Хрупкие создания

– Ты молодец.

Я киваю, все еще улыбаясь, и он заходит в студию и опускается на пол рядом со мной. Понятия не имею, что мне делать.

– Ты так много занимаешься. Сей Джин сказала, ты танцевала соло.

Киваю и встаю, чтобы глотнуть воды из бутылки. Интересно, что еще она говорила обо мне. Почему рассказала о соло?

Начинаю собирать свои вещи. Потом до меня доходит, что от меня тащит потом и еще тем женьшеневым маминым мылом, и стараюсь не подходить к Джейхи близко. Но он тоже встает.

– Ты сейчас куда?

Он стоит в шаге от меня. На его губах, розовых и бледных, замерла озорная усмешка. Словно он готов хулиганить.

– А где Сей Джин?

Он пожимает плечами:

– Уроки делает. У нее завтра тест по математике, и она очень переживает. Я сказал ей, что зайду попозже. И я… Не знаю… Думал… э-э-э… – Джейхи снова пожимает плечами. – Есть хочешь?

Смотрю на него так, словно он не имел права такое спрашивать. Опускаю взгляд и чувствую себя голой. Я – настоящая развалина. Да еще и уставшая. Но как упустить такой шанс? К тому же надо немного поесть.

– Подожди, я переоденусь.

Меня настолько поглотили мысли об отце, что я совсем забыла о том, что хотела сделать с Сей Джин. Но тут появился Джейхи и сам попался в мою ловушку. Или, может, я ему в самом деле нравлюсь?

Полчаса спустя, после душа – украла у Джиджи ее клубничный гель, – мы сидим в кафе вниз по улице. Танцоры сюда не заходят – здесь продают только бургеры, жареный сыр и другие ужасные вещи, к которым они и пальцем не прикоснутся. Да и я бы тоже не прикоснулась. Но сегодня я жутко голодная. Заказываю чизбургер с чили и колу. Не диетическую. Никогда раньше такого не ела.

Джейхи ухмыляется:

– Уверена насчет этого? Я думал, вы, балерины, вообще не едите. Сей Джин вот почти голодает.

Он пьет кофе и делает небольшие паузы между предложениями.

Официантка приносит корзинку с хлебом, и я сразу к ней тянусь, как нормальная девушка. Мажу хлеб маслом и кусаю. Масла я не ела уже пару лет. Его сложно глотать: кажется, что жир густо обволакивает внутренности. Но я проглатываю его все равно.

Сегодня я буду совсем другой Джун. Обычной девчонкой. Той, кого Джейхи знал когда-то давным-давно.

– Ты больше не приходишь в наши кварталы. – Он тоже берет кусок хлеба, но без масла. – Даже в церковь по воскресеньям или на фестивали.

– Я ведь никого там особо не знаю, – откусываю еще. – Кроме мамы. А она сейчас слишком занята.

– Да, слышал, дела у труппы идут хорошо.

Киваю. Стол поскрипывает под весом подноса с едой, который принесла официантка. Джейхи тут же тянется за моей картошкой фри, берет одну и окунает ее в мясной соус своих спагетти. У меня в животе урчит. Чилибургер лежит передо мной и ждет. Совращает. Я ведь заказала его. Но смогу ли в самом деле его съесть?

– Твоя мама хотела, чтобы ты стала балериной? Или надеется сбагрить тебя в колледж?

– Я хочу танцевать, и я буду танцевать.

Беру бургер и держу его перед собой. Соус капает с обратной стороны и шлепается на тарелку, как мертвое животное. В принципе, так оно и есть. Меня начинает тошнить.

– Сей Джин подает документы в Гарвард и Принстон. – Джейхи утаскивает еще одну картошку. – Будет учиться на ортопеда. Ну, костного доктора. Она считает, занятия балетом станут ее преимуществом.

Только о Сей Джин и говорит. Если я хочу, чтобы мой план сработал, надо уже брать все в свои руки. Пора ему перестать говорить – даже думать – о Сей Джин. Поверить не могу, что она хочет уйти и не планирует хотя бы сходить на просмотр в труппу. Не хочет стать профессиональным танцором. Вот так просто от всего отказаться? В чем тогда смысл?

Откусываю от бургера. Мясо не совсем прожаренное, и я чувствую на языке соль и кровь. Чили – горячий и обжигающий. Сочетание очень вкусное, я никогда такого не пробовала. Проглатываю и кусаю снова. И снова.

Джейхи улыбается.

– Вкусно, правда? – Он наматывает на вилку спагетти. – Хочешь попробовать?

Я наклоняюсь вперед – так, чтобы вырез на моем свитере показал все в выгодном свете, – хватаюсь за руку с вилкой и втягиваю ртом спагетти.

– Вкуснятина.

Закидываю в себя картошку, потом еще и еще. Смотрю на Джейхи. У него блестят глаза. Опускаю взгляд на тарелку. Кажется, я краснею – по шее разливается тепло. Потом поднимаю взгляд.

– А как же ты? Сей Джин же уедет в Гарвард. Или в Принстон.

Джейхи умный, но вряд ли потянет на колледж Лиги плюща. Он пожимает плечами.

– Будем видеться. Родители хотят отправить меня в Квинсборо, а потом буду помогать им с ресторанами. Может, женюсь на ней. У нее ведь такой влиятельный отец.


– А ты этого хочешь?

Смотрю ему прямо в глаза. Они такие темные и сонные. Он пожимает плечами:

– Я все еще хочу рисовать.

Джейхи постоянно что-нибудь рисовал с тех пор, как мы были маленькими. Рисовал героев из старых аниме, которые мы смотрели в доме его бабушки, и рисовал меня. Не знала, что он до сих пор рисует. Это хорошо.

– Я бы хотела посмотреть на твои рисунки. Если захочешь, конечно.

Беру еще картошки. Желудок протестующе урчит, но я впиваюсь в нее зубами. Сегодня я самая обычная.



Когда мы возвращаемся в общежитие, уже почти стемнело. Мы идем по остаткам февральского снега прямиком в март, и я рада, что Джиджи так одержима Алеком. Она днями торчит в его комнате и не вернется в нашу до позднего вечера. А то и позже.

Джейхи садится на мою кровать, словно так и надо, словно он делал это уже сотню раз, словно между нами ничего не изменилось. Почему он так мило себя ведет? Почему общается со мной, притворяется, что все по-старому, что он меня не игнорировал все эти годы? Но я не спрашиваю его об этом. Пытаюсь вообще об этом не думать. Было весело провожать его наверх так, чтобы не заметила Сей Джин или другие корейские девочки.

Сажусь рядом, и он достает свои скетчбуки, показывает свои рисунки. Они классные, такие знакомые – взрослые версии его прежних мазков с примесью все той же небрежности. Я переворачиваю последнюю страницу, и Джейхи хочет забрать книгу.

– Погоди. – Я раскрываю ее снова. – Я не досмотрела.

В самом конце – куча скетчей танцовщицы, изящной и высокой, с острыми углами и мягкими изгибами. Они прекрасны.

Я не сразу понимаю, что это не Сей Джин.

– Это же я, – выдыхаю.

Джейхи смотрит на меня. Очень долго. Словно пытается нагнать все упущенные моменты. Мое сердце пускается в пляс, а желудок ходит ходуном, но теперь совсем не от тошноты.

– Наскетчил, когда смотрел на тебя тогда. Не знаю почему.

Его пальцы касаются моей руки, я чувствую их жар даже сквозь свитер. Джейхи дотрагивается до моих щек, проводит по щеке, словно изучает меня. Запоминает.

– Ты такая красивая, – выдыхает он, а потом наклоняется и целует меня.

Сердце ухает в груди, в голове проносятся мысли о чили, луковом хлебе, и как все это происходит на самом деле, и что мне стоит оттолкнуть его или пойти выблевать ужин, и еще миллион вещей. Но Джейхи придвигается еще ближе и шепчет на ухо:

– Тсс. Все хорошо.

Словно он услышал все мои мысли.



Джиджи возвращается, когда уже совсем темно. Джейхи ушел несколько часов назад, и с тех пор я лежала в постели – после того, как освободила желудок и вымылась, – но все еще чувствую прикосновения его губ. Словно он оставил на мне след. Словно я в самом деле превратилась в другую Джун.

В душе я смотрела на себя, голую, в зеркале очень долго. На выступающие ребра, на позвонки. И подумала, что если нравлюсь ему, то сумею понравиться и самой себе. Жду не дождусь, когда увижу его снова, когда снова смогу поцеловать. И мне все равно, что там подумает Сей Джин. Почти.

А потом я очищала желудок. Я должна была. Я взвесилась на маленьких весах, которые храню в шкафу, – пятьдесят один килограмм. Мои первым желанием было тут же пойти и вытанцевать лишнее. Но я слишком устала.

Я надела свою старую фланелевую пижаму и забралась в постель. Прошло три часа, и все накрыла тьма, и тени в ней вышли на охоту – совсем как древние чудовища, о которых рассказывала бабушка Джейхи. И они набросились на мой рассудок. Я должна кому-то рассказать. Кроме Джиджи, некому.

Она входит неожиданно, почти пугает меня. Я быстро сажусь на кровати.

– Ой, а я думала, я тут одна. – Джиджи смеется. – Прости, ты спала?

– Я сегодня целовалась.

Она улыбается:

– Здорово как! С кем-то знакомым?

Джиджи снимает ботинки, бросает лыжную шапку в угол и качает головой, расправляя кудри.

– Мне? Конечно. Тебе? Не могу сказать. Но я должна была с кем-то поделиться.

Джиджи вся светится. Светом первой любви. Может, и я тоже свечусь?

– Он считает меня красивой.

– Как же иначе, Джун! – Джиджи искренне улыбается. – Ты же красивая!

Улыбаюсь в ответ и впервые за долгое время думаю, что это действительно так. Лежу на кровати уставшая, но счастливая. Джиджи готовится ко сну. А потом я понимаю, что натворила.

– Джиджи, – шепчу. – Джиджи, не говори никому. Никто не должен знать.