Книги Мертвых

– К Одноглазому? За лекарством? Да он себя вылечить не может.

Я выпросила завтрак. Едва ли стоило утруждаться – нам еще очень долго сидеть на скудном пайке. Не успела я привести себя в порядок – насколько это вообще было возможно, – как движение возобновилось. Общее настроение правильнее всего было бы назвать расслабленным. Мы пережили эту ночь. И вчера подобру-поздорову убрались от Протектора.

С расслабленностью было покончено, как только мы наткнулись на останки Бадьи.

Великан Бадья – настоящее имя его было Като Далиа – в прошлом вор, а потом офицер Черного Отряда, – заменил мне отца. По-моему, он догадался, что я существо женского пола, но не признавался в этом, да я и не давала повода. Он очень не понравился некоторым моим родственникам-мужчинам, и на то имелись основания. Не дай бог разгневать Бадью!

Каким-то образом я сумела удержать себя в руках. У меня было достаточно времени, чтобы привыкнуть к мысли о его гибели, хотя всегда оставалась крошечная иррациональная надежда, что Мурген ошибается, что смерть позабыла о моем друге и он заточен вместе с Плененными.

Я не успела сказать ни слова, а Бадью уже положили на волокушу рядом с Синдавом.

Я потащилась дальше, и меня захлестнула волна совершенно неуместных мыслей, которые обычно приходят в голову в такие моменты.

На том месте, где мы провели ночь, осталась уйма мусора, в основном от животных. Когда Плененные шли этим путем, было то же самое. Однако, если не считать попадавшихся время от времени трупов, не было никаких признаков их пребывания. Ни навозных кучек, ни выброшенных за негодностью точильных камней, ни овощных очистков, ни пепла из жаровен – ничего. Остались лишь совершенно высохшие человеческие тела.

Нужно будет обсудить это с Мургеном. Пока же это небольшое умственное упражнение позволяло мне не поддаваться горькой печали по Бадье.

Мы брели на юг. То и дело шел дождь, все такой же мелкий, хотя временами ветер усиливался и влага хлестала чувствительно. Я дрожала от холода, опасаясь, как бы не посыпалась ледяная крупа или даже снег. Ничего похуже с нами пока не происходило. Наконец впереди неясно проступил силуэт таинственной крепости в центре плато – наша цель.

Ветер дул все сильнее и устойчивее. Некоторые жаловались на холод. Другие жаловались на сырость. Немногие жаловались на скудное меню, и уж совсем горстка – на все сразу. У меня же то, чем мы занимались, вызывало кое-какие позитивные эмоции.

Весь день я чувствовала себя одинокой, почти покинутой, несмотря на совершенно искренние усилия Лебедя, Сари и некоторых других. Только дядюшка Дой делал вид, что ничего не замечает; до сих пор не простил мне отказа стать его ученицей. Любит он эмоциональные манипуляции, жить без них не может. Несколько раз я пряталась в своем убежище и, спохватившись, говорила себе, что в этом уже нет необходимости. Никто из тех, кого я потеряла, меня уже не обидит. Я им этого не позволю. Реальность их существования зависит от меня. Они живы лишь в моей памяти…

Даже это – своего рода бессмертие.

Мы, веднаиты, верим в привидения. А еще мы верим в зло. Всегда удивлялась тому, что гунниты ничего такого не признают. Уход близкого человека из жизни они переживают отстраненно и фаталистично; смерть для них – необходимая часть жизни, которая не заканчивается вместе с нынешним воплощением души. Если бы по какому-нибудь капризу своих божеств гунниты обзавелись более упорядоченной теологией, то я, наверное, в прошлой жизни была бы очень скверной девчонкой. Надеюсь, что хотя бы от души повеселилась…

Прости меня, о Повелитель Небесный. Ты единственный Бог, милосердный и сострадательный. Других нет и быть не может.





78





И раньше ветер с каждым порывом приносил нам снежинки, а теперь он расщедрился на ледяную крупу, обжигающую лицо и руки. Все это, конечно, страшило наше воинство, но бунтом пока еще не пахло. Плетеный Лебедь рысью бегал туда и обратно вдоль колонны, успевая поболтать с каждым, а заодно напомнить, чтобы никто не сходил с дороги, чтобы шагал только вперед. Похоже, погода ему ничуть не мешала. Должно быть, он находил ее бодрящей. И рассказывал всем, как будет замечательно, когда самый настоящий снег покроет землю эдак на четыре-пять футов. Уж не сомневайтесь, снежный ландшафт вам понравится! Лебедь сам вырос на холоде, ему ли не знать, как погода закаляет мужчину.

Очень часто я слышала эмоциональные просьбы, адресованные Одноглазому, Гоблину и даже Тобо, наполнить Лебедю пасть быстросхватывающимся кладочным раствором.

– Развлекаешься? – спросила я Лебедя.

– Ну да. И заметь: тебя сейчас никто не проклинает.

Судя по его мальчишеской улыбке, это не было непрошеным геройством. Он опять играл со мной в свои игры.

Похоже, склонностью к подобным развлечениям обладают все северяне. Даже Капитан и Госпожа временами заигрывали друг с другом. А Одноглазый и Гоблин? Может быть, удар, хвативший маленького черного колдуна, на самом деле промысел Божий. Мне даже не представить, что они могли бы тут учинить, если бы оба пребывали в отличном здравии.

Когда я поделилась чем-то таким с Лебедем, он меня не понял. Я постаралась объяснить, и он сделал вывод:

– Тут ты ошибаешься, Дрема. Когда эти двое не пьяны вдрызг, они не опасны ни для кого, кроме самих себя. Я в этом убедился еще двадцать лет назад, даром что посторонний человек. А ты как могла не заметить?

– Ты прав. Я и сама знаю, что они не опасны. Просто все время пытаюсь угадать, откуда может прийти беда. Всегда жду худшего, и от этого у меня настроение ни к черту. А ты-то с чего такой жизнерадостный?

– Погляди-ка вперед. Еще один день, максимум два – и я обниму старых друзей, Корди и Ножа.

Я искоса взглянула на него. Неужели возможность освобождения Плененных вызывает у этого человека, единственного среди нас, исключительно радостное волнение, но никак не страх? Из Плененных только один не провел пятнадцать лет наедине со своим собственным разумом. И я бы не поручилась, что Мурген в здравом уме, а не притворяется нормальным изо всех сил. Другие же… Не сомневаюсь, что многие дошли до грани буйного помешательства, а то и переступили ее. Как тут не бояться?

Сильнее всего этот страх ощущался в Радише. С тех пор как Тайжик присоединилась к нам на этой стороне Данда-Преша, Рекоход и Ранмаст не отходили от нее ни на шаг, в чем, пожалуй, не было нужды, – она вела себя смирно и крайне редко обращалась с просьбами. Княжна все больше замыкалась в себе, бесконечно о чем-то думала. Чем дальше мы от Таглиоса и ближе к ее брату, тем меньше у нее желания общаться с нами. В пути, после рощи Предначертания, у нас сложились почти сестринские отношения. Но после Джайкура маятник качнулся, и по эту сторону гор мы едва ли обменялись сотней слов за неделю.

Нельзя сказать, чтобы меня это радовало. Компания Радиши, наши беседы, ее острый ум – все это доставляло мне удовольствие.

В последнее время даже шри Сантараксите не удавалось разговорить княжну, хотя ей явно нравилась его академическая чудаковатость. Эти двое, взявшись за дело вместе, могли разнести в пух и прах доводы любого глупца быстрее, чем опытный мясник – выпотрошить курицу.

Я поделилась своими тревогами с Лебедем.

– Готов поспорить, дело тут не в ее брате. Когда стало ясно, что назад нам уже не вернуться, она впала в глухую тоску.

– То есть?


– Раджахарма. Для нее это не просто удобный пропагандистский лозунг, Дрема. К долгу правительницы Таглиоса она относится серьезно. Уже который месяц Радиша с тобой, уходит все дальше и дальше от родных мест и при этом знает, что Протектор вытворяет от ее имени. А хуже всего то, что уже ничего не исправить. И понять это ей было совсем не сложно.

Ну конечно, ему ли не знать, ведь он провел рядом с ней тридцать лет.

– Мы вернемся.

– Ну конечно! Один шанс из… Нет, даже не возьмусь считать. Да если и вернемся, кого мы там встретим? Не армию ли врагов с Душелов во главе?

– За полгода она забудет о нас. Найдет себе игру поинтереснее.

– Вот ты все твердишь: «Воды спят». А что, Душелов не может мечтать о мести? Ты ее не знаешь, Дрема. Никто ее не знает, кроме разве что Госпожи, да и та – лишь самую малость. А я довольно долго находился рядом с Душелов. Не совсем добровольно, но это сути не меняет. Мотал на ус все, что узнавал, – авось пригодится. Нельзя сказать, что она абсолютно бесчеловечна. И она не настолько тщеславная и бесшабашная, какой хочет казаться. Когда размышляешь о Душелов, нельзя забывать об одном крайне важном факте. А именно: она до сих пор жива в мире, где ее смертельным врагом была Госпожа. Вспомни, в свое время рядом с Госпожой даже Хозяева Теней выглядели малолетними шалунами.

– Все переживаешь разлуку?

– Просто излагаю факты.

– Тогда позволь повторить сказанное тобой только что. Воды спят. Женщина, которая прежде была Госпожой, владычицей северной империи, через несколько дней вернется к жизни.

– Ты лучше поинтересуйся у Мургена, хочет ли она этого. Готов поспорить, у нее в подземелье не такая стужа, как здесь.

Теперь холодный ветер пронизывал нас до костей. Я не стала спорить, хотя Лебедь и сам понимал, что не прав. Или он забыл, как помог Душелов упрятать наших братьев в ледяные пещеры?

С севера, сражаясь с ветром, прилетела стая ворон. Они сделали несколько кругов, набрали высоту и, оседлав воздушный поток, унеслись к своей мамочке. Ох и скуден же будет их доклад!

Нам снова попадались трупы, иногда по двое и даже по трое. Изрядному числу наших братьев удалось избежать ловушки. По словам Мургена, почти половина Отряда ушла из крепости, после того как Душелов вырвалась на свободу. Все эти люди остались здесь. Большинства из них я не помнила. Знала, что таглиосцы и джайкури превосходили числом Старую Команду, а это означает, что они были завербованы в тот период, который я по просьбе Мургена провела на севере.

Мы наткнулись на Суен Динь Дака, телохранителя Бадьи. Тело Дака было тщательно подготовлено к ритуальному огненному погребению. То, что Бадья посреди всего этого ужаса остановился, дабы воздать последние почести самому тихому и незаметному солдату из племени нюень бао, говорит о характере моего названого отца лучше, чем сказали бы целые тома Анналов, – и о характере Дака тоже. Бадья утверждал, что ему не нужна никакая защита. Но Суен Динь Дак отказался оставить его. Он чувствовал зов силы куда более могучей, чем воля Бадьи. Я знаю, они были друзьями, пусть и не показывали этого на людях.

Потекли слезы, которых не было, даже когда мы нашли самого Бадью.

Плетеный Лебедь и Суврин пытались меня утешить. Но больше мялись в нерешительности – не знали, уместны ли объятия. Я ничего против не имела, но не знала, как объяснить им это без слов. Сама была смущена до крайности.

Сари удалось успокоить меня, когда нюень бао собрались, чтобы сказать последнее прости одному из своих.

Лебедь взвизгнул – белая ворона уселась ему на плечо и клюнула в ухо. Одним глазом она разглядывала покойника, другим – всех нас.

– Летописец, твой друг не сомневался, что кто-то снова пройдет этим путем, – обратился ко мне дядюшка Дой. – Он оставил Дака в позе, которая у нас называется «в ожидании упокоения». Так мы поступаем в тех случаях, когда похороны приходится отложить. Ни боги, ни дьяволы не посмеют потревожить мертвого, уложенного таким образом.

Я всхлипнула:

– Воды спят, дядюшка. Бадья верил. Он предвидел, что мы придем.

Вера Бадьи была сильнее моей, которую едва не уничтожили Кьяулунские войны. Если бы не железная воля Сари, решившей во что бы то ни стало воскресить Мургена, я бы не сумела пройти через те времена, полные отчаяния. Если бы и Сари начала сомневаться, у меня просто не хватило бы сил вынести все, что пришлось пережить.

Теперь мы здесь, и некуда нам идти, кроме как вперед. Я вытерла слезы.

– Нет у нас времени на разговоры. Припасов в обрез. Давайте положим его на…

– Мы бы предпочли оставить его тут, вот так, как есть, – прервал меня дядюшка Дой. – У нас еще будет возможность провести надлежащий ритуал.

– Ну да, представляю себе…

– О чем ты?

– Я не слишком много мертвых нюень бао видела после осады Джайкура. Спору нет, вы красиво пляшете вокруг покойника, но я не единожды была свидетельницей того, как вы обходились без танцев. Некоторых сожгли на гхатах, погребальных кострах, как гуннитов. Одного закопали в землю, словно он был веднаитом. И как-то раз при мне труп, который натерли пахучими мазями, закутали в ткань и подвесили вниз головой к высокой ветке.

– Похороны должны соответствовать и человеку, и ситуации, – объяснил Дой. – Важно не то, что будет с плотью. Ритуал всегда предназначен для того, чтобы облегчить душе переход в новое состояние. И без ритуала никак нельзя: если его не совершить, дух умершего будет обречен скитаться по земле.

– Как призрак? Или как духоходец?

Казалось, Доя испугал мой вопрос.

– Что? Призрак? Нет, просто дух, желающий завершить то, что не успел в своей земной жизни. Но сделать это он не может, поэтому просто бродит неприкаянным.

Хотя по понятиям веднаитов призраки – это злые духи, проклятые самим Богом и обреченные на вечные скитания, я не собиралась разубеждать Доя.

– Ладно, как скажешь. Вы будете стоять рядом, пока все не пройдут мимо? Хотите удостовериться, что никто случайно не заденет?

Бадья положил Дака на краю дороги, чтобы перепуганные солдаты, идущие следом, не наткнулись на него.

– Отчего он умер? – спросил Лебедь.

И вскрикнул – белая ворона снова клюнула его в ухо.

Все повернулись и уставились на Лебедя.