Харроу из Девятого дома
Часть 37 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Тело Цитеры так и не нашли. В первые несколько дней ее еще искали, но по-настоящему тревожился разве что император. Ты знала, что Августин подозревает Мерсиморн, хотя не понимала почему. Ианта предполагала, что Ортус где-то ее припрятал, хотя ты сильно сомневалась («Ну, ты понимаешь, – говорила она, – по… сексуальным причинам»).
Она не винила тебя в том, что ты не смогла его убить. Как ни странно, не винил тебя и святой терпения, который многословно извинился за то, что не принял во внимание сигнализацию. Ты не заметила никаких перемен в его отношениях с Мерси, разве что они стали злиться друг на друга чуть-чуть меньше. Или в его отношениях с богом, или в ее отношениях с богом. Никакого смущения, никакого молчания за завтраком или пауз в разговоре при случайных встречах, они обменивались рукопожатиями с той же теплотой – или с той же холодностью, – что и раньше. Полное отсутствие уместного стыда навело тебя на мысль, что это случалось между ними и раньше. При этой мысли тебе захотелось сделать себе лоботомию.
Несмотря на глубокое разочарование бога, святой долга пытался убить тебя уже дважды. Но, кажется, даже он от этого устал. И твои заклинания держались.
В начале последней экскурсии твоя наставница удивила тебя. Когда вы приземлились на поверхность планеты и выяснили, что ее атмосфера пригодна для дыхания («Все равно следи, чем дышишь, – сказала святая радости, – планеты грязные»), она протянула тебе мешок, канистру с водой и бипер и велела идти. На заросшем густым лесом полюсе планеты посадить шаттл не вышло, так что тебе предстояла небольшая прогулка.
– Ты справишься сама, – сказала Мерсиморн раздраженно и зло, но она всегда говорила раздраженно и зло. За последние несколько недель она нисколько не успокоилась. Просто она отвлеклась, как будто ее глаза уже видели Реку.
– Я загляну на соседнюю луну. Там полно отраженной талергии. Рассчитай время. Не упусти ничего. Большая часть жизни тут в океане, но если я ошибаюсь, не давай никому себя съесть, пока будешь внизу.
– Сестра, как мне защитить себя, пока я буду в Реке?
– Ну, не я же у нас гениальная двухлетка! – рявкнула она. Ураганные глаза покраснели, и, говоря, она заламывала руки и смотрела вниз сквозь ресницы.
– Я вернусь примерно через шесть часов. Пока.
Впервые ты осталась одна на чужой планете. Земля под ногами воняла сыростью, в ней ползали маленькие червяки и жучки. Над головой шелестели и трещали листья всех оттенков зеленого: свежего и яркого зеленого, приглушенного, тускловатого зеленого, темного, серо-зеленого. Жаркий и влажный воздух напоминал чье-то дыхание. Солнце обрушивало тебе на голову безжалостное ультрафиолетовое излучение. Ты щурилась на свету. От пота волосы быстро закурчавились. Ты страшно нуждалась в стрижке.
Два дня назад бог пригласил тебя в свою маленькую гостиную и предложил тебе стакан воды, продемонстрировавший, что он учится, и печенье, говорившее, что ему не чужд оптимизм. Император Девяти домов сказал:
– Харрохак, когда за мной закроется дверь, я хочу, чтобы ты была в этой комнате.
– Нет.
– Харроу, прогресса не происходит. Это нормально. Я понимаю. Но я хочу дать тебе время. Хочу, чтобы у тебя было будущее.
– Августин из Первого дома тренировал меня в Реке. Моя некромантия там несравненна, и так было с самого начала. Когда Зверь придет, я встречу его на его же территории.
Бог посмотрел на тебя, изогнул губы в чем-то похожем на улыбку и сказал:
– А ты еще упрямее меня. А я-то думал, что тут я монополист.
Часто ты ощущала его разочарование, как тиски, как давно продуманное в подробностях прикосновение грубой веревки к шее. Так же часто взгляд его кошмарных черных глаз был подобен глотку прохладной воды в пустыне. Твоя любовь к богу походила на любовь к безупречному изгибу подвздошной кости. Твоя любовь к богу напоминала моменты безвременья, наступавшие сразу после пробуждения, когда ты не понимала, кто ты. Моменты, когда ты оказывалась в шкуре другой Харроу, Харроу, которая понимала все с кристальной ясностью. Чтить бога таким образом было легко. Когда-то ты думала, что твоя способность любить умерла, когда ты впервые увидела лик Гробницы, мертвый и неотразимый, воплощение вечной красоты. Хорошо, что что-то еще осталось.
Ты надвинула на голову капюшон перламутрового ханаанского плаща. Солнечный свет палил сквозь него, падал на лицо радужными лучами. Вопили птицы. Небольшие, так что ты их не боялась. Ты их почти жалела.
Очень неприятно было отнимать душу у такой планеты. Раньше тебе такого делать не приходилось, как не приходилось и убивать планеты в одиночку. Эти создания не умрут немедленно со смертью своей планеты. Они будут медленно меняться и наконец обратятся в танергических мутантов, не способных к размножению. Смерть как раз для Девятого дома. Смерть, которая приходит ко всем планетам, лишенным души.
Почва в лесу была топкой и неровной, но первый час ты стоически шла вперед, попивая воду. Потом ты устала, и второй час провела в объятиях крупного, неповоротливого ходячего скелета. Тебе приходилось только отводить от лица ветки и листья – скелет рвался вперед, на ходу топча всплески талергии. С болью, похожей на ностальгию, ты подумала о Дрербуре и о доме, об огромном куполе, венчающем твой храм и кажущемся крошечной точкой с самого низкого уровня, о разреженной влажной атмосфере, о мертвой пустоте космоса за ней. Ты вспоминала шепот молитв в часовне, Второй колокол, гулко гудящий, звон его черного языка, пробуждающий весь Дрербур. Как будто какой-то древний звонарь перенапряг бицепсы, движимый священным рвением, и дергал, дергал и дергал за веревку.
Тело шла рядом с конструктом. Солнце не высушило растаявший лед на ее неровно покрашенных волосах. Влажная жара джунглей ничуть не мешала ей, а напряжение не раскрасило ни длинные тонкие мускулистые руки, ни стройные изящные ноги, ни мертвые щеки. В последнее время она часто сопровождала тебя.
Ты видела все признаки своей смерти. Тебе оставалось жить несколько месяцев. А может, уже и несколько недель. Бог был прав: ты не изменилась, ты не решила свою проблему. Ты была одиноким, отставшим, смертным ликтором. Остальные ушли далеко вперед, за Зверем Воскрешения, который явился, чтобы покарать их смертные грехи и убить их Князя Милосердного.
И все же, в чужом лесу, среди папоротников, листьев, зеленых веток на фоне горизонта – небо было тоже зеленым, но постепенно становилось сдержанно синим – ты почти чувствовала, что снова можешь быть счастливой. Внутри тебя зияла дыра, но даже дыра в своей пустоте может быть полной.
Ты еще не знала, но к этому моменту оказалась примерно в километре от того, что уничтожит твою радость. В дыре могут еще и черви водиться.
33
К четвертому часу ты поняла, что за тобой следят. Смутное ощущение присутствия чего-то очень крупного пробилось сквозь толстый слой талергии, и ты возмутилась: Мерсиморн не смогла определить характер планеты. Очевидно, здесь обитали большие млекопитающие, и тебе придется придумывать способ как-то укрыться, чтобы тебя не сожрали, пока ты будешь терзать душу планеты. Раздражение превратилось в подозрение, когда ты осознала, что обладатель талергической метки идет за тобой. Осторожно, держась примерно в ста метрах позади, но явно идет. Это было несложно. Скелеты ступали очень тяжело. Ты оставляла след, по которому прошел бы слепой полудурок беззвездной ночью новолуния. Ты снова разозлилась, на этот раз на собственную глупость, и остановилась.
Ты встала на полянке и стала ждать своего преследователя. Покрыла небольшой пятачок жирной красной земли костью, чтобы стоять на костяной площадке, касаться ее острием меча и не волноваться, что какой-нибудь кольчатый червь вдруг обовьется вокруг твоих ног. Ты прослушала себя, чтобы убедиться, что никакое инородное тело из воздуха не вторглось в твою иммунную систему. Ты надвинула капюшон на лицо и стала ждать.
Сгусток талергии приближался. С глубоким, диким ужасом ты осознала, что это человек.
А потом на краю полянки появилась женщина в шляпе с козырьком, защищавшим ее темноглазое, резкое, будто ножницами вырезанное лицо от солнца. Женщина в серой мантии, полы которой она завязала вокруг пояса, чтобы они не волочились по грязи. На шее у нее висел мешок из грубого холста, в котором таилась ошеломляющая, гниющая масса танергии, такая неожиданная посреди этой громкой зеленой жизни. За спиной виднелись два меча в потертых ножнах, волосы цвета древних плит в заброшенном храме она заправила за уши.
Ты сказала чужим голосом:
– Я же видела твой труп своими глазами.
– Ну, – ровно ответила Камилла Гект, – никому об этом не рассказывай, иначе они тоже захотят его увидеть.
Ты оценивала ее с безопасного расстояния и вспоминала тело с раной вместо лица, лежащее на длинном куске пластика. Птичьи всхлипы над головой слились в неясное бормотание, ты подняла руку к правому уху и увидела на ней кровь, такую темную, что она казалась почти черной. Камилла сделала шаг вперед, ты отступила, сохраняя прежнее расстояние, и она не стала подходить ближе. Ты смотрела на рыцаря Шестого дома и истекала кровью.
В голове развернулся список. Ты покопалась под одеждой, и экзоскелет выдал тебе одно из двадцати двух писем, надпись на котором ты очень хорошо помнила.
Отдать Камилле Гект, если ты ее встретишь.
Это тебя нисколько не смущало. Многие письма требовали исполнения совершенно невозможных условий. А теперь одно из невозможных условий стояло перед тобой. Ты отдала конверт огромному скелету, он пересек полянку, почти не проваливаясь во влажную землю, и передал письмо ранее покойной Гект.
Она взяла его, разорвала конверт, прочитала текст и заморгала. У тебя из ушей лилась кровь. Она посмотрела на письмо, на тебя и снова на письмо. Потом скомкала его и разорвала на куски.
– Ладно, – сказала она наконец, – у тебя из носа течет.
Ты вытерла лицо, подавила растущее раздражение и поинтересовалась:
– Стоит ли мне узнать его содержимое?
Гект прокашлялась – ты вздрогнула – и повторила наизусть:
– За услуги, ранее оказанные твоим Домом, я призываю в свидетели камень, который так и не откатили от входа, и подтверждаю, что буду считать твою жизнь неприкосновенной и окажу тебе помощь, если смогу. Спасибо.
– Я этого не писала, – в ужасе сказала ты.
– Писала черным по белому, Преподобная дочь.
Титул Преподобной дочери все еще звучал музыкой для твоих окровавленных ушей, но ты сказала, зная, что это прозвучало зло:
– Выходит, в прошлом я была весьма неразборчива.
– Полагаю, ты сочла, что в долгу перед нами, – сказала Камилла.
Ты довольно долго не видела никого, кроме ликторов. Ты бездумно потянулась к ней руками конструкта и поразилась скорости, с какой Гект выхватила свои длинные мечи из-за спины и бросилась на скелета со скоростью камня, выпущенного из пращи. Первый удар рукоятью разбил грудную клетку – она тут же срослась обратно, потому что теперь ты делала скелетов только из регенерирующего праха. Она пнула его ногой, целясь в хрупкое место над коленом, и он пошатнулся и упал.
– Хватит, – сказала ты, но она опустила клинок на основание позвоночника, перерезала его, дернула позвоночник на себя… ты услышала, что повышаешь голос:
– Мне надо понять, что ты настоящая!
Она пнула скелет прочь. Две его удивленные части дергались, пытаясь соединиться, и медленно осознавали, что с ними случилось. Камилла Гект сунула мечи в ножны с той же скоростью и яростью, что доставала их, и сказала:
– Не делать резких движений!
– Я – Харрохак Нонагесимус, – сказала ты, – Девятая святая на службе Царя Неумирающего. Я его перст, я его кулак и его жесты. Я ликтор, Гект. Что ты можешь мне противопоставить?
– Ничего, – сказала Камилла и спокойно добавила: – Пока.
Ты молчала. Голова пульсировала от боли. Птицы орали очень громко, из леса доносились многочисленные запахи: влажного воздуха, влажной земли, всяких созданий, которые ползали по ней, перебирая бесчисленными ножками и подергивая своими щетинками. Ты села на свою костяную площадку, вытерла лицо и сказала:
– Я видела твое мертвое тело. Я сама его проверяла. А теперь ты здесь, в сорока миллиардах световых лет от Девяти домов, и говоришь мне, что это происходит на самом деле?
– Если ты собираешься тут сидеть и себя жалеть, то ты сильно изменилась, – заметила она. – Я собираюсь подойти поближе, ладно?
Ты с холодным предчувствием наблюдала, как приближается этот оживший труп. Она была не марионеткой, как твои родители, и не симулякром по рецепту Седьмого дома. Она вся пылала талергией – чистым горячим светом сильного и здорового человека. Мгновенные вспышки смертей, постоянно происходивших в ее теле – бактериальных, апоптических, аутофагических, – покрывали Гект кружевом танергии, которую ты видела так же ясно, как видела ее вздымавшуюся от дыхания грудь. Ты страшно испугалась, когда она присела рядом с тобой и оглядела тебя. Заглянула в левое ухо, потом в правое, посмотрела в глаза, оценила нос.
– Симпатичное интракраниальное кровоизлияние. Убивает большую часть неликторов.
– Что ты здесь делаешь? – спросила ты. – Как ты сюда попала? Эта планета вращается вокруг святилища императора, Гект, сюда могут попасть только некроманты, а ты вообще мертва.
– Вообще-то нет. – Потом она помолчала и добавила сухо: – Я пришла за тобой, Преподобная дочь.
– Ну, ты меня нашла. И зачем?
Камилла сняла с шеи мешок. Она держала его в руках и ты видела, что она колеблется, хотя она никогда не улыбалась. Большим пальцем она нежно погладила кожаный шнурок, перехвативший горловину, задержала на нем руку, а потом протянула мешок тебе. Ты приняла потертый мешочек размером примерно в две твои сложенные ладони молча, как будто это была шкатулка с драгоценностями. Ты поняла, что в нем, еще его не касаясь. Но ты не понимала почему.
Ты открыла мешок и извлекла его содержимое. Камилла смотрела на тебя темным, каменным взглядом. В мешке почти ничего не было. Ты держала одну-единственную вещь в руках и изучала.
Это был фрагмент человеческого черепа. Гребень надглазничной кости, криво обломанный кусок теменной, выпуклая скула, обломок, тянущийся до верхней челюсти. Вот и все. Ничего особенного он из себя не представлял: череп мужчины чуть за двадцать, мертвого около восьми месяцев, но реконструкция была просто великолепной. Весь этот фрагмент собрали из крошечных осколков вручную, без участия мага кости. Самые мелкие кусочки были размером с кончик твоего ногтя. Он был кропотливо, тщательно и с большой любовью собран из обломков – причем, судя по некоторым следам, сразу после смерти этот череп взорвался. В местах склейки виднелись крошечные трещины. Ты вертела его в руках.
– Глаза, – сказала Камилла.
Тонкая струйка крови вытекла из правого слезного канала. Ты ее вытерла. Голова раскалывалась.
– Твой некромант, – сказала ты.
– Да, – ответила она после короткой паузы.
Это было невозможно. Когда ты последний раз видела череп Паламеда Секстуса, он был расколот на части пулей, выпущенной из огнестрельного оружия и уничтожившей его лицо. Ты вытерла левый глаз, прежде чем невозмутимый рыцарь успела сказать хоть слово.
– И чего ты от меня хочешь? – спросила ты.
Она не винила тебя в том, что ты не смогла его убить. Как ни странно, не винил тебя и святой терпения, который многословно извинился за то, что не принял во внимание сигнализацию. Ты не заметила никаких перемен в его отношениях с Мерси, разве что они стали злиться друг на друга чуть-чуть меньше. Или в его отношениях с богом, или в ее отношениях с богом. Никакого смущения, никакого молчания за завтраком или пауз в разговоре при случайных встречах, они обменивались рукопожатиями с той же теплотой – или с той же холодностью, – что и раньше. Полное отсутствие уместного стыда навело тебя на мысль, что это случалось между ними и раньше. При этой мысли тебе захотелось сделать себе лоботомию.
Несмотря на глубокое разочарование бога, святой долга пытался убить тебя уже дважды. Но, кажется, даже он от этого устал. И твои заклинания держались.
В начале последней экскурсии твоя наставница удивила тебя. Когда вы приземлились на поверхность планеты и выяснили, что ее атмосфера пригодна для дыхания («Все равно следи, чем дышишь, – сказала святая радости, – планеты грязные»), она протянула тебе мешок, канистру с водой и бипер и велела идти. На заросшем густым лесом полюсе планеты посадить шаттл не вышло, так что тебе предстояла небольшая прогулка.
– Ты справишься сама, – сказала Мерсиморн раздраженно и зло, но она всегда говорила раздраженно и зло. За последние несколько недель она нисколько не успокоилась. Просто она отвлеклась, как будто ее глаза уже видели Реку.
– Я загляну на соседнюю луну. Там полно отраженной талергии. Рассчитай время. Не упусти ничего. Большая часть жизни тут в океане, но если я ошибаюсь, не давай никому себя съесть, пока будешь внизу.
– Сестра, как мне защитить себя, пока я буду в Реке?
– Ну, не я же у нас гениальная двухлетка! – рявкнула она. Ураганные глаза покраснели, и, говоря, она заламывала руки и смотрела вниз сквозь ресницы.
– Я вернусь примерно через шесть часов. Пока.
Впервые ты осталась одна на чужой планете. Земля под ногами воняла сыростью, в ней ползали маленькие червяки и жучки. Над головой шелестели и трещали листья всех оттенков зеленого: свежего и яркого зеленого, приглушенного, тускловатого зеленого, темного, серо-зеленого. Жаркий и влажный воздух напоминал чье-то дыхание. Солнце обрушивало тебе на голову безжалостное ультрафиолетовое излучение. Ты щурилась на свету. От пота волосы быстро закурчавились. Ты страшно нуждалась в стрижке.
Два дня назад бог пригласил тебя в свою маленькую гостиную и предложил тебе стакан воды, продемонстрировавший, что он учится, и печенье, говорившее, что ему не чужд оптимизм. Император Девяти домов сказал:
– Харрохак, когда за мной закроется дверь, я хочу, чтобы ты была в этой комнате.
– Нет.
– Харроу, прогресса не происходит. Это нормально. Я понимаю. Но я хочу дать тебе время. Хочу, чтобы у тебя было будущее.
– Августин из Первого дома тренировал меня в Реке. Моя некромантия там несравненна, и так было с самого начала. Когда Зверь придет, я встречу его на его же территории.
Бог посмотрел на тебя, изогнул губы в чем-то похожем на улыбку и сказал:
– А ты еще упрямее меня. А я-то думал, что тут я монополист.
Часто ты ощущала его разочарование, как тиски, как давно продуманное в подробностях прикосновение грубой веревки к шее. Так же часто взгляд его кошмарных черных глаз был подобен глотку прохладной воды в пустыне. Твоя любовь к богу походила на любовь к безупречному изгибу подвздошной кости. Твоя любовь к богу напоминала моменты безвременья, наступавшие сразу после пробуждения, когда ты не понимала, кто ты. Моменты, когда ты оказывалась в шкуре другой Харроу, Харроу, которая понимала все с кристальной ясностью. Чтить бога таким образом было легко. Когда-то ты думала, что твоя способность любить умерла, когда ты впервые увидела лик Гробницы, мертвый и неотразимый, воплощение вечной красоты. Хорошо, что что-то еще осталось.
Ты надвинула на голову капюшон перламутрового ханаанского плаща. Солнечный свет палил сквозь него, падал на лицо радужными лучами. Вопили птицы. Небольшие, так что ты их не боялась. Ты их почти жалела.
Очень неприятно было отнимать душу у такой планеты. Раньше тебе такого делать не приходилось, как не приходилось и убивать планеты в одиночку. Эти создания не умрут немедленно со смертью своей планеты. Они будут медленно меняться и наконец обратятся в танергических мутантов, не способных к размножению. Смерть как раз для Девятого дома. Смерть, которая приходит ко всем планетам, лишенным души.
Почва в лесу была топкой и неровной, но первый час ты стоически шла вперед, попивая воду. Потом ты устала, и второй час провела в объятиях крупного, неповоротливого ходячего скелета. Тебе приходилось только отводить от лица ветки и листья – скелет рвался вперед, на ходу топча всплески талергии. С болью, похожей на ностальгию, ты подумала о Дрербуре и о доме, об огромном куполе, венчающем твой храм и кажущемся крошечной точкой с самого низкого уровня, о разреженной влажной атмосфере, о мертвой пустоте космоса за ней. Ты вспоминала шепот молитв в часовне, Второй колокол, гулко гудящий, звон его черного языка, пробуждающий весь Дрербур. Как будто какой-то древний звонарь перенапряг бицепсы, движимый священным рвением, и дергал, дергал и дергал за веревку.
Тело шла рядом с конструктом. Солнце не высушило растаявший лед на ее неровно покрашенных волосах. Влажная жара джунглей ничуть не мешала ей, а напряжение не раскрасило ни длинные тонкие мускулистые руки, ни стройные изящные ноги, ни мертвые щеки. В последнее время она часто сопровождала тебя.
Ты видела все признаки своей смерти. Тебе оставалось жить несколько месяцев. А может, уже и несколько недель. Бог был прав: ты не изменилась, ты не решила свою проблему. Ты была одиноким, отставшим, смертным ликтором. Остальные ушли далеко вперед, за Зверем Воскрешения, который явился, чтобы покарать их смертные грехи и убить их Князя Милосердного.
И все же, в чужом лесу, среди папоротников, листьев, зеленых веток на фоне горизонта – небо было тоже зеленым, но постепенно становилось сдержанно синим – ты почти чувствовала, что снова можешь быть счастливой. Внутри тебя зияла дыра, но даже дыра в своей пустоте может быть полной.
Ты еще не знала, но к этому моменту оказалась примерно в километре от того, что уничтожит твою радость. В дыре могут еще и черви водиться.
33
К четвертому часу ты поняла, что за тобой следят. Смутное ощущение присутствия чего-то очень крупного пробилось сквозь толстый слой талергии, и ты возмутилась: Мерсиморн не смогла определить характер планеты. Очевидно, здесь обитали большие млекопитающие, и тебе придется придумывать способ как-то укрыться, чтобы тебя не сожрали, пока ты будешь терзать душу планеты. Раздражение превратилось в подозрение, когда ты осознала, что обладатель талергической метки идет за тобой. Осторожно, держась примерно в ста метрах позади, но явно идет. Это было несложно. Скелеты ступали очень тяжело. Ты оставляла след, по которому прошел бы слепой полудурок беззвездной ночью новолуния. Ты снова разозлилась, на этот раз на собственную глупость, и остановилась.
Ты встала на полянке и стала ждать своего преследователя. Покрыла небольшой пятачок жирной красной земли костью, чтобы стоять на костяной площадке, касаться ее острием меча и не волноваться, что какой-нибудь кольчатый червь вдруг обовьется вокруг твоих ног. Ты прослушала себя, чтобы убедиться, что никакое инородное тело из воздуха не вторглось в твою иммунную систему. Ты надвинула капюшон на лицо и стала ждать.
Сгусток талергии приближался. С глубоким, диким ужасом ты осознала, что это человек.
А потом на краю полянки появилась женщина в шляпе с козырьком, защищавшим ее темноглазое, резкое, будто ножницами вырезанное лицо от солнца. Женщина в серой мантии, полы которой она завязала вокруг пояса, чтобы они не волочились по грязи. На шее у нее висел мешок из грубого холста, в котором таилась ошеломляющая, гниющая масса танергии, такая неожиданная посреди этой громкой зеленой жизни. За спиной виднелись два меча в потертых ножнах, волосы цвета древних плит в заброшенном храме она заправила за уши.
Ты сказала чужим голосом:
– Я же видела твой труп своими глазами.
– Ну, – ровно ответила Камилла Гект, – никому об этом не рассказывай, иначе они тоже захотят его увидеть.
Ты оценивала ее с безопасного расстояния и вспоминала тело с раной вместо лица, лежащее на длинном куске пластика. Птичьи всхлипы над головой слились в неясное бормотание, ты подняла руку к правому уху и увидела на ней кровь, такую темную, что она казалась почти черной. Камилла сделала шаг вперед, ты отступила, сохраняя прежнее расстояние, и она не стала подходить ближе. Ты смотрела на рыцаря Шестого дома и истекала кровью.
В голове развернулся список. Ты покопалась под одеждой, и экзоскелет выдал тебе одно из двадцати двух писем, надпись на котором ты очень хорошо помнила.
Отдать Камилле Гект, если ты ее встретишь.
Это тебя нисколько не смущало. Многие письма требовали исполнения совершенно невозможных условий. А теперь одно из невозможных условий стояло перед тобой. Ты отдала конверт огромному скелету, он пересек полянку, почти не проваливаясь во влажную землю, и передал письмо ранее покойной Гект.
Она взяла его, разорвала конверт, прочитала текст и заморгала. У тебя из ушей лилась кровь. Она посмотрела на письмо, на тебя и снова на письмо. Потом скомкала его и разорвала на куски.
– Ладно, – сказала она наконец, – у тебя из носа течет.
Ты вытерла лицо, подавила растущее раздражение и поинтересовалась:
– Стоит ли мне узнать его содержимое?
Гект прокашлялась – ты вздрогнула – и повторила наизусть:
– За услуги, ранее оказанные твоим Домом, я призываю в свидетели камень, который так и не откатили от входа, и подтверждаю, что буду считать твою жизнь неприкосновенной и окажу тебе помощь, если смогу. Спасибо.
– Я этого не писала, – в ужасе сказала ты.
– Писала черным по белому, Преподобная дочь.
Титул Преподобной дочери все еще звучал музыкой для твоих окровавленных ушей, но ты сказала, зная, что это прозвучало зло:
– Выходит, в прошлом я была весьма неразборчива.
– Полагаю, ты сочла, что в долгу перед нами, – сказала Камилла.
Ты довольно долго не видела никого, кроме ликторов. Ты бездумно потянулась к ней руками конструкта и поразилась скорости, с какой Гект выхватила свои длинные мечи из-за спины и бросилась на скелета со скоростью камня, выпущенного из пращи. Первый удар рукоятью разбил грудную клетку – она тут же срослась обратно, потому что теперь ты делала скелетов только из регенерирующего праха. Она пнула его ногой, целясь в хрупкое место над коленом, и он пошатнулся и упал.
– Хватит, – сказала ты, но она опустила клинок на основание позвоночника, перерезала его, дернула позвоночник на себя… ты услышала, что повышаешь голос:
– Мне надо понять, что ты настоящая!
Она пнула скелет прочь. Две его удивленные части дергались, пытаясь соединиться, и медленно осознавали, что с ними случилось. Камилла Гект сунула мечи в ножны с той же скоростью и яростью, что доставала их, и сказала:
– Не делать резких движений!
– Я – Харрохак Нонагесимус, – сказала ты, – Девятая святая на службе Царя Неумирающего. Я его перст, я его кулак и его жесты. Я ликтор, Гект. Что ты можешь мне противопоставить?
– Ничего, – сказала Камилла и спокойно добавила: – Пока.
Ты молчала. Голова пульсировала от боли. Птицы орали очень громко, из леса доносились многочисленные запахи: влажного воздуха, влажной земли, всяких созданий, которые ползали по ней, перебирая бесчисленными ножками и подергивая своими щетинками. Ты села на свою костяную площадку, вытерла лицо и сказала:
– Я видела твое мертвое тело. Я сама его проверяла. А теперь ты здесь, в сорока миллиардах световых лет от Девяти домов, и говоришь мне, что это происходит на самом деле?
– Если ты собираешься тут сидеть и себя жалеть, то ты сильно изменилась, – заметила она. – Я собираюсь подойти поближе, ладно?
Ты с холодным предчувствием наблюдала, как приближается этот оживший труп. Она была не марионеткой, как твои родители, и не симулякром по рецепту Седьмого дома. Она вся пылала талергией – чистым горячим светом сильного и здорового человека. Мгновенные вспышки смертей, постоянно происходивших в ее теле – бактериальных, апоптических, аутофагических, – покрывали Гект кружевом танергии, которую ты видела так же ясно, как видела ее вздымавшуюся от дыхания грудь. Ты страшно испугалась, когда она присела рядом с тобой и оглядела тебя. Заглянула в левое ухо, потом в правое, посмотрела в глаза, оценила нос.
– Симпатичное интракраниальное кровоизлияние. Убивает большую часть неликторов.
– Что ты здесь делаешь? – спросила ты. – Как ты сюда попала? Эта планета вращается вокруг святилища императора, Гект, сюда могут попасть только некроманты, а ты вообще мертва.
– Вообще-то нет. – Потом она помолчала и добавила сухо: – Я пришла за тобой, Преподобная дочь.
– Ну, ты меня нашла. И зачем?
Камилла сняла с шеи мешок. Она держала его в руках и ты видела, что она колеблется, хотя она никогда не улыбалась. Большим пальцем она нежно погладила кожаный шнурок, перехвативший горловину, задержала на нем руку, а потом протянула мешок тебе. Ты приняла потертый мешочек размером примерно в две твои сложенные ладони молча, как будто это была шкатулка с драгоценностями. Ты поняла, что в нем, еще его не касаясь. Но ты не понимала почему.
Ты открыла мешок и извлекла его содержимое. Камилла смотрела на тебя темным, каменным взглядом. В мешке почти ничего не было. Ты держала одну-единственную вещь в руках и изучала.
Это был фрагмент человеческого черепа. Гребень надглазничной кости, криво обломанный кусок теменной, выпуклая скула, обломок, тянущийся до верхней челюсти. Вот и все. Ничего особенного он из себя не представлял: череп мужчины чуть за двадцать, мертвого около восьми месяцев, но реконструкция была просто великолепной. Весь этот фрагмент собрали из крошечных осколков вручную, без участия мага кости. Самые мелкие кусочки были размером с кончик твоего ногтя. Он был кропотливо, тщательно и с большой любовью собран из обломков – причем, судя по некоторым следам, сразу после смерти этот череп взорвался. В местах склейки виднелись крошечные трещины. Ты вертела его в руках.
– Глаза, – сказала Камилла.
Тонкая струйка крови вытекла из правого слезного канала. Ты ее вытерла. Голова раскалывалась.
– Твой некромант, – сказала ты.
– Да, – ответила она после короткой паузы.
Это было невозможно. Когда ты последний раз видела череп Паламеда Секстуса, он был расколот на части пулей, выпущенной из огнестрельного оружия и уничтожившей его лицо. Ты вытерла левый глаз, прежде чем невозмутимый рыцарь успела сказать хоть слово.
– И чего ты от меня хочешь? – спросила ты.