поглазеть на самолёты. Писаки всех мастей – перо им в творческую чакру – энергично поддерживали ажиотаж, придумывая самые фантастические истории о покорителях воздуха. В результате личный состав лейб-гвардейского Егерского полка, на которого возложили охрану (и оборону) Аэродинамического института, чувствовал себя словно на войне – солдаты ежедневно останавливали и разворачивали назад десятки конных экипажей, попутно отлавливая на подходах множество пеших «партизан».
Получив от ворот поворот, девяносто девять процентов любопытствующих смирялись с тем, что они не входят в касту избранных. А вот некоторые особо упёртые богатеи, принадлежавшие к дворянскому сословию, не могли унять гордыню и манию величия и, воспользовавшись законодательными лазейками и личными связями, принялись писать императору. Адресат получал эти якобы личные письма приблизительно раз в десять дней, брался их читать, неизменно возвращая послания в канцелярию с пометкой «отказать, ссылаясь на государственную тайну».
«Мог бы сразу дать дельный совет. Три письма с дурацкими просьбами – это десять зазря потерянных минут нашей жизни. Мы, Муромцев, потеряли целых десять минут, которые могли бы использовать во благо России. – Нажав кнопку вызова секретаря, император глянул в окно. Над Москвой нависли низкие тучи, накрапывал грустный осенний дождик. – Опоздали, аттракцион с самолётами переносится на весну…»
Отдав секретарю необходимые распоряжения, Владимир Александрович решил размять перед ужином ноги, гуляя по отреставрированным залам Кремля. Пятёрка офицеров Его Императорского Величества Конвоя во главе с полковником Авериным бесшумно шагала следом, не мешая монарху размышлять. А поразмышлять было о чём.
«Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться демаршу Сергея нашего Фёдоровича. Как правитель потенциально богатейшей страны на Земле, я должен быть опечален тем, что мне то и дело приходится просить Ивана свет Христофоровича изыскать средства на то, на это… – Государь мазнул взглядом по картине кисти Айвазовского. – Но как человек, радуюсь, что у меня есть такие люди, которые не втирают глаза, говорят то, что считают нужным донести до царских ушей, спорят со мною…»
«Не переживай, создать аналог ФРС в условиях дикорастущего капитализма сродни подвигам Геракла, – отреагировал незваный гость. – Вон, большевики из моей реальности ринулись строить коммунизм с нуля, так с разбегу и обломались. Пришлось спешно дружить с заокеанской еврейской банкократией, чтобы раздобыть деньги на индустриализацию, а потом ещё и ломать об колено крестьянство, чтобы получить работников на строящиеся заводы…»
«Чёрт, когда я вспоминаю, сколько денег за последние полвека растрачено на содержание и поддержку дворянства, мне хочется взвыть от злости, – признался император. – Казалось бы, что всё делали правильно – спасали от банкротства надёжу и опору трона и самодержавия… Как оказалось, зря: дворянам на всё насрать…»
«Если тебя это как-то утешит, напоминаю, что в девяносто первом никто не вышел спасать власть коммунистов – надоели они народу не меньше, чем царь с дворянами, – отозвался старлей из будущего. – Короче, хорош хандрить, давай думать, как нам принудить фрицев сплясать под нашу дудку. Вариант с продажей земель – заведомая ошибка. Аляска это уже доказала…»
Спустя примерно год после взятия власти в свои руки Владимир Александрович долго обдумывал заманчивую идею продать, фактически обменять часть царства Польского на германские инвестиции в экономику России. Рассматривал проблему под разными ракурсами, ставил себя на место кайзера, окружённого ярыми русофобами, которые напевали Вильгельму в уши бравурные заверения о несокрушимости растущей тевтонской мощи. Мощь и вправду впечатляла, грозно смотрясь на фоне рыхлой Двуединой монархии и одряхлевшей Блистательной Порты.
Зажатый между Австрией и Германией «Польский балкон» с военно-стратегической точки зрения являлся как оперативным мешком, так и плацдармом одновременно. Плацдармом и мешком для русских армий, а не для немчуры с австрияками. Кайзеровские генштабисты прекрасно осознавали вышеуказанные аспекты и особо не ломали себе голову о теоретически вероятном марше русских прямиком на Берлин.
Парировать наступление с территории Польши – раз плюнуть: наносишь мощные фланговые удары, окружаешь и добиваешь. В худшем случае, если русские не рискнут двинуть свои корпуса на запад, давишь с юга и севера, пока не запрёшь врага в колоссальном котле. А там, глядишь, и гонористые польские паны со своими многовековыми обидами на московитов встанут под знамёна Второго рейха. Попёрлись же они в 1812-м вместе с французами и прочими европейскими ордами брать Москву, соблазнившись обещаниями Наполеона.
Далее, на сравнительно крошечной территории проживают около семи процентов населения, там же сосредоточены почти одиннадцать процентов промышленности России, по производству угля и стали Польша занимает второе место после Донбасса. Основной рынок сбыта промышленной продукции, производимой поляками – внутренний рынок Российской империи. При этом большей частью польских заводов владеют евреи и немцы, охотно инвестирующие в экономику Привисленского края.
Даже если предположить, что Вильгельм II совсем уж круглый дурак в политике и экономике, в окружении кайзера имеется достаточно умных советников, понимающих, что Польша – это чемодан без ручки. Пока этот чемодан, натужно кряхтя, тащит Москва, немцы могут не беспокоиться за чистоту германской крови. А вот если к уже живущим во Втором рейхе полякам добавятся с десяток миллионов их соотечественников, то потомкам тевтонов будет угрожать ополячивание их любимого фатерланда. Подобная перспектива вряд ли обрадует коренных пруссаков, баварцев и прочих саксонцев со швабами.
Исходя из вышесказанного, у Германии не имелось резона передвигать границу на восток, да ещё и возводить для потенциального противника химические и станкостроительные заводы где-нибудь между Волгой и Уралом. Даже с учётом того, что во внешней политике Кремля произошла резкая смена курса – отказ от конфронтации с Центральными державами, – немцы не собирались передавать русским технологии стратегического характера. Германцам было выгодно продавать России конечную продукцию концернов Второго рейха, а не создавать себе конкурента своими же собственными руками.
Вариант самоопределения Польши путём восстановления её государственности император категорически отверг, язвительно напомнив вселенцу о запущенном в СССР «параде суверенитетов», закончившимся кровавым развалом страны. Чётко по пословице: не в бровь, а в глаз.
Зададимся вопросом: что это за народ такой – поляки? Однородная нация? Нет, конгломерат нескольких западнославянских народов. В поляков скопом засчитывают малополян, силезцев, Мазуров, поморян, кашубов, лемков, серадзяно-ленчицан и множество других народностей. Просто потому, что так удобно официальной Варшаве, придерживающейся политики построения моноэтнического государства.
В обозримом прошлом Речь Посполитая владела обширными территориями, которые Берлин, Вена и Санкт-Петербург на правах победителей поделили между собой. Историческую память шляхтичей и их великопольские амбиции никто не отменял, благо в двадцатом веке Польша дважды возрождалась из небытия.
В тридцатых годах прошлого века националистически настроенная Варшава сыграла роль провокатора и зачинщика новой войны, по стечению обстоятельств став одной из первых жертв Третьего рейха. Гримаса судьбы.
По окончании Второй мировой Советский Союз способствовал очередной реинкарнации польской государственности, на сей раз в облике социалистически ориентированной страны. За что Польша сполна «отблагодарила», став в первой четверти двадцать первого века вернейшим союзником США в Восточной Европе.
Пользуясь ситуацией, Варшава выступила застрельщиком и подстрекателем гражданской войны на Украине, приведшей к разделу данного государства. Реваншистски настроенные поляки инспирировали и всячески поддерживали гражданское противостояние в Беларуси, угрожали Калининградской области РФ… Риторический вопрос, господа-товарищи: а на фига России и царю нужен под боком ТАКОЙ сосед?!
«Я могу понять логику коммунистов-дарвинистов, искренне верящих в братство народов и готовых расцеловать в задницу каждую обезьяну, лишь бы та пообещала шагнуть на путь построения социализма. – Копируя ехидный сарказм Муромцева, Владимир Александрович всласть прошёлся по внешней политике Советского Союза в послевоенное время. Удовлетворившись молчаливым согласием вселенца, перешёл к текущей проблеме. – Неужели товарищи большевики всерьёз могли поверить в то, что с помощью учения Маркса и Энгельса они обуздают потомков польской шляхты? Тот же Сталин, на портреты которого в твоём мире готовы молиться, словно на икону…»
«Кстати, о Сталине, – тотчас отреагировал старлей из будущего, стараясь поскорее сменить тему обсуждения. – Не пора бы тебе лично взглянуть на товарища Джугашвили, поговорить с Иосифом о том о сём?..»
«Предлагаешь побазарить с Кобой за жизнь? – Лёгкая улыбка тронула губы императора. – Или завести с ним беседу о вечном?..»
«Насколько я знаю, Сталин был способен дискутировать на любую тематику, – не совсем уверенно заявил незваный гость и после секундной паузы добавил: – В зрелом возрасте, разумеется…»
«Вот именно, в зрелом возрасте, – хмыкнул монарх. – Впрочем, ты прав, с этим человеком стоит познакомиться ближе… После того как я пообщаюсь с Менахемом Усышкиным и Зеевом Жаботинским – вон, от Мойше Лилиенблюма пришло письмо с просьбой удостоить высочайшей аудиенции господ Усышкина и Жаботинского. Надо уважить старика…»
«Усышкин и Жаботинский… Вспомнил, они ратуют за переселение евреев в Палестину! – моментально оживился вселенец. – И?»
Подумав пару секунд, Озеров с уважением взглянул на главу ЦБ.
– Сергей Фёдорович прав. Конституция позволяет вам, ваше величество, на абсолютно законном основании изменить положение, увеличить активы Центрального банка, проводить кредитование, используя свои личные средства. По сути, идея Сергея Фёдоровича – это упрощённая вариация той же самой Резервной системы, зависящая не от амбиций группы банкиров, а от ума и воли одного-единственного человека.
– Иван Христофорович, не преувеличивайте. Идея не моя, а его величества, государя Владимира Александровича, – горячо возразил Шарапов. – В основном законе чётко прописано, что никто не имеет права осуществлять контроль личного состояния императора и его семьи, кроме него самого. Поэтому его величество вправе одолжить самому себе.
– Сергей Фёдорович, вы же понимаете, что злоупотреблять подобным правом нельзя. – В голосе министра финансов явственно послышалась досада.
– Господа, не кажется ли вам, что у нас отлично получается коллективная игра в одной команде? – Царь довольно улыбнулся, словно дорвавшийся до миски сосисок котяра. – Иван Христофорович, пожалуйста, помогите мне уговорить Сергея Фёдоровича остаться на посту главы Центрального банка.
– С превеликим удовольствием, ваше величество, – мгновенно отреагировал Озеров. – Сергей Фёдорович…
– С моей стороны было бы верхом неприличия уйти со своего поста в столь трудное для России время, – отведя взгляд, произнёс глава ЦБ. – Ваше величество, прошу вас…
– Сергей Фёдорович, вы даже не представляете, насколько я благодарен вам и Ивану Христофоровичу…
Перебив Шарапова на полуслове, император извлёк из ящичка стола бутылку коньяка многолетней выдержки и три хрустальных фужера редкой красоты.
– Можно я попрошу вас, господа, и дальше спорить и не соглашаться со мною в вопросах, в которых у вас больше знаний и опыта? Согласны? Ну и отлично.
Владимир Александрович ловко открыл и разлил коньяк по фужерам.
– И ещё… Когда мы общаемся в такой вот приватной обстановке или наедине, очень прошу вас, господа, обращаться ко мне по имени-отчеству.
Степенные государственные мужи по доброте душевной никак не могли отказать монарху в столь маленькой просьбочке. Дальнейшая беседа шла непринуждённо, словно разговор трёх старых добрых приятелей. В какой-то момент, глянув на часы, царь предложил министру финансов и главе Центрального банка страны оценить мастерство лучших поваров Кремля, благо подошло время обеда.
Во время обеда Дарья Матвеевна доложила императору, что вчерашние фотоснимки наконец-то проявлены и отпечатаны, и Владимир Александрович велел немедленно нести фотографии в зал.
Надо ли говорить, что фотографии произвели фурор? Рассматривая чёрно-белые снимки, прямо скажем, посредственного качества, Озеров с Шараповым радовались, словно малые дети. Царя засыпали массой вопросов, касавшихся технических моментов, а также финансирования программы самолётостроения. Уже во время послеобеденного чаепития, заговорщицки переглянувшись с главой ЦБ, министр финансов пообещал заложить в бюджет на следующий год один миллион рублей для нужд Аэродинамического института.
Как и предполагалось, спустя пару дней, когда западные журналисты переварили информацию о первых полётах российских «этажерок», мировая пресса взорвалась сотнями статей, от наивно-восторженных до ругательных и откровенно лживых и гнусных. Так, в частности, «Нью-Йорк Геральд» и «Морнинг Пост» полили на своих страницах потоками грязи достижение русских, а небезызвестный Джордж Кеннан написал, что двигатели царских самолётов работают на крови невинно убиенных евреев.
Ответ наймитам американской банкократии прилетел оттуда, откуда никто не ожидал – из Германии. Потомки тевтонов и алеманов обиделись за свой родимый фатерланд, так как двигатели бипланов были произведены на немецком заводе по чертежам заказчика, некого господина Евгения Каменского, и работали исключительно на бензине.
Патриотично настроенные германские журналисты выдали разгромную статью об «этажерке» братьев Райт. Европейские читатели узнали, что летательный аппарат американцев, образно говоря, сделан из говна и палок, а в мотор братья Райт вместо бензина заливают поросячью мочу… В общем, через неделю на страницах мировой периодической печати вспыхнула самая настоящая чернильная война, спустя пару месяцев переросшая в хулиганские атаки на редакции газет и избиения отдельных журналистов.
Как гласит арабская пословица: собака лает, а караван идёт. Пока представители второй древнейшей профессии дистанционно мерялись фекальным юмором и изощрялись в сортирном остроумии, император Всероссийский заложил краеугольный камень в фундамент российской экономики – организовал министерство нефтегазовой промышленности.
Серьёзный разговор с господами Второвым, Манташевым, Абамелек-Лазаревым и Эммануилом Людвиговичем Нобелем планировался ещё этим летом, но из-за всеобщей забастовки в Баку администрация Его Императорского Величества перенесла встречу на осень. Впрочем, оно и к лучшему, так как после начала забастовки в Баку с визитом отправился Иван Иванович Янжул собственной персоной, сопровождаемый целой делегацией высокопоставленных чиновников и генералов.
Внезапное появление премьер-министра Российской империи помогло на какое-то время разрядить наэлектризованную обстановку: Янжул пригласил за круглый стол представителей забастовщиков и господ промышленников, настоятельно попросив тех и этих услышать мнение один другого. Переговоры растянулись на пару дней, и в конце концов стороны достигли компромисса по большинству спорных моментов. Составив своё собственное мнение о положении дел на нефтяных промыслах, Иван Иванович отплыл на борту вооружённого парохода в Нижний Новгород, посетив по пути Астрахань и Царицын с Саратовым.
Будучи в Саратове, премьер по просьбе министра тяжёлой промышленности встретился с Порфирием Фёдоровичем Блиновым и Яковом Васильевичем Маминым. Последние с начала весны вели деловую переписку с Алексеевым и были готовы воплотить в металле некоторые задумки адмирала, но им требовалась организационная поддержка на уровне повыше губернского. Поддержку с лёгкостью мог бы обеспечить и хорошо известный банк «Прометей», однако наместник убедил царя в том, что в данном конкретном случае не следует привлекать внимание господ Полякова и Гинцбурга к староверам-провинциалам.
Практически одновременно с Янжулом в Закавказье отправилась Любовь Константиниди с двумя десятками бойцов своего «чёрного эскадрона». Маршрут отряда пролегал через Кутаис, Тифлис, Ереван, Шушу, поэтому отряд сосредоточился в Баку уже после окончания забастовки.
Потратив на адаптацию, внедрение и наблюдение примерно полтора месяца, диверсанты «чёрного эскадрона» за один день провели несколько точечных ликвидаций, отправив в небесные чертоги к предкам чёртову дюжину активистов революционного движения. Случилась и досадная потеря: отряд Константиниди потерял одного бойца, случайно угодившего в разборки между местными гопниками.
По возвращении в Москву Иван Иванович Янжул предоставил монарху подробный и обстоятельный отчёт о том, что увидел на земле солнечного Азербайджана, в Нижнем, Астрахани, Царицыне и на Волге вообще. Свой доклад премьер-министр дополнил организационными выводами, которые Владимир Александрович тотчас же утвердил. Главным же результатом поездки Ивана Ивановича стал план императора по реорганизации и взятию под плотный контроль нефтедобычи на Апшеронском полуострове.
В общем, в один прекрасный осенний день в рабочем кабинете царя собрались влиятельнейшие люди России: Алексей Александрович, Дмитрий и Константин Константиновичи, Николай Александрович Второв, Семён Семёнович Абамелек-Лазарев, Александр Иванович Манташев – плюс пребывавший в полной растерянности скромный инженер Владимир Григорьевич Шухов.
Последний понятия не имел, зачем его пригласили в Кремль и какого лешего от него понадобилось самому императору, посему заметно нервничал. Дождавшись, когда миловидная и обходительная женщина, оказавшаяся главой администрации Его Императорского Величества, проведёт его и распахнёт двойные двери, Шухов смело шагнул вперёд… и остолбенел в буквальном смысле этого слова – в кабинете находились первые лица империи!
– Здравствуйте, Владимир Григорьевич! Господа, кто не знаком, представляю вам нашего русского гения, Владимира Григорьевича Шухова, – приветливым тоном произнёс государь и, подойдя, поздоровался с инженером за руку. – Присаживайтесь, пожалуйста, где есть свободное местечко… Дарья Матвеевна, помогите нам выбрать хорошее креслице.
Мысленно проклиная себя за волнение и растерянность, Шухов осторожно присел в кресло рядом с Эммануилом Нобелем, с которым был знаком по работе в Баку.
Следующую фразу император адресовал важному усатому господину – князю Абамелек-Лазареву.
– Семён Семёнович, как вы и хотели, здесь нет ни одного еврея. Ну-с, приступим.
Десять минут спустя, когда после дежурных любезностей император перешёл к делу, Владимир Григорьевич наконец-то позволил себе расслабиться. Навострил уши – собравшиеся говорили о создании в России министерства нефтегазовой промышленности! Ещё через полчаса, когда разговор от общего перешёл в практическую плоскость, инженер и сам активно включился в обсуждение: аргументировал, разъяснял, доказывал и даже спорил с канцлером и Второвым.
После потрясающе вкусного обеда, на котором Шухова представили императрице Марии Павловне, соучредители и деловые партнёры вновь возвратились в царские апартаменты. Да-да, именно соучредители и деловые партнёры, так как новорождённое министерство задумывалось и создавалось монархом как частный концерн с ограниченным количеством держателей долей капитала. Более того, вновь организованный концерн государь вскорости желал трансформировать в банкирский дом, чтобы спустя некоторое время интегрировать его в какую-то новую всероссийскую финансовую структуру.
Роли и сферы деятельности в зарождающемся нефтегазовом комплексе господа соучредители распределили, нарезав круг задач согласно принципу «каждому по его возможностям».
Итак, князь Манташев – формальный директор – вкладывает деньги, качает нефть, торгует ею, координирует работу всех структурных подразделений.
Князь Абамелек-Лазарев также занимается финансированием; осуществляет модернизацию производственных мощностей на своих заводах по последнему слову техники, выпускает на них всё необходимое для функционирования нефтегазового комплекса. В перспективе – станкостроение и двигателестроение.
Магнат Второв и корпорация «Посейдон», кроме финансовых вливаний, обеспечивают транспортировку энергоресурсов – строят танкерный флот и железнодорожные цистерны. В перспективе – трубопроводы в центральные области России.
Магнат Нобель занимается логистикой, торговлей, добычей, разработкой, производством и внедрением новых технологий, оборудования, энергетических установок. В перспективе – двигателестроение в невиданных ранее масштабах.
Инженер Шухов организует разработки технологий, оборудования, двигателей, котлов и энергетических установок. При необходимости – заказывает требуемое за границей.
Великие князья Дмитрий и Константин Константиновичи берутся продвигать и лоббировать интересы «Октагона» – название концерна придумал Владимир Александрович – везде и всюду, а также отвечают за безопасность в самом широком смысле этого слова.
Канцлер и генерал-адмирал в одном лице выступает лоббистом, заказчиком и потребителем продукции концерна «Октагон».
Император, соответственно, занят стратегией и глобальным руководством.
Приехав в Москву обыкновенным инженером, Владимир Григорьевич покинул столицу держателем одной восьмой части капитала корпорации, буквально за день став как минимум миллионером. Столь внезапное изменение статуса и финансового положения с трудом укладывалось в голове, перспективы вырисовывались воистину фантастические.
Больше всего Шухова поразил царь. Точнее, выдвинутые им и чётко обоснованные требования по увеличению оплаты труда наёмным работникам, улучшению условий труда и социальным гарантиям (!) в определённых условиях. Причём на всех заводах и предприятиях концерна без исключения. Кроме вышесказанного, Владимир Александрович велел превратить нефтяные промыслы в закрытые и хорошо охраняемые объекты, чтобы в будущем избежать диверсий и террористических атак.
Будучи патриотом России, Владимир Григорьевич всем сердцем поддержал провозглашённые императором стратегические цели министерства. Развитие машиностроения, переход на жидкое топливо военно-морского флота, создание и внедрение электрогенераторов для модернизации производственных мощностей, а в отдалённой перспективе – электрификация всей страны. Будучи умным человеком, Шухов прекрасно понимал, что работы – интересной работы, чёрт возьми! – ему хватит не на одно десятилетие. Имея за спиной столько денег и таких покровителей, можно творить невероятные технические чудеса… Господи, лишь бы с царём ничего не произошло!
«Слушай, тёзка, надо сказать Рябушинскому, чтобы он брал рубль за въезд в имение и два – за выезд, – мысленно засмеялся старлей из будущего, когда государь со вздохом бросил на стол вот уже третье письмо с просьбой разрешить побывать в Кучино, чтобы посмотреть на полёты “этажерок”. – Чего? Деньги – наш законный гешефт; за удовольствие надо платить, вот пусть зеваки и профинансируют хотя бы часть программы…»
После демонстрации в узком кругу первых русских аэропланов по столице разнеслись самые невероятные слухи, а в имение Рябушинского тоненьким ручейком потянулись любопытствующие.
Когда же мировая и отечественная пресса, образно говоря, плеснула масла в огонь, в Кучино хлынули толпы народа, жаждавшего поглазеть на самолёты. Писаки всех мастей – перо им в творческую чакру – энергично поддерживали ажиотаж, придумывая самые фантастические истории о покорителях воздуха. В результате личный состав лейб-гвардейского Егерского полка, на которого возложили охрану (и оборону) Аэродинамического института, чувствовал себя словно на войне – солдаты ежедневно останавливали и разворачивали назад десятки конных экипажей, попутно отлавливая на подходах множество пеших «партизан».
Получив от ворот поворот, девяносто девять процентов любопытствующих смирялись с тем, что они не входят в касту избранных. А вот некоторые особо упёртые богатеи, принадлежавшие к дворянскому сословию, не могли унять гордыню и манию величия и, воспользовавшись законодательными лазейками и личными связями, принялись писать императору. Адресат получал эти якобы личные письма приблизительно раз в десять дней, брался их читать, неизменно возвращая послания в канцелярию с пометкой «отказать, ссылаясь на государственную тайну».
«Мог бы сразу дать дельный совет. Три письма с дурацкими просьбами – это десять зазря потерянных минут нашей жизни. Мы, Муромцев, потеряли целых десять минут, которые могли бы использовать во благо России. – Нажав кнопку вызова секретаря, император глянул в окно. Над Москвой нависли низкие тучи, накрапывал грустный осенний дождик. – Опоздали, аттракцион с самолётами переносится на весну…»
Отдав секретарю необходимые распоряжения, Владимир Александрович решил размять перед ужином ноги, гуляя по отреставрированным залам Кремля. Пятёрка офицеров Его Императорского Величества Конвоя во главе с полковником Авериным бесшумно шагала следом, не мешая монарху размышлять. А поразмышлять было о чём.
«Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться демаршу Сергея нашего Фёдоровича. Как правитель потенциально богатейшей страны на Земле, я должен быть опечален тем, что мне то и дело приходится просить Ивана свет Христофоровича изыскать средства на то, на это… – Государь мазнул взглядом по картине кисти Айвазовского. – Но как человек, радуюсь, что у меня есть такие люди, которые не втирают глаза, говорят то, что считают нужным донести до царских ушей, спорят со мною…»
«Не переживай, создать аналог ФРС в условиях дикорастущего капитализма сродни подвигам Геракла, – отреагировал незваный гость. – Вон, большевики из моей реальности ринулись строить коммунизм с нуля, так с разбегу и обломались. Пришлось спешно дружить с заокеанской еврейской банкократией, чтобы раздобыть деньги на индустриализацию, а потом ещё и ломать об колено крестьянство, чтобы получить работников на строящиеся заводы…»
«Чёрт, когда я вспоминаю, сколько денег за последние полвека растрачено на содержание и поддержку дворянства, мне хочется взвыть от злости, – признался император. – Казалось бы, что всё делали правильно – спасали от банкротства надёжу и опору трона и самодержавия… Как оказалось, зря: дворянам на всё насрать…»
«Если тебя это как-то утешит, напоминаю, что в девяносто первом никто не вышел спасать власть коммунистов – надоели они народу не меньше, чем царь с дворянами, – отозвался старлей из будущего. – Короче, хорош хандрить, давай думать, как нам принудить фрицев сплясать под нашу дудку. Вариант с продажей земель – заведомая ошибка. Аляска это уже доказала…»
Спустя примерно год после взятия власти в свои руки Владимир Александрович долго обдумывал заманчивую идею продать, фактически обменять часть царства Польского на германские инвестиции в экономику России. Рассматривал проблему под разными ракурсами, ставил себя на место кайзера, окружённого ярыми русофобами, которые напевали Вильгельму в уши бравурные заверения о несокрушимости растущей тевтонской мощи. Мощь и вправду впечатляла, грозно смотрясь на фоне рыхлой Двуединой монархии и одряхлевшей Блистательной Порты.
Зажатый между Австрией и Германией «Польский балкон» с военно-стратегической точки зрения являлся как оперативным мешком, так и плацдармом одновременно. Плацдармом и мешком для русских армий, а не для немчуры с австрияками. Кайзеровские генштабисты прекрасно осознавали вышеуказанные аспекты и особо не ломали себе голову о теоретически вероятном марше русских прямиком на Берлин.
Парировать наступление с территории Польши – раз плюнуть: наносишь мощные фланговые удары, окружаешь и добиваешь. В худшем случае, если русские не рискнут двинуть свои корпуса на запад, давишь с юга и севера, пока не запрёшь врага в колоссальном котле. А там, глядишь, и гонористые польские паны со своими многовековыми обидами на московитов встанут под знамёна Второго рейха. Попёрлись же они в 1812-м вместе с французами и прочими европейскими ордами брать Москву, соблазнившись обещаниями Наполеона.
Далее, на сравнительно крошечной территории проживают около семи процентов населения, там же сосредоточены почти одиннадцать процентов промышленности России, по производству угля и стали Польша занимает второе место после Донбасса. Основной рынок сбыта промышленной продукции, производимой поляками – внутренний рынок Российской империи. При этом большей частью польских заводов владеют евреи и немцы, охотно инвестирующие в экономику Привисленского края.
Даже если предположить, что Вильгельм II совсем уж круглый дурак в политике и экономике, в окружении кайзера имеется достаточно умных советников, понимающих, что Польша – это чемодан без ручки. Пока этот чемодан, натужно кряхтя, тащит Москва, немцы могут не беспокоиться за чистоту германской крови. А вот если к уже живущим во Втором рейхе полякам добавятся с десяток миллионов их соотечественников, то потомкам тевтонов будет угрожать ополячивание их любимого фатерланда. Подобная перспектива вряд ли обрадует коренных пруссаков, баварцев и прочих саксонцев со швабами.
Исходя из вышесказанного, у Германии не имелось резона передвигать границу на восток, да ещё и возводить для потенциального противника химические и станкостроительные заводы где-нибудь между Волгой и Уралом. Даже с учётом того, что во внешней политике Кремля произошла резкая смена курса – отказ от конфронтации с Центральными державами, – немцы не собирались передавать русским технологии стратегического характера. Германцам было выгодно продавать России конечную продукцию концернов Второго рейха, а не создавать себе конкурента своими же собственными руками.
Вариант самоопределения Польши путём восстановления её государственности император категорически отверг, язвительно напомнив вселенцу о запущенном в СССР «параде суверенитетов», закончившимся кровавым развалом страны. Чётко по пословице: не в бровь, а в глаз.
Зададимся вопросом: что это за народ такой – поляки? Однородная нация? Нет, конгломерат нескольких западнославянских народов. В поляков скопом засчитывают малополян, силезцев, Мазуров, поморян, кашубов, лемков, серадзяно-ленчицан и множество других народностей. Просто потому, что так удобно официальной Варшаве, придерживающейся политики построения моноэтнического государства.
В обозримом прошлом Речь Посполитая владела обширными территориями, которые Берлин, Вена и Санкт-Петербург на правах победителей поделили между собой. Историческую память шляхтичей и их великопольские амбиции никто не отменял, благо в двадцатом веке Польша дважды возрождалась из небытия.
В тридцатых годах прошлого века националистически настроенная Варшава сыграла роль провокатора и зачинщика новой войны, по стечению обстоятельств став одной из первых жертв Третьего рейха. Гримаса судьбы.
По окончании Второй мировой Советский Союз способствовал очередной реинкарнации польской государственности, на сей раз в облике социалистически ориентированной страны. За что Польша сполна «отблагодарила», став в первой четверти двадцать первого века вернейшим союзником США в Восточной Европе.
Пользуясь ситуацией, Варшава выступила застрельщиком и подстрекателем гражданской войны на Украине, приведшей к разделу данного государства. Реваншистски настроенные поляки инспирировали и всячески поддерживали гражданское противостояние в Беларуси, угрожали Калининградской области РФ… Риторический вопрос, господа-товарищи: а на фига России и царю нужен под боком ТАКОЙ сосед?!
«Я могу понять логику коммунистов-дарвинистов, искренне верящих в братство народов и готовых расцеловать в задницу каждую обезьяну, лишь бы та пообещала шагнуть на путь построения социализма. – Копируя ехидный сарказм Муромцева, Владимир Александрович всласть прошёлся по внешней политике Советского Союза в послевоенное время. Удовлетворившись молчаливым согласием вселенца, перешёл к текущей проблеме. – Неужели товарищи большевики всерьёз могли поверить в то, что с помощью учения Маркса и Энгельса они обуздают потомков польской шляхты? Тот же Сталин, на портреты которого в твоём мире готовы молиться, словно на икону…»
«Кстати, о Сталине, – тотчас отреагировал старлей из будущего, стараясь поскорее сменить тему обсуждения. – Не пора бы тебе лично взглянуть на товарища Джугашвили, поговорить с Иосифом о том о сём?..»
«Предлагаешь побазарить с Кобой за жизнь? – Лёгкая улыбка тронула губы императора. – Или завести с ним беседу о вечном?..»
«Насколько я знаю, Сталин был способен дискутировать на любую тематику, – не совсем уверенно заявил незваный гость и после секундной паузы добавил: – В зрелом возрасте, разумеется…»
«Вот именно, в зрелом возрасте, – хмыкнул монарх. – Впрочем, ты прав, с этим человеком стоит познакомиться ближе… После того как я пообщаюсь с Менахемом Усышкиным и Зеевом Жаботинским – вон, от Мойше Лилиенблюма пришло письмо с просьбой удостоить высочайшей аудиенции господ Усышкина и Жаботинского. Надо уважить старика…»
«Усышкин и Жаботинский… Вспомнил, они ратуют за переселение евреев в Палестину! – моментально оживился вселенец. – И?»