Именинница
Часть 53 из 73 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Латифи снова улыбнулся, и Хоффману показалось, что улыбка так и не сходила с его лица с тех пор, как они остановили машину возле складского помещения и взломали две двери, чтобы взобраться на крышу.
— А иногда бывает и так, Ларсон, что некто появляется бог знает откуда и просит тебя понаблюдать за двухэтажной белой виллой. А ты, в свою очередь, получаешь возможность лишний раз побороться с системой. И тебе легче идти на работу, если знаешь, что твой шеф скоро лишится своей главной кормушки.
21. 03 (Остался 1 день и 59 минут)
— Гренс?
— Да, это я.
— Это Хоффман. Ты один?
— Говори.
— Я только что послал фотографию на твой телефон.
— Открой, мы посмотрим ее вместе. Я поставлю звук на динамики…
— Узнаешь?
— Нет.
— Уверен?
— Эти птичьи глаза, родимое пятно — я вспомнил бы, если б когда-нибудь его видел.
— Хамид Кана, это тебе о чем-нибудь говорит?
— Впервые слышу.
— Это ему звонили охранники с Биргерярлсгатан. Он сидел в комнате на втором этаже белой виллы. Предположительно этот человек сменил Короля Золтана на его посту. Или же близок к тому, кто сменил.
— Точно?
— Ты сам, Гренс, уговаривал меня доверять Латифи. Если мы все еще держимся этого правила, то да, это точно.
— Времени две минуты десятого.
— Вижу.
— В нашем распоряжении сутки, Хоффман, чтобы найти того, с кем этот человек работает в Швеции. Того, кто совершил три убийства за последнюю неделю, и того, кто угрожает твоей семье. Через сутки нам придется отпустить Заравича, а он в любой момент может добраться до бумаг, где написано, кто посадил его на шесть лет, лишив возможности проститься с умирающим сыном. И тогда, Хоффман, против тебя, Зофии и детей ополчится весь криминальный Стокгольм. В таких случаях, поверь, они держатся вместе. Мой обыск прошел не так, как было задумано, и мне нечего предъявить прокурору, чтобы уговорить его задержать Заравича в Крунуберге еще на несколько дней.
— Я делаю, что могу.
— Давай ты будешь делать только то, что нужно, хорошо? Меня не интересует, каким образом, но ты должен узнать имя этого человека.
В Шкодере поздний вечер.
Пит Хоффман озирается в пустом баре.
Часы на стене будто отсчитывают последние секунды до взрыва.
Салфетка, которую он обычно хранит на дне кобуры, развернутая, лежит на столе, между бутылками с местным пивом и мобильником, в котором только что отзвучал раздраженный голос комиссара Гренса. Пит трогает пальцем край салфетки с длинными цепочками заполненных буквами клеточек. Это кроссворд, или нет, — план, которому он следует, вычеркивая выполненные пункты. Остались две цепочки, два пункта, которые нужно будет выполнить. Два незачеркнутых слова.
Выжить — одиннадцать букв:
Л-О-К-А-Л-И-З-А-Ц-И-Я
Выжить — девять букв:
К-Р-И-П-Т-О-К-О-Д
Пит склоняется над салфеткой с карандашом в руке, чтобы вычеркнуть первое слово. Но медлит и оставляет все как есть.
Сначала он должен заставить говорить человека с птичьими глазами. Пит готов зайти далеко, комиссар Гренс это почувствовал, поэтому и предупредил. Но мертвец не откроет ему никакого криптокода.
Питу нужно проникнуть в дом, охраняемый двумя вооруженными мужчинами. В маленькую комнатку в «башне». Очень может быть, что этот человек подвергался пыткам и раньше, но за эти несколько часов Пит должен его сло- мить.
Потому что именно этот мужчина дергает за нитки, управляющие действиями шведских марионеток.
Потому что часы тикают.
07.09. (Осталось 14 часов и 53 минуты)
Сыр, джем, ванильный йогурт, крекеры, апельсиновый сок. И себе — чашка кофе.
Они рано проснулись. И не потому, что так было нужно, напротив. Всем было бы проще провести это время во сне. Но в половине шестого Луиза заплакала и разбудила Расмуса и Хюго. Сейчас все они сидели на диване, еще несколько дней назад принадлежавшем другим людям, перед накрытым к завтраку уродливым стеклянным столиком. На телеэкране, который мальчики обычно использовали для своих игр, люди только тем и занимались, что стреляли друг в друга. Зофия прикрыла глаза и на какое-то короткое время оказалась совсем в другом месте. Дома, самым обычным утром, перед самым обычным завтраком. Звон ложек о стекло, хруст крекеров, когда все одновременно жуют.
Открыв глаза, Зофия не нашла в себе силы озирать чужую квартиру, видеть за окном квартал, по которому никогда не ходила.
И только новости по телевизору были все те же. По одной программе ведущий комментировал кадры далеко не мирной демонстрации перед саммитом в Париже. Американский президент обещал снизить налоги. Миротворческое подразделение ООН было обстреляно во время перевозки продовольствия в Западную Африку.
И шведские сюжеты, казалось, повторяли новости недельной и двухнедельной давности. Штурм отделения полиции в Мальмё. В Нурсборге застрелен молодой человек двадцати лет. Два школьника получили тяжелые ножевые ранения в Бергшё.
Зофия повернулась к Луизе поправить салфетку под подбородком и сунуть в рот остатки молочной каши и пюрированного банана, когда Расмус вдруг закричал, не то смущенно, не то удивленно:
— Мама! Смотри!
Поначалу Зофия не поняла, в чем дело, и как ни в чем не бывало продолжала вытирать Луизе подбородок и щеки. И только после того, как Расмус во второй раз закричал «смотри!», повернулась к телеэкрану.
Кадры из жизни в последние годы все более неузнаваемой Швеции сменились другой картинкой, так же мало походившей на тот мир, в котором Зофия рассчитывала жить после того, как Пит в последний раз вышел из заключения.
Война — вот как это выглядело. Так бывает, когда ракета по чьему-то недосмотру взрывается не на поле сражения, а в жилом квартале. Дом, которому был посвящен этот репортаж, стоял в одном из стокгольмских пригородов и был уничтожен, сметен с лица земли мощным взрывом, разрушительные последствия которого сказались и на соседних строениях. «Бомба, — равнодушно констатировал журналист, — была приведена в действие меньше часа назад. Часть жителей окрестных домов уже эвакуи- рована».
Холод — вот что почувствовала Зофия.
Небывалый, неправдоподобный холод, грозивший превратить ее в цельную глыбу льда.
— Это наш дом, мама, и его больше нет. Ты видишь?
Расмус словно не знал, как к этому относиться. Должен ли он заплакать от страха или обрадоваться, что их дом, целый квартал, показали по телевизору? Но увидел, как отреагировали мама и Хюго, — его старший брат, который так много всего знал, — и тоже замолчал. Они не хотели ничего об этом слышать. Видеть было более чем достаточно.
Но скоро сюжет закончился, и руины на экране сменились интерьерами риксдага, где политики обсуждали бюджет на осень.
Жизнь вернулась в привычное русло.
— Садитесь за стол и ешьте, — велела детям Зофия. — А мне нужно в ванную.
Он лежал все там же, за вентиляционной крышкой в углу, над вешалкой для полотенец. Зофия взяла мобильник, запрограммированный на один-единственный номер, и нажала кнопку.
— Пит, это я.
Она понятия не имела, где он находился, но голос прозвучал так отчетливо, будто Пит стоял рядом.
— Я просил тебя звонить только в самом крайнем случае.
— Это и есть крайний случай.
— Зо!
— Мы завтракали перед телевизором, я и дети. В новостях показали взорванный дом… наш дом, Пит…
— Что…
— Кто-то уничтожил наш дом.
Пит не отвечал. Возможно, виной тому было качество связи. Все-таки Албания — не ближний свет.
— Что происходит, Пит?
— Я все еще не могу говорить с тобой об этом.
— Пит, ты не слышишь меня. Наш дом взорвали, его больше нет. Ничего больше нет!
Голос сорвался.
— Ты сейчас же объяснишь мне, что происходит, или я немедленно звоню в полицию. Решайся, Пит.
Он медлил, и на этот раз дело было явно не в плохой связи.
— Ты не станешь звонить в полицию.
— Говори…
— Чем больше ты об этом знаешь, Зо, тем хуже и для тебя, и для детей. Мы уже говорили об этом. Повторюсь, так и быть… Видишь ли, такие, как я… я имею в виду, люди, с которыми я работал раньше, спинным мозгом чувствуют, когда человек знает больше, чем ему положено. И если ты, или Хюго, или Расмус окажетесь в ситуации…
— А иногда бывает и так, Ларсон, что некто появляется бог знает откуда и просит тебя понаблюдать за двухэтажной белой виллой. А ты, в свою очередь, получаешь возможность лишний раз побороться с системой. И тебе легче идти на работу, если знаешь, что твой шеф скоро лишится своей главной кормушки.
21. 03 (Остался 1 день и 59 минут)
— Гренс?
— Да, это я.
— Это Хоффман. Ты один?
— Говори.
— Я только что послал фотографию на твой телефон.
— Открой, мы посмотрим ее вместе. Я поставлю звук на динамики…
— Узнаешь?
— Нет.
— Уверен?
— Эти птичьи глаза, родимое пятно — я вспомнил бы, если б когда-нибудь его видел.
— Хамид Кана, это тебе о чем-нибудь говорит?
— Впервые слышу.
— Это ему звонили охранники с Биргерярлсгатан. Он сидел в комнате на втором этаже белой виллы. Предположительно этот человек сменил Короля Золтана на его посту. Или же близок к тому, кто сменил.
— Точно?
— Ты сам, Гренс, уговаривал меня доверять Латифи. Если мы все еще держимся этого правила, то да, это точно.
— Времени две минуты десятого.
— Вижу.
— В нашем распоряжении сутки, Хоффман, чтобы найти того, с кем этот человек работает в Швеции. Того, кто совершил три убийства за последнюю неделю, и того, кто угрожает твоей семье. Через сутки нам придется отпустить Заравича, а он в любой момент может добраться до бумаг, где написано, кто посадил его на шесть лет, лишив возможности проститься с умирающим сыном. И тогда, Хоффман, против тебя, Зофии и детей ополчится весь криминальный Стокгольм. В таких случаях, поверь, они держатся вместе. Мой обыск прошел не так, как было задумано, и мне нечего предъявить прокурору, чтобы уговорить его задержать Заравича в Крунуберге еще на несколько дней.
— Я делаю, что могу.
— Давай ты будешь делать только то, что нужно, хорошо? Меня не интересует, каким образом, но ты должен узнать имя этого человека.
В Шкодере поздний вечер.
Пит Хоффман озирается в пустом баре.
Часы на стене будто отсчитывают последние секунды до взрыва.
Салфетка, которую он обычно хранит на дне кобуры, развернутая, лежит на столе, между бутылками с местным пивом и мобильником, в котором только что отзвучал раздраженный голос комиссара Гренса. Пит трогает пальцем край салфетки с длинными цепочками заполненных буквами клеточек. Это кроссворд, или нет, — план, которому он следует, вычеркивая выполненные пункты. Остались две цепочки, два пункта, которые нужно будет выполнить. Два незачеркнутых слова.
Выжить — одиннадцать букв:
Л-О-К-А-Л-И-З-А-Ц-И-Я
Выжить — девять букв:
К-Р-И-П-Т-О-К-О-Д
Пит склоняется над салфеткой с карандашом в руке, чтобы вычеркнуть первое слово. Но медлит и оставляет все как есть.
Сначала он должен заставить говорить человека с птичьими глазами. Пит готов зайти далеко, комиссар Гренс это почувствовал, поэтому и предупредил. Но мертвец не откроет ему никакого криптокода.
Питу нужно проникнуть в дом, охраняемый двумя вооруженными мужчинами. В маленькую комнатку в «башне». Очень может быть, что этот человек подвергался пыткам и раньше, но за эти несколько часов Пит должен его сло- мить.
Потому что именно этот мужчина дергает за нитки, управляющие действиями шведских марионеток.
Потому что часы тикают.
07.09. (Осталось 14 часов и 53 минуты)
Сыр, джем, ванильный йогурт, крекеры, апельсиновый сок. И себе — чашка кофе.
Они рано проснулись. И не потому, что так было нужно, напротив. Всем было бы проще провести это время во сне. Но в половине шестого Луиза заплакала и разбудила Расмуса и Хюго. Сейчас все они сидели на диване, еще несколько дней назад принадлежавшем другим людям, перед накрытым к завтраку уродливым стеклянным столиком. На телеэкране, который мальчики обычно использовали для своих игр, люди только тем и занимались, что стреляли друг в друга. Зофия прикрыла глаза и на какое-то короткое время оказалась совсем в другом месте. Дома, самым обычным утром, перед самым обычным завтраком. Звон ложек о стекло, хруст крекеров, когда все одновременно жуют.
Открыв глаза, Зофия не нашла в себе силы озирать чужую квартиру, видеть за окном квартал, по которому никогда не ходила.
И только новости по телевизору были все те же. По одной программе ведущий комментировал кадры далеко не мирной демонстрации перед саммитом в Париже. Американский президент обещал снизить налоги. Миротворческое подразделение ООН было обстреляно во время перевозки продовольствия в Западную Африку.
И шведские сюжеты, казалось, повторяли новости недельной и двухнедельной давности. Штурм отделения полиции в Мальмё. В Нурсборге застрелен молодой человек двадцати лет. Два школьника получили тяжелые ножевые ранения в Бергшё.
Зофия повернулась к Луизе поправить салфетку под подбородком и сунуть в рот остатки молочной каши и пюрированного банана, когда Расмус вдруг закричал, не то смущенно, не то удивленно:
— Мама! Смотри!
Поначалу Зофия не поняла, в чем дело, и как ни в чем не бывало продолжала вытирать Луизе подбородок и щеки. И только после того, как Расмус во второй раз закричал «смотри!», повернулась к телеэкрану.
Кадры из жизни в последние годы все более неузнаваемой Швеции сменились другой картинкой, так же мало походившей на тот мир, в котором Зофия рассчитывала жить после того, как Пит в последний раз вышел из заключения.
Война — вот как это выглядело. Так бывает, когда ракета по чьему-то недосмотру взрывается не на поле сражения, а в жилом квартале. Дом, которому был посвящен этот репортаж, стоял в одном из стокгольмских пригородов и был уничтожен, сметен с лица земли мощным взрывом, разрушительные последствия которого сказались и на соседних строениях. «Бомба, — равнодушно констатировал журналист, — была приведена в действие меньше часа назад. Часть жителей окрестных домов уже эвакуи- рована».
Холод — вот что почувствовала Зофия.
Небывалый, неправдоподобный холод, грозивший превратить ее в цельную глыбу льда.
— Это наш дом, мама, и его больше нет. Ты видишь?
Расмус словно не знал, как к этому относиться. Должен ли он заплакать от страха или обрадоваться, что их дом, целый квартал, показали по телевизору? Но увидел, как отреагировали мама и Хюго, — его старший брат, который так много всего знал, — и тоже замолчал. Они не хотели ничего об этом слышать. Видеть было более чем достаточно.
Но скоро сюжет закончился, и руины на экране сменились интерьерами риксдага, где политики обсуждали бюджет на осень.
Жизнь вернулась в привычное русло.
— Садитесь за стол и ешьте, — велела детям Зофия. — А мне нужно в ванную.
Он лежал все там же, за вентиляционной крышкой в углу, над вешалкой для полотенец. Зофия взяла мобильник, запрограммированный на один-единственный номер, и нажала кнопку.
— Пит, это я.
Она понятия не имела, где он находился, но голос прозвучал так отчетливо, будто Пит стоял рядом.
— Я просил тебя звонить только в самом крайнем случае.
— Это и есть крайний случай.
— Зо!
— Мы завтракали перед телевизором, я и дети. В новостях показали взорванный дом… наш дом, Пит…
— Что…
— Кто-то уничтожил наш дом.
Пит не отвечал. Возможно, виной тому было качество связи. Все-таки Албания — не ближний свет.
— Что происходит, Пит?
— Я все еще не могу говорить с тобой об этом.
— Пит, ты не слышишь меня. Наш дом взорвали, его больше нет. Ничего больше нет!
Голос сорвался.
— Ты сейчас же объяснишь мне, что происходит, или я немедленно звоню в полицию. Решайся, Пит.
Он медлил, и на этот раз дело было явно не в плохой связи.
— Ты не станешь звонить в полицию.
— Говори…
— Чем больше ты об этом знаешь, Зо, тем хуже и для тебя, и для детей. Мы уже говорили об этом. Повторюсь, так и быть… Видишь ли, такие, как я… я имею в виду, люди, с которыми я работал раньше, спинным мозгом чувствуют, когда человек знает больше, чем ему положено. И если ты, или Хюго, или Расмус окажетесь в ситуации…