Имя ветра

Очень непривычно было сидеть за столом и есть ножом и вилкой. Непривычно было находиться среди людей, непривычно было и то, что еду мне подавали.

Подбирая горбушкой остатки завтрака, я сообразил, что у меня есть проблема.

Даже в этом несколько занюханном трактирчике на Портовой стороне я бросался в глаза. Рубашка моя представляла собой не более чем старый мешок с дырами для рук и головы. Мои парусиновые штаны были мне изрядно велики. От них несло дымом, салом и затхлыми уличными лужами. Подпоясывал я их обрывком веревки, который выудил из кучи мусора. Я был чумазый, босой и вонючий.

Что же мне делать? Купить одежду или сперва помыться в бане? Если начать с бани, потом придется снова одеваться в грязное. Но если я приду покупать одежду в таком виде, меня небось и в лавку-то не пустят. А уж мерку с меня снимать и подавно никто не возьмется…

Трактирщик подошел забрать у меня тарелку, и я решил начать все-таки с бани – в основном оттого, что мне до смерти надоело вонять, как дохлая крыса недельной давности. Я улыбнулся трактирщику:

– Извините, а где тут можно помыться?

– Да прямо у нас и можно, если у тебя найдется пара пенни. – Он смерил меня взглядом. – Ну, или можешь отработать. Час честной работы. Нам давно пора трубу прочистить.

– Мне понадобится много воды. И мыло.

– Тогда два часа. Посуды немытой тоже хватает. Сперва труба, потом помоешься, потом вымоешь посуду. Идет?

Примерно через час плечи у меня ныли, зато труба была прочищена. Трактирщик проводил меня в комнату, где стояла большая деревянная кадка, а пол был решетчатый. В стены были вбиты колышки, чтоб вешать одежду, а приколоченный к стенке лист жести служил чем-то вроде зеркала.

Он притащил мне мочалку, ведро кипятка и кусок хозяйственного мыла. Я тер себя до тех пор, пока кожа не покраснела и ее не начало саднить. Трактирщик притащил второе ведро кипятка, потом третье. Про себя я вознес благодарственную молитву за то, что я не завшивел. Вероятно, я был такой грязный, что все порядочные вши мною брезговали.

Сполоснувшись в последний раз, я посмотрел на свои сброшенные лохмотья. Я впервые за много лет был таким чистым, и до них мне и дотрагиваться было противно, не то что надевать. А если попытаться их постирать, они просто развалятся…

Я вытерся и принялся грубой щеткой расчесывать колтуны на голове. Волосы отросли длиннее, чем казалось, пока они были грязные. Я протер самодельное зеркало – и удивился. Я выглядел взрослым… ну, во всяком случае намного старше. И мало того: я смахивал на какого-нибудь дворянского сынка. Лицо узкое и белое. Волосы не мешало бы подстричь, но они были прямые и до плеч, как раз как тогда носили. Не хватало только приличной одежды…

И это навело меня на мысль.

Я, не одеваясь, обмотался полотенцем и вышел через черный ход. Кошелек я прихватил, но припрятал. Время было уже не раннее, на улицах было полно народа. Нет нужды упоминать, что на меня пялились. Однако я, не обращая на них внимания и не прячась, решительно шагал вперед. На лице у меня застыла невозмутимо-гневная маска, без следа смущения.

Я остановился возле отца и сына, грузивших мешки на телегу. Сын был года на четыре старше меня и на полторы головы выше.

– Эй, малый! – бросил я. – Где тут можно купить одежду? – Я пристально взглянул на его рубаху и уточнил: – Приличную!

Парень посмотрел на меня. Он явно колебался между растерянностью и гневом. Его отец торопливо сдернул шапку и выступил вперед, загородив собой сына.

– Зайдите, пожалуй, к Бентли, ваша милость! Там все простое, но зато тут рядом, на соседней улице…

Я насупил брови:

– Это единственный магазин поблизости?

Мужик разинул рот:

– Ну… может… вот тут еще…

Я раздраженно махнул рукой, приказывая ему заткнуться:

– Ладно, где это? Просто укажи, раз уж ум отнялся!

Он указал пальцем, и я пошел в ту сторону. По дороге я вспомнил одну из ролей молодого пажа, которые мне доводилось исполнять в труппе. Пажа звали Дансти – невыносимо избалованный мальчишка, сынок влиятельного папаши. Он тут годился идеально. Я властно задрал нос, чуть иначе расправил плечи и мысленно внес пару исправлений.

Я распахнул дверь и ворвался в магазин. Там был человек в кожаном фартуке – очевидно, сам Бентли. За сорок, худой, лысеющий. Когда дверь с грохотом ударилась о стенку, он вздрогнул. Обернулся и непонимающе уставился на меня.

– Ну, что смотришь, недоумок? Халат мне, живо! Ну что это такое: любой олух, которому нынче взбрело в голову отправиться на рынок, считает своим долгом на меня пялиться!

Я плюхнулся на стул и оскорбленно надулся. Видя, что торговец не двинулся с места, я грозно воззрился на него:

– Ну? Что неясно? Неужто не очевидно, что мне надо? – И я выразительно подергал себя за край полотенца.

Он по-прежнему стоял, вылупившись на меня.

Я угрожающе понизил голос.

– Немедленно принеси какую-нибудь одежду, а не то… – я вскочил и заорал: – я разнесу эту лавочку вдребезги! Я попрошу у батюшки твои яйца в подарок на средьзимье! Я напущу его псов, чтобы они надругались над твоим трупом! Да ты, вообще, представляешь, кто я такой?!!

Бентли кинулся прочь, и я снова рухнул на стул. Не замеченная мною прежде покупательница торопливо выскочила за дверь, задержавшись лишь затем, чтобы сделать мне реверанс.

Я с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.

Ну, и после этого все оказалось до смешного просто. Я заставил торговца как следует побегать добрых полчаса, принося мне то одно, то другое. Я охаял материал, покрой, пошив всего, что он мне ни показывал. Короче, я вел себя как законченный мелкий засранец.

По правде сказать, я был всем доволен. Одежда тут была простая, но пошитая на совесть. Хотя на самом-то деле, по сравнению с тем, во что я был одет за час до этого, чистый мешок и то показался бы приличным.


Если вам не доводилось подолгу жить при дворе или в большом городе, вы, пожалуй, и не поймете, отчего мне так легко это удалось. Давайте объясню.

Дворянские сынки – это такое грозное стихийное бедствие вроде потопа или урагана. И если простому человеку довелось столкнуться с этакой катастрофой, единственное, что он может сделать, – это стиснуть зубы и постараться свести ущерб к минимуму.

Бентли это знал. Он наживил рубаху и штаны и помог мне их снять. Я снова закутался в халат, который он мне подал, а он принялся подгонять одежду так, будто сам черт дышит ему в затылок.

Я плюхнулся обратно на стул:

– Ничего, можешь спрашивать. Я же вижу, ты умираешь от любопытства!

Он на секунду приподнял голову от шитья:

– Простите, сэр?

– Ну, про обстоятельства, из-за которых я очутился в таком странном положении.

– Ах, вы об этом! – Он затянул узелок и взялся за штаны. – Что ж, должен сознаться, мне и впрямь слегка любопытно. Но я ни о чем не спрашиваю! Кто я такой, чтобы вмешиваться в чужие дела?

– А-а! – я кивнул и изобразил разочарование. – Ну что ж, такая скромность похвальна…

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуком нитки, протягиваемой сквозь ткань. Я поерзал-поерзал и, наконец, продолжал так, будто он меня спросил:

– Меня обокрала шлюха!

– Не может быть, сэр!

– Ну да, пыталась выменять одежду на мой кошелек. Вот сука!

Бентли снова приподнял голову. На лице у него отражалось неподдельное любопытство:

– А разве кошелек был у вас не в одежде, сэр?

Я сделал шокированное лицо:

– Да ну что ты! «Благородный человек кошелька из рук не выпускает». Так говорит мой батюшка.

И я продемонстрировал ему кошелек.

Я заметил, что торговец с трудом сдерживает смех, и на душе у меня полегчало. Все-таки я целый час отравлял человеку жизнь – пусть ему хоть будет, что рассказать знакомым!

– Она мне говорит: мол, хотите сохранить достоинство, отдайте мне свой кошелек и уйдете домой одетым!

Я пренебрежительно тряхнул головой:

– А я ей говорю: ах ты, подстилка! Достоинство дворянина – оно не в одежде! Если я расстанусь с кошельком лишь ради того, чтобы избавить себя от неловкого положения, – вот тогда я точно лишусь достоинства!

Я призадумался и негромко сказал, словно бы размышляя вслух:

– Отсюда следует, что достоинство дворянина – в его кошельке… – Я посмотрел на кошелек, который держал в руках, помолчал. – Да, вроде бы батюшка на днях говорил нечто в этом духе.

Бентли прыснул, сделал вид, будто закашлялся, встал и встряхнул мою рубаху и штаны:

– Вот, сударь, прошу! Сидеть будет как перчаточка! – Он протянул мне одежду. На губах у него играла тень улыбки.

Я скинул халат и натянул штаны:

– Ну что ж, пожалуй, до дома дойти хватит. И сколько с меня за труды, Бентли?

Он прикинул:

– Талант две йоты.

Я, ничего не говоря, принялся зашнуровывать рубашку.

– Ах, сударь, простите! – поспешно сказал он. – Совсем забыл, с кем имею дело!

Он сглотнул:

– Одного таланта будет довольно!

Я достал кошелек, вложил ему в руку серебряную монету и посмотрел ему в глаза:

– А как насчет сдачи?

Бентли стиснул губы в ниточку, однако кивнул и отдал мне две йоты.